Нужно объяснить Марку, что Энни не виновата. Кэролайн объявила ей вендетту. С первого взгляда на Кэролайн было очевидно, что у нее проблемы. Марку нужно взглянуть правде в глаза, понять, что Энни можно довериться. Что Ундине угро-жает опасность.
Энни вдруг поняла, что бывала в этих комнатах дюжину раз, принося Ундине молоко, но так и не смогла толком осмо-треться. Она медленно повернулась, скользя взглядом по вещам Флетчеров. Шляпы. Шали. Книги. Зонтик. Детские вещи Ундины: кроватка и стопки одежды, стеклянные бутылочки и резиновые соски. Все это могло быть моим. Эта мысль казалась такой естественной. Если бы я была замужем за Марком, это была бы моя комната. Мои вещи. Мой ребенок.
Моя жизнь.
Глупая, невозможная фантазия – и все же в этот миг, наедине с его вещами, она не казалась такой далекой.
На туалетном столике были разбросаны драгоценности Кэролайн. Энни только что обвинили в воровстве, и первым порывом Энни было ничего не трогать, но потом взгляд упал на простой серебряный медальон. Рука потянулась сама собой. Энни открыла медальон и обнаружила фотографии двух женщин: Кэролайн и еще одной, незнакомой. Такой красивой, что картинка могла быть с рекламы мыла или духов, но Кэролайн Флетчер не из тех, кто хранит красивые картинки из журналов. Энни осторожно вынула фотографию из рамки, перевернула. Ничего, никакой надписи.
Она открыла чемодан с одеждой и просмотрела куртки и брюки на вешалках. Этикетки оказались незнакомы – лондонские портные, без сомнения, – но одежда была не лучшего качества, большая часть потрепана и поношена. Штопаная, латаная, пуговицы болтаются. То же самое и с ботинками Марка. На нескольких парах меняли подметку. Был только один новый комплект одежды – Марк был одет в него, когда садился на корабль. С другой стороны, одежда Кэролайн выглядела совершенно новой, гораздо более дорогой, чем у ее мужа, и очень хорошего качества. Энни вспомнила, что Марк сказал ей на прогулочной палубе, когда они впервые по-настоящему поговорили. Как он не чувствовал, что принадежит этому кругу, этому обществу. Это был первый признак, первый намек на то, что он несчастлив. Что он жаждет чего-то другого.
Энни стояла над столиком, руки чесались от желания перебрать украшения, косметику, туалетные принадлежности, щетки и гребни. Вещи Кэролайн занимали почти всю поверхность, в то время как вещи Марка поместились в один квадратный кожаный лоток: подложка для воротника, две пары запонок для манжет, кольцо с печаткой и цепочка для карманных часов с язычком из потертой кожи с эмблемой, которую Энни не смогла разобрать.
На маленькой тумбочке у его кровати лежала книга, сборник рассказов. Она открылась на закладке: «Человек, который хотел быть королем» Редьярда Киплинга. Энни слышала об авторе, но не об истории. Она взяла книгу только потому, что Марк держал ее в руках. Пролистала страницы – слова словно протекали мимо. В детстве ее учили, что читать романы – грех. Господь благоволит хорошим девочкам, Энни. Вспышка тьмы в глазах. Нет, для этих мыслей было уже слишком поздно.
Энни вернула книгу на место. Рядом лежало несколько сложенных листков бумаги – квитанции за багаж в грузовом отсеке и записка, нацарапанная незнакомым почерком.
Кровать была застелена, простыни туго натянуты на матрас, но Энни не смогла удержаться и легла. Ею владела необъяснимая потребность сделать это, гораздо большая, нежели просто любопытство.
У Энни возникло ощущение, которое она испытывала каждое утро на этом корабле, – как будто ее не существовало до этого момента. Она прижалась головой к его подушке, пахнущей его маслом для волос. Вжалась носом поглубже. Откинула одеяло. Вот где он спит. Она представила Марка в этой самой постели, вдохнула стойкий запах его мыла.
От этого запаха Энни захотелось заплакать. Недостаточно. Не в силах больше сопротивляться, девушка легла туда, где лежал и он, ощутила вмятину в матрасе. Снова прижалась к подушке, сунула под нее руку, обняла.
На крошечном ночном столике – блестящая деревянная коробка. Энни приподняла крышку: она была заполнена обычными сентиментальными вещицами. Засохший букетик. Обрывок выцветшей ленты, обвязанный вокруг бальной карточки. Еще фотографии, загнутые по углам, потемневшие. Энни быстро их просмотрела; никого, кто был бы похож на Марка, – вероятно, все со стороны Кэролайн.
Стоп – вот снова та женщина, женщина из медальона. Она сидела в кресле, одетая в закрытое черное платье, и держала на руках ребенка. Не просто ребенка: Ундину. Это была, без сомнения, новорожденная Ундина.
Энни поднесла фотографию к лицу, чтобы получше рассмотреть. Женщина не просто держала ребенка на руках: она кормила его грудью.
Комната внезапно накренилась, как будто кто-то подкрался сзади и похлопал Энни по плечу. Кто станет кормить грудью Ундину, кроме Кэролайн?
Нет, глупышка. Кэролайн не кормила грудью. Энни сама приносила молоко несколько раз на день.
Какая странная фотокарточка. Но Энни слышала об этом безумии, об этой моде фотографировать во время кормления грудью, слышала, как ее мать и старухи в Баллинтое говорили: «Глупые лондонцы, что еще понапридумают».
Энни перевернула фотографию. На этот раз имя было.
Два имени.
Лиллиан Ноттинг. Ундина.
Энни показалось, что она услышала скрежет в двери, хотя сердце грохотало в ушах. Это ключ провернулся в замке? Она бросила фотографию в деревянную коробку и виновато захлопнула крышку. Она не хотела, чтобы Марк застал ее, пока она тут копается.
Но дверь не открылась. Что бы ни издало звук, больше он не повторился. И снова комнаты замерли в могильной тишине.
Энни поспешно вышла из комнаты. Она не могла больше там оставаться. Внезапно она ощутила, что она в чужой комнате, что ей нечего там делать.
Так много запутанных фактов – и что бы это означало? Кэролайн не была матерью ребенка. Правда пронзила Энни насквозь. Матерью была та, другая женщина. Лиллиан Ноттинг. Итак, почему ребенок сейчас с Кэролайн, и почему Марк с ней, и почему они оказались здесь?
И тут до нее дошло: они убегали.
Может быть, Кэролайн Флетчер имела какое-то отношение к тем случаям, которые происходили на корабле. Кэролайн за ночь превратилась из милой и теплой в холодную и отстраненную. Марк признался, что опасается – его жена в чем-то виновата, но в чем? Кэролайн каким-то образом заманила мальчика-слугу своей ослепительной брошью, а потом?.. Энни не знала, но не могла этого исключить. Может быть, Кэролайн так же очаровала и украла Марка, украла его у Лиллиан.
Она не могла придумать иного объяснения.
Энни вздрагивала, пробегая по коридору мимо людей, бросавших на нее странные взгляды. Она не обращала на них внимания. Девушка чувствовала жар и головокружение. Все это было слишком ужасно. Знал ли сам Марк?
Они должны были разыскать эту женщину, Лиллиан, или ее родственников – кого угодно – и сообщить, что ребенок в безопасности и что они вернут девочку как можно скорее. Как только появилась эта мысль, в глубине сознания затаилась вторая, более темная, более ужасная.
Ни одна женщина не оставит своего ребенка по доброй воле. Энни была в этом совершенно уверена, она чувствовала это всем своим существом – никогда ни в чем она не была еще так уверена. Женщина на той фотографии, у которой в глазах были сталь и огонь, не отдала бы своего ребенка без борьбы. Энни знала это. Такая сделает все, что в ее силах, чтобы удержать Ундину при себе. Такая будет сражаться до последней капли крови.
Надо пойти в радиорубку и попросить радистов отправить телеграмму в лондонскую полицию. И быть готовой к ответному сообщению, что Лиллиан Ноттинг, истинной и законной матери, больше нет. Что Лиллиан Ноттинг вообще-то убита.
Энни побежала в радиорубку на верхней палубе. Мимо пассажиров, которые неодобрительно бормотали вслед. Мимо стюардов и членов экипажа, которые бросали на нее насмешливые взгляды. Если кто-то и пытался ее остановить, девушка их попросту огибала. У нее не было времени объяснять.
Наконец, оказавшись на шлюпочной палубе, Энни остановилась на верхней ступеньке лестницы, чтобы перевести дыхание. Она так торопилась, чтобы не оставить себе времени подумать о том, что делает, и сейчас никак не могла отдышаться. Девушка согнулась пополам, едва не сунув голову между коленей, и глотала воздух долгими вздохами.
Энни еще ни разу не была так близко к мостику. Она знала, что именно там находились офицеры, там происходила навигация и принимались важные решения. Но она видела капитана только издали и не была уверена, что узнала бы кого-нибудь из офицеров корабля, если бы они не были в форме, в двубортных пиджаках с восемью медными пуговицами.
Мистер Латимер, старший стюард, предупреждал их всех держаться подальше от офицеров.
«У вас нет причин находиться на шлюпочной палубе перед парадной лестницей, – сказал он им однажды на собрании стюардов. – И если я узнаю, что вас там видели, лучше бы вам найти чертовски вескую причину для этого».
Была ли эта причина веской? Энни совсем не была уверена. Но на карту было поставлено будущее ребенка. В глубине души Энни знала: она должна довести дело до конца.
От спешки кружилась голова. Энни почти могла ощутить возмущение Лиллиан, ее опустошение и жажду, что тянулись из могилы через океан.
Кроме того, она должна была поступить правильно – сейчас больше, чем когда-либо.
Господь благоволит хорошим девочкам, Энни.
Никто никогда не ходил в радиорубку, что располагалась за первой трубой, маленькую, размером со шкаф. Радисты сновали туда-сюда, передавая сообщения пассажирам. Энни слышала, что это кропотливая работа – получать странные точки и тире, записывать. Она слышала, что два радиста жили на черном кофе и сигаретах и были дергаными и вспыльчивыми, словно наркоманы. Стоя за дверью в полутемном коридоре, девушка различала резкие звуки. Она чувствовала себя так, словно на нее набросились блохи.
Энни слегка приоткрыла дверь.