Предвкушение было почти таким же сладким, как и сам поцелуй.
Рука Марка коснулась ее щеки, и Энни вздрогнула…
Когда их губы встретились, она ощутила, как их дыхание смешивается и они дышат как единое целое.
Его губы отстранились, замерли. Он отпрянул.
– Нам не следует… – прошептал он.
Только это был не Марк.
Это был Дес.
Десмонд Фланнери. Юноша, которого она любила. Юноша, которого ей нельзя было любить. Потому что он уже был обещан Богу.
Но разве мог Господь счесть подобное грехом, если они были словно в раю? Мог ли Он? Тогда это казалось невозможным. На всей земле их было только двое: Энни и Дес, что слились воедино в поле.
Волны бьются вдалеке о скалы. Здесь ничто, даже гнев Божий, не может их коснуться. Дес прижимает ее руку к сердцу.
Дес говорит:
– Почему ты так со мной поступаешь?
Дес бормочет:
– Господи, прости нас.
Снова, снова и снова. Крик и молитва одновременно.
Энни резко проснулась, чувствуя, как крик разрывает ее изнутри. Она рыдала во сне, и теперь ее трясло, а ужасный шум продолжал эхом отдаваться снаружи, над головой и вокруг. Звук не поддавался описанию – глубокий, гулкий стон лавины стекла. Рев и скрежет, словно лист старого металла с силой гнули. Затем последовала дрожь, словно кто-то схватил судно.
Сверху, казалось, проснулся разом весь корабль. Энни слышала голоса, крики. Инстинктивно рванулась к двери, подергала ручку, но та была заперта. Энни прижалась ухом к двери, прислушиваясь. Какой звук был ближе в мешанине плача, криков, шагов на лестнице и бега по коридорам? Куда все бежали? Голоса доносились приглушенно, слов было не разобрать – что они там говорили?
Сознание дробилось под тяжестью снов, страха перед духом, перед фотокарточкой Лиллиан и странным эффектом от белого порошка. Сколько прошло времени?
И тут она вспомнила все: Кэролайн травила ребенка. В ее мысли ворвался звук колокола. Он был для персонала. Колокол сообщал стюардам, распределенным по всему кораблю, что возникла проблема, или передавал приказы. Когда мистер Латимер в первый день знакомил Энни с порядком действий в случае экстренных ситуаций, она перепугалась, но Вайолет заверила ее, что беспокоиться не о чем.
«Они нам никогда не понадобятся, – проворковала она, похлопав Энни по руке. – Только если случится действительно сильный шторм и корабль станет набирать воду».
Энни ей доверяла. Вайолет знала жизнь на море.
Вайолет… догадалась ли она, куда поместили Энни? Явится ли она, чтобы ее спасти?
Энни заколотила в дверь так отчаянно и сильно, что почти сразу заболел кулак. Она закричала, но никто, похоже, не слышал ее. Все заглушал звук колокола. Девушка попыталась успокоиться и сосредоточиться. Сосредоточься на перезвоне. Судя по схеме, стюардов отзывали. Это означало, что случилось что-то чрезвычайное. Их бы никогда не отозвали, не случись плохого.
И тут она вспомнила: телеграммы. Телеграммы с других кораблей, телеграммы с координатами и предупреждениями: замечен лед. Сообщения, которые выпали из ее рук, когда она пыталась сообщить о них капитану. Паника – холодная и непроницаемая, как глыба льда, – обступила Энни со всех сторон.
О боже. Что она наделала?
Энни продолжала колотить в дверь, пока не рассадила руки в кровь.
Слышались шаги пробегавших мимо. По-прежнему никто не останавливался.
Замки на нижних уровнях, в каютах экипажа и в третьем классе, стояли ненадежные; может быть, удастся открыть. Энни начала изо всех сил дергать дверную ручку, но быстро стало понятно, что она скорее выбьет плечо, чем дверь откроется. В отчаянии Энни пнула дверь и навалилась на нее всем весом, крича о помощи. Секунды складывались в минуты, но ее крики растворялись в шуме людей, бегущих по лестницам и коридорам, в голосах стюардов, сопровождавших своих пассажиров. Неужели в страхе за собственную жизнь все забыли о ней?
И вдруг Энни услышала шарканье ног в коридоре. Прямо за дверью. Она была в этом уверена. И снова забарабанила кулаками по дереву.
– Там кто-нибудь есть? Помогите мне, пожалуйста! Я заперта здесь. Помогите!
Дверная ручка задребезжала.
– Заперто.
Энни ахнула. Мужской голос. Но она не могла вспомнить чей.
– Ключ у мистера Латимера! – крикнула она. – Главного стюарда!
– Нет времени, – проворчал мужчина, его голос странно приглушенно прозвучал сквозь толщу закрытой двери. – Отойдите.
Энни едва успела отойти в дальний конец тесного помещения, как услышала, что в дверь с грохотом врезалось что-то тяжелое. Дверь содрогнулась, но выдержала. Мужчина бился снова и снова, пока наконец рама не раскололась и дверь не распахнулась.
Это оказался один из боксеров – тот, что побольше и добрее. Он взял ее за руку.
– Что вы здесь делаете, мисс? Разве вы не знаете, что у нас чрезвычайная ситуация…
– П-произошло недоразумение, – пробормотала она.
Нет времени объяснять. В любом случае она вряд ли могла рассказать ему, что сделала или что ее сочли сумасшедшей.
– Что происходит?
– Мы столкнулись с айсбергом.
Перед мысленным взором Энни белые бумажки летели из ее рук, планировали по воздуху, тонули в черной воде. Радисты совершили ошибку, не предупредив капитана раньше. Это была их вина, а не ее. Не так ли?
Мужчина повлек Энни за собой, практически таща по узкому коридору к лестнице. Зачем-то стучал в другие закрытые двери, пока они шли мимо.
– Пассажирам приказано надеть спасательные жилеты и ждать дальнейших инструкций, но не все слушают. Они цепляются за надежду, что корабль непотопляем, но я бы предпочел этого не выяснять. – Боксер вытянул шею, заглядывая в скудно освещенный коридор. – Это здесь держат арестованных? Вы не знаете, есть ли еще кто-то, запертый в этом коридоре?
– Вы кого-то ищете?
– Моего приятеля, Леса. С ним тоже произошло… э-э-э недоразумение. Они сказали, что запрут его в канатном ящике. Вы знаете, где это?
Он очень волновался о друге. Энни слышала это по напряжению в голосе.
– Простите, не знаю. Могу лишь предположить, что это на самом нижнем уровне.
Боксер потер плечо, которым выбивал дверь.
– Тогда я продолжу поиски, – сказал он, подталкивая девушку вверх по ступенькам. – Вам лучше подняться на палубу на случай, если начнут эвакуацию корабля.
– Благодарю вас. – Она подумала, не предложить ли ему помощь в поисках, но в тот момент ее волновала только Ундина.
Возможно, за ребенком никто не присматривал. Холодный ужас сжал горло Энни: если с Ундиной что-нибудь случится, она никогда себе этого не простит.
Она помчалась вверх по лестнице, мимо пассажиров, нерешительно спотыкающихся, ищущих пропавших членов семьи. Многие были одеты в пижамы. Энни хотела им помочь – всем помочь, – но капитан мог снова приказать запереть ее в недрах корабля, когда тревога закончится.
Энни двинулась сквозь толпу в противоположном направлении.
Пассажиры в громоздких спасательных жилетах пытались подняться на палубу, теряя самообладание. Некоторые останавливались, не в силах сделать еще один шаг. Энни упорно не останавливалась. Прошла мимо пары женщин из третьего класса, от которых пахло сардинами и сыром. Они держались за руки, чтобы толпа не могла их разделить. Обошла троицу седовласых мужчин в траурных одеждах, которые медленно поднимались по лестнице, пыхтя и отдуваясь на каждой третьей ступеньке. Энни практически сбила с ног двух плачущих детей, тащившихся за матерью и отцом, и не обратила внимания на череду эпитетов, которые отец семейства бросил ей вслед. Это не имело значения.
Сейчас все это не имело значения.
Толкаясь, пробираясь и продираясь мимо других, Энни не могла избавиться от растущего чувства, что каждый из этих людей умрет. Несмотря на все, что говорили о «Титанике», насколько он превосходен, насколько хорошо спроектирован, насколько великолепен и благороден – словно он был человеком, личностью, – корабль ничего не сделает, чтобы спасти этих людей. «Титаник» оставался равнодушен к людям, ползающим по его палубам, и охотно принес бы их в жертву морю.
Энни чувствовала, как холод океана проникает сквозь корабль, поднимается, словно утренний туман над полем боя, медленно ползет вверх палуба за палубой. Потом придет ледяная черная вода. Голодная, жадная вода, требующая своего. Одного за другим вода заберет их, проглатывая целиком.
Они умрут с испуганными лицами, приговоренные к вечному удивлению: вряд ли кто-то из пассажиров предполагал такую смерть.
Энни отстраненно наблюдала за пассажирами, которые пытались протиснуться мимо. Старик, ковыляющий с тростями по коридору, – его немолодая дочь держится на шаг позади, стараясь не паниковать и оставаться с отцом. Бедная женщина в изодранной шали, обернутой вокруг ребенка, – она боится, что ее прогонят от спасательных шлюпок, ведь у нее билет третьего класса. Женщина-астматик рухнула в шезлонг, сражаясь за каждый вдох. Их усилия, их жертвы, их страхи – теперь Энни смотрела на все так, словно они были просто дрейфующими призраками из другой жизни. Застыли во времени.
Но когда момент оттает, они увидят, что все уже давным-давно мертвы.
Глава сорок вторая
Ночь была темной и холодной, но электрические фонари горели на всех палубах, и от рокота голосов пассажиров казалось, что все происходит днем. Только вместо полной надежд суеты путешественников, впервые поднимающихся на борт корабля, вокруг разливался хаос, все беспорядочно метались, невозможно было разобрать, что творится. Здесь стюард помогает пожилой даме. Там плачет потерявшийся ребенок. Здесь музыкант открывает свой кейс. Там мужчина закуривает сигару, словно на неторопливой послеобеденной прогулке. Некоторые пассажиры явно смеялись над ситуацией, настаивая, что тревога всего лишь хороший повод для истории, о которой позже можно написать домой, или плохой предлог, чтобы проснуться так поздно. Другие открыто плакали и молились, как будто их жизнь закончилась и бог покинул их.