—Банальностей я стараюсь не говорить… Почему вы не со всеми, не на фестивальной тусовке?
— Они поехали на неправильную экскурсию. Мне это неинтересно. И я решил пойти своим путем, — лукаво подмигнул зеленый глаз.
—Да? А что же такое «неправильная экскурсия»? — Все-таки ему удалось ее удивить.
— Неправильная — это такая, когда после завтрака тебя запихивают в туристический автобус и навязывают экскурсию по городу. Ты усаживаешься с покорностью пациента, ждущего обязательной прививки. В воздухе сразу повисает что-то монотонное о XIII веке, о галицком князе Даниле и его сыне, в чью честь и назван город… Шведский король Карл… Захвачено… разрушено и восстановлено… Нет, это неправильная экскурсия.
— Какая же, по-вашему, правильная?
— Когда ногами. В вашем случае — ножками, — не удержался Пират от лукавого комплимента. — Нельзя город рассматривать из окна автобуса, так он ничего не расскажет. Его нужно обойти, неторопливо всматриваясь. Для экскурсий, что ли, мы бросаем все свои дела и трясемся в поезде, несемся в самолете? Не могли мы дома, что ли, справочники почитать? Нет! Мы едем в другие места на свидание с Городом. Чтобы узнать его лицо и понять характер. Чтобы наполниться им. Чтобы потом, спустя много времени, доставать свои воспоминания, как драгоценности из сундука, и любоваться ими, и переживать их снова…
— Вы бывали раньше во Львове? — спросила она Пирата.
—Лет сто назад. Хотите, побродим?
—Почему бы нет?
Львов укрыл их черепицей уютных домов, башнями, рельефными фасадами, увитыми чугунной вязью балконов. Он запутал двух гостей кажущейся бессистемностью переулков и улиц. Старая брусчатая мостовая в ледяной крошке была совсем не удобна для транспорта и пешеходов, зато придавала городу еще одну краску давнего прошлого. Когда они пересекали очередную улицу, Пират крепко придержал Веру за локоток. И она почувствовала себя надежно.
Пожилая дама в какой-то сложной шляпке опознала в них приезжих и решила осчастливить рассказом о месте, где они с кощунственной беззаботностью все разглядывали. Пришлось внимать. Не все слова Вере были понятны, но общий смысл она уловила. Оказывается, улицу эту, как водится, несколько раз переименовывали. Она известна с XVIII века как улица Святого Яна, а позже Академическая. Сто с лишним лет назад здесь протекала река Плотва, затем ее зачем-то упрятали под землю…
Вера и Пират поблагодарили неожиданного гида и пошли дальше. Он предложил взглянуть на город с самой высокой точки — от Высокого замка. Ну, с высокой так с высокой. Они прошли мимо Арсенала и памятника первопечатнику Ивану Федорову, по скользкой дороге забрались куда-то вверх и оказались на Замковой улице. Вера любовалась открывшимся видом на центр города. Соборы, башни, костелы… Красночерепичные крыши, припорошенные снегом, — точно брусника во льду…
Пирату, пыхтящему после крутого подъема, почему- то сделалось ужасно весело. Он принялся лепить снежки и кидаться ими, как ребенок. Вера охотно поддержала забаву: прочь, грустные мысли, до свидания, меланхолия!..
Посмотрели на Львов сверху? Посмотрели. Теперь вниз, в старый город! Пробовать многослойный пирог истории на взгляд, запах, цвет. Словно ты пробуешь на вкус само время. Оно, время, дано и человеку, и городу от рождения, а прошлое наращивается культурными слоями, приобретается трудным опытом. Но лишь человек не хранит, что имеет. Город же тщательно сохраняет, сгущает все накопленное. Одни только названия улиц — словно театр времени: Галицкая, Ставропигийская, Друкарская, Подвальная…
Уже ждешь маленького чуда от каждого перекрестка, от любого поворота. Вот оно и появляется — настенная скульптурка над входом в заведение «Пьяный кентавр». До чего же хорош! На веселом личике с круглыми глазками выражение «веселья сердечного». Похоже, он не просыхал с рыцарских времен. В руках у кентаврика кружка, на голове корона — ну просто маленький королек средневековья. Вот как надо отдыхать!
—Обратите внимание, — заметил Пират, — мы до сих пор не познакомились, но это нам вовсе не мешает замечательно общаться. Спросите меня — почему?
Его лукавая физиономия светилась пушистым обаянием сквозь бороду и усы. Озорные зеленые глаза посверкивали, как у кота.
—Почему?
— Потому что там… — он посерьезнел и указал ладонью в перчатке вверх, — ни у кого из нас не будет имен. А только крылья.
В разгар беседы зажурчал звонок мобильного телефона в Вериной сумочке. Неужели Андрей наконец?! Нет, Лидка… «Ты куда пропала, бессовестная? У нас обед, пора подкрепиться!» — «А где вы, фестивальщики, устраиваете групповую обжираловку?» — «В кофейне "Смачна филижанка", давай сюда».
— Ладно, постараюсь найти вашу «Смачну филижанку», — согласилась Вера.
— Я вам покажу, — предложил Пират. — Мне ведь туда же. Пора воссоединиться с остальной фестивальной братией.
Разгоряченные крепкими напитками братья-аниматоры, по всему видать, уже успели познакомиться с местным диалектом: над составленными вместе тремя столиками звучало сыто-довольное «Як мае буты». Лида Завьялова налетела на Веру, затормошила, удивилась Пирату, ревниво спросила: «Когда это ты успела с Ветровым познакомиться?»
—Очень приятно, — склонил круглую голову Пират. — Эдуард Ветров.
—Вера Лученко, — назвалась она. — Я давно поняла, что вы и есть тот самый Ветров.
—Тот самый? — Он с улыбкой взглянул на Завьялову. — Понятно.
— Что тебе понятно? Кроме своих рисунков и мультиков, ты ничего знать не знаешь, — поддела его Лида.
— Зато я знаю, что дам нужно кормить. Прошу к столу, — пригласил Ветров.
Вера сказала, что ей все равно, что заказывать. И по выбору Ветрова ей принесли курицу, фаршированную апельсинами. Румяная корочка, аромат и вкус… Лученко оценила новое для нее блюдо и произнесла «Як мае буты!» с видом заправской галичанки.
Неподалеку послышались шумные возгласы. В кафе зашел мужчина в дорогой мохнатой шубе, многие бросились к нему. Подошедшим он говорил «дай Боже здоровья», обнимал и целовал. Вера сразу узнала это круглое улыбчивое белоснежное лицо, умные плотоядные глазки, которые много раз видела по телевизору. Батюк, известный театральный режиссер со склонностью к эпатажу, неуемный говорун и эпикуреец, находка для различных ток-шоу и телепередач.
Увидев Завьялову, он просиял, театрально воскликнул «Лидуша!» и направился к ней с распростертыми объятиями.
—Дай Боже здоровья, дытынко!
— Рада вас видеть, Роман Григорьевич!
Они смачно поцеловались. Лида представила Лученко:
—Познакомьтесь: Верочка, моя подруга и личный психотерапевт. Ну, Романа Григорьича представлять не надо.
— Ныне я почетный сопредседатель жюри анимационного конкурса, — галантно наклонился Батюк и поцеловал Верину руку. От него пахло дорогим мужским парфюмом. — Используют. Забивают микроскопом гвозди. А от этого микроскоп может превратиться в молоток! — Он дурашливо погрозил Лиде пальцем с золотым перстнем.
—Как же, превратишься ты, — улыбнулся Ветров. — Сам кого хочешь превратишь в выжатый лимон.
—Эдичка! Дай тебе Боже здоровья, дорогой. — Батюк глянул в Верину тарелку и громко, с пафосом заявил: — Предаетесь разврату! Я тоже хочу!
—Присоединяйтесь, — предложила Лученко, указывая на стул рядом с собой.
—Лида! Ты только в меню взгляни, тут прямо эротическая пища! Слушай! — Мэтр с выражением продекламировал: — «Печеное яблоко с миндалем», «Груша с карамелью и миндалем со сливками». Это же настоящий пищевой оргазм!
Он заказал шницель по-венски, с драматическими театральными паузами стал рассказывать Вере, как купил очочки от «Версаче» в Милане, а пиджачок в Нью- Йорке тоже от него же, а туфельки от «Прада». А парфюм «Хайер энерджи» снова-таки от «Версаче» нашего благословенного… Трепотня театральной знаменитости убаюкивала, но Вера понимала, что надолго он тут не засидится. Действительно, ровно через пять минут его позвали и Батюк ушел к другому столику, увлекая за собой Завьялову.
Когда они отошли, Пират-Ветров вдруг без всякого перехода сказал:
—Знаете, как я лечусь от плохих мыслей?
— Как? — Ей нравилось говорить с этим странным человеком.
— Если меня что-то раздражает или огорчает, я добавляю уменьшительное окончание и успокаиваюсь. Например: человечек — это звучит горденько. Или, скажем, человечек — мерочка всех вещичек. Мы наведем порядочек в экономичке новеньким составчиком кабинетика министриков. Это не ваше дельце, соседушка, вы хамчик, жлобик и дурачок. Идите в жопку.
Вера смотрела на него несколько секунд, стараясь сдержать смех. Но смеяться хотелось неудержимо. И она начала хохотать. А он, глядя на нее, тоже засмеялся. Его смех на низких частотах напоминал то ли хрюканье, то ли всхрапывание.
—Прекрасная донна, вы знаете, что юмор — самый верный путь к сердцу женщины?
— Даже более верный, чем путь через желудок к сердцу мужчины.
— Вы не боитесь? — В его проницательных глазах замелькали бенгальские искорки.
-Кого? Вас?
—Меня и себя. Если хотите знать — лучший секс наступает после пятидесяти лет.
— Глупости. Гораздо более опасен для женщины мужчина талантливый, необычный. Этот путь к сердцу еще короче юмора.
—О, в этом смысле я опаснее любых маньяков!..
Ветров трепался и рисовал в блокноте шаржи на окружающих, еда была вкусной, кофе крепок и ароматен. Все вроде хорошо. Почему же стало вдруг так тревожно? Почему в уголке правого глаза что-то мешает, беспокоит? Не соринка, нет — что-то мелькающее, странное.
Вера повернула голову вправо, внимательно всмотрелась. Кто там? Люди на высоких стульях у стойки? Пьют ликер… Обыкновенные посетители. Бармен? Двигает джезвами в лотке с раскаленным песком… Обычный парень. Девушка-официантка? И с ней вроде все в порядке, нормальная девушка. Только лицо уж больно серьезное. Мечется от барной стойки к столикам, ныряет за дверь в подсобку. Наверное, моет там посуду…
Официантка в очередной раз зашла в подсобное помещение. И в мгновение, пока она открывала и закрывала дверь, Вера через узкую щель увидела на полу меловые полосы. Жирно нарисованный на крашеных досках силуэт человека.