— Хорошо, я добуду разрешение, — Генеральный диспетчер ткнул вилкой в сосиску. — Как тебе понравился мой «глюк»?
— До сих пор кажется, что на голове висит лягушка.
— Поосторожнее в храме искусства! Не пальни в какую-нибудь особо выдающуюся мазню, а то ни мне, ни тебе после этого не поздоровится.
— Я еще недостаточно вжился в образ.
— Мне твое настроение определенно нравится. Надеюсь, лягушки не напомнили тебе заповедник?
— Скорее бы очутиться в Первой линии, заняться настоящим делом.
— К твоему появлению Зонд-десять будет уже в нейтральной зоне. Готовься. А лягушки действительно мерзкие создания…
7
Завэкспозицией долго изучал бластер, предъявленный Александром Тюбиным, а потом взял и спрятал в старинный тяжелый сейф.
— Давайте исключим всякий риск.
— Надолго? — Александр застегнул пустую кобуру.
— Полчаса, не больше.
— Всего полчаса? — свидетель выдвинулся из-за спины Александра. — Вы над нами издеваетесь!
— Ну ладно, час — и это максимум. Давайте провожу к «Мадонне», если не возражаете.
— Я лично не хочу смотреть на обугленные кирпичи. Лучше побудем у голландских натюрмортов.
— Не беспокойтесь. Вы и следа не заметите от печального происшествия. А тем более не отличите копии от оригинала. Видите ли, наши благоразумные предки еще в те беспокойные времена завели картотеку. На каждую единицу хранения имеется полный паспорт…
— Копия никогда не заменит подлинника, и не убеждайте.
— Сами убедитесь. Даже состав красок полностью идентичен краскам утраченного шедевра.
— Тогда почему бы вам не заменить дублями всю экспозицию? — Александр снова потрогал пустую кобуру. Надо же так быстро привыкнуть к тяжести «глюка»…
— Отправляя очередной номер на подновление, мы так и делаем. Замену практически никто не замечает… Даже профессионалы.
— Ну, меня бы вы не провели!
— Что-то мы заболтались, — Александр шагнул к двери, — а в нашем распоряжении только час…
8
Они долго шли по нескончаемой анфиладе уставших за день залов. Невесомые, призрачные люстры с погасшими огнями, зашторенные окна, темные пятна картин, мутные линии рам, и в каждом углу бдительно принюхивающийся пожарный агрегат.
Звук безостановочного движения вечерних улиц пробивался и сюда, сливаясь с уверенной поступью завэкспозицией и наслаиваясь на прерывистое шарканье пластиковых шлепанцев свидетеля, который умудрялся в каждом зале притормозить у одной или двух картин.
Но вот остановились. Завэкспозицией проскользнул мимо Александра в потайную нишу. За низкой дверью мелькнул яркий свет.
Свидетель молча стоял рядом с Александром, то ли чего-то ожидая, то ли боясь смотреть по сторонам, то ли вспоминая страшный миг расправы.
Качнулись, раздвинулись шторы. Гомон улицы назойливо лез вслед за ровным, приглушенным светом.
Завэкспозицией не возвращался.
Александр машинально шагнул к окну, чтобы увидеть привычную городскую суету, но свидетель ухватил его за рукав, дернул к себе.
— Лучше, конечно, попробовать на подлиннике. Впрочем, нас так упорно убеждали в достоинствах копии, что не грех самим удостовериться… Да не дергайтесь. Медленно поворачивайтесь и не бойтесь, она вас не съест. Фиксируйте нюансы, главное — зацепиться, а еще лучше представьте, что пришли на свидание с этой женщиной. Взгляд ее печальных глаз устремлен на вас, единственного из миллионов… Слишком напрягаетесь… И не торопитесь. Когда почувствуете, что женщина узнала вас, — замрите.
Александр послушно, старательно выполнял все указания, пялясь на «Мадонну», но никак не мог сосредоточиться — его отвлекала рама с медной поблескивающей табличкой. И вдруг ему навстречу с картины устремилось пухлое беззащитное лицо младенца.
Их глаза встретились.
Александр, выждав, отошел на исходную и повторил маневр, зачем-то расстегнув кобуру. Теперь младенец среагировал на его движения быстрее.
— Самое удивительное, — Александр повернулся, к свидетелю, — он меня боится.
— Неужели так трудно понять элементарную вещь? Лицо мадонны — смысловой и эмоциональный центр. Начинать надо именно с мадонны.
— Заладили — мадонна, мадонна! Лучше скажите, если я после Первой линии приду сюда с бластером…
— Зачем?
— Представьте, что мне не удалось раскопать причину странного поведения разведчиков в музеях, вернее, я попал под влияние неизвестного фактора, но не распознал ни его, ни механизм его действия. Останется одно: прийти сюда…
— И пальнуть?
— А что в этом страшного? Заменят уничтоженную копию на новую.
— Тогда вам надо будет пробираться сюда на ощупь. Вдруг раньше выберете другой шедевр?
— Сомневаюсь. Эти встревоженные, испуганные глаза, этот молящий о пощаде ротик, эти вздыбленные ужасом волосы…
— Трактовка через прицел.
— Если бы штурман смотрел в лицо не мадонны, а младенца, то наверняка бы не выстрелил. Но тут уже начинается иррациональность…
— Значит, больше вам не надо разъяснять об оптимальной точке?
— Он же мне теперь сниться будет!
— Не увлекайтесь… Для первого раза хватит и поверхностного впечатления. Пока есть время, глянем на голландские натюрморты. «Завтрак с омаром» — не возражаете?
«Нет, чего он прицепился?..»
— Кстати, дорогой мой неофит, скажите, зачем каждый разведчик таскает на поясе такую тяжесть?
— Да они без «глюка» шагу не сделают. Специфика…
— Сомневаюсь. Насколько мне известно, слишком редко доводится разведчикам применять сии штуковины по-серьезному.
— В этом-то и вся соль. Известно, что возможности бластера для защиты неисчерпаемы. Но вот сами экстремальные ситуации непредсказуемы. Можно десять лет владеть «глюком», тренироваться, оттачивать до филигранности приемы стрельбы, но так ни разу и не применить их в естественных условиях. Но сам факт наличия бластера придает вам необходимую уверенность и гарантирует выживаемость там, где без бластера от человека остается лишь скафандровая лепешка или жалкие ошметки… А с другой стороны, право разведчика на свободное ношение ставит его выше обыкновенных людей. Никакая даже самая достойная награда не заменит разведчику его верного друга и помощника.
— Они, вероятно, и спят в обнимку с кобурами?
— Обязательно уточню на месте и проинформирую вас. А недоверие, которое вы испытываете к бластерами, рождено завистью…
— Да, с таким проницательным умом, как ваш, трудно рассчитывать на успех.
— Что-то мне расхотелось созерцать ваши натюрморты. Лучше вернемся к «Мадонне».
— Не сердитесь… Я просто не хочу, чтобы вы превратились в приложение к бластеру. Не подведите старика. А «Мадонна» все же другая, с фальшивинкой. Не ощущается груз времени. Облегченный балласт…
— Значит, штурману нет прощения?
— Прощения нет никому из нас. Потомки ведь не поймут, почему их лишили подлинников, а взамен предложили суррогаты, пусть и искусно сделанные.
— Получается, причина уничтожения должна быть веской. А вдруг музейная трагедия — всего лишь глупое стечение обстоятельств, наслоение обыкновенных деталей? Давайте вернемся к «Мадонне» перед самым уходом…
9
После музея Александр сразу откололся от неумолкающего свидетеля и пошел в тир. Но, завидя бронированные двери, резко свернул и зашагал на разноцветные, мигающие в темной листве огни аттракционов. Потом миновал фонтан — имитатор кваканья старался на всю мощь — и побрел вдоль затененных скамеек. Почти на каждой целовались. Александр перешагнул бордюр и пошел напролом через кусты, у самой ограды наткнулся на свободное место под старой дуплистой липой.
Липа рассеивала кроной зарево ближайшей улицы, и дрожащая, искристая вуаль окутывала скамейку. Черные кусты заглушали неумолкающее кваканье.
10
Вера лихо посадила «Беркут» на поляну, едва не задев макушки черных елей. За разреженным лесом начинались зазубренные скалы, а дальше в сизом тумане угадывались громоздкие, неуклюжие горы.
Вера отключила связь, сняла гермошлем и, не дожидаясь Александра, спрыгнула в высокую траву, распугав однотонных юрких мотыльков.
— А тебе не нагорит от Стасиса? — Александр засунул гермошлем за сиденье.
— Имеем мы право один раз в жизни побраконьерничать? — Вера попыталась поймать ладошкой мотылька, но промахнулась. — Такое наслаждение мять настоящую траву!
— Тебя лишат права пользоваться «Беркутом», а мне запретят появляться в заповеднике, — Александр осторожно спустился по трапу. — Ты этого добиваешься?
— Ну иди же, иди, — Вера закрыла глаза, развела руки.
Мотыльки неутомимо вились над травой.
Александр обнял Веру, поймал нетерпеливыми губами ее вялые губы. Она упорно не отвечала на поцелуй. Он отстранился. Она разомкнула его руки и, отступив на шаг, ударила растопыренными пальцами по рою мотыльков.
— Я выхожу замуж… За Стасиса!
11
Трансгалактический лайнер спецрейса к Первой линии миновал уже половину пути. Александр Глинс торчал безвылазно в тире, игнорируя обеды и пробиваясь бутербродами. Тренажеры никогда не пустовали. Александр не стесняясь присматривался к очередному стрелку, восхищенно следил за верными, отточенными движениями, а часто и работал на пару.
Сегодня ему повезло: ветераны разведки пригласили для участия в обвале. Вообще, тренажер «Ущелье» был весьма популярен на лайнере.
— Предлагаю вариант «в тумане» с корректором, — инженер-электронщик, с которым Александр в перерывах между стрельбами прямо у барьера сыграл сотни две партий в классические шахматы, остановился перед большим пультом. — Не возражаете, коллеги?
— С условием — вести стрельбу с неудобной руки, — командир Зонда-восемь первым вышел на исходную.
— Подумайте о стажере, — археолог занял позицию рядом с командиром. — Для него, мне кажется, будет чересчур.
— Глинс, вы же не сбежите? — электронщик отошел от пульта, надел гермошлем. — Для полного блаженства корректировка будет индивидуальная.