Сперва она чувствует себя хорошо, лихорадка отступает. На минуту она ощущает себя в идеальном равновесии. Но затем холод проникает в ее конечности, холодит пальцы рук и ног, покусывает ягодицы, щекочет подмышки.
Энни мечтает, чтобы холод забрал ее. Все кажется странно знакомым, как будто находишься в объятиях любовника.
Энни закрывает глаза и уплывает. Вокруг проступают обрывки воспоминаний. Мерцающая поверхность воды в ванне напоминает чашу для гадания, которую мистер Стед использовал для сеанса, ее блестящая перламутровая изнанка сверкает серебром и белизной… Серо-стальные и голубые раковины выбрасывало на берег возле дома ее детства… Ребенком она, казалось, мили могла проплыть с толстыми серыми тюленями, мимо крошечных скалистых выступов, которые усеивали побережье Баллинтоя.
Следующее, что Энни осознает, – она стоит, вода льет с нее, как дождь через водосточную трубу, капли ударяются о поверхность воды в ванне так громко, что болят уши. Зубы яростно стучат, губы онемели. Как долго она спала в холодной воде? Она могла замерзнуть насмерть.
А потом она видит свое отражение в стекле шкафчика, настолько хорошо отражающем, что это застает врасплох и солдат, когда они вылезают из ванны. Только в отражении не Энни. В отражении женщина с изрезанным лицом, ее волосы коротко острижены, как у заключенной или кающейся грешницы. Разъяренная девушка с жаждой убийства в глазах.
Энни, отшатнувшись, отступает на шаг, затем вылезает из ванны. Она сходит с ума. Должно быть, она сходит с ума.
– Это ты, – шепчет она. – Лиллиан.
– Нет, – отвечает насмешливо голос. – Это ты.
И голос доносится из-за спины Энни.
Энни оборачивается и видит призрак, поднимающийся из воды, фигуру женщины, которая ярко мерцает, как утренний свет на росе. Она стоит, возвышаясь над Энни. Ее вид парализует Энни, но отзывается в ней. Смутное, старое воспоминание проносится в голове.
Я тебя знаю.
Это та женщина, которую она встретила на пляже много лет назад, будучи ребенком. Дубеса из рассказов ее бабушки. Энни чувствует, как от этой правды у нее дрожат руки.
– Повернись и посмотри на отражение. Ты узнаешь это тело, не так ли, Лиллиан Ноттинг? Ты когда-то была ею.
Уставившись на нее, Энни тянется к своим волосам, готовая нащупать короткую стрижку, но в ее руке длинный, влажный пшеничный локон.
Это не отражение.
– Я здесь, чтобы напомнить тебе, кто ты, и о нашей Сделке. Я долго ждала, Лиллиан Ноттинг, но больше ждать не буду.
Ужасная боль в голове возвращается, боль, грозящая расколоть череп надвое.
Мерцание становится ярче, настолько интенсивным, что Энни не может на него смотреть.
– Это прекрасное тело – я подарила тебе его, помнишь? Твое было уничтожено… О, ты ужасно надругалась над ним, да? Ты так хотела вернуться, но тебе был нужен новый сосуд.
Энни проводит руками по своему обнаженному телу. Это ее тело, единственное тело, которое она когда-либо знала.
– Я Энни Хеббли, – говорит она больше себе, чем видению.
– Иногда, когда берешь другое тело, возникают проблемы. Старый дух не хочет уходить. Ум все еще загроможден прежней жизнью, прежними воспоминаниями. Все зависит от тебя, Лиллиан Ноттинг. Ты должна взять тело под конт-роль.
Боль становится сильнее, настойчивее, лишая Энни возможности думать. Она качает головой, как будто может избавиться от нее таким способом. Это не воспоминания; это просто истории, которые она слышала от Кэролайн или Марка, или даже, вполне возможно, читала однажды в книге или подслушала от соседа. Неважно, откуда они взялись: она знает, что она не Лиллиан. Это невозможно. Она – Энни Хеббли. Просто плохо себя чувствует.
На нее обрушились другие воспоминания, которые Энни так старалась забыть.
Из тех несчастливых времен в Баллинтое. Она помнит, как открыла старую жестяную коробочку с леденцами для горла, наполненную крошечными белыми таблетками, украденными у больного соседа. Она не знает, для чего нужны эти таблетки, только то, что они смертельны, если принимать их в большом количестве. В этом воспоминании Энни Хеббли хочет умереть. У девушки, опорочившей себя, со строгим отцом в маленькой ирландской деревушке нет будущего.
Не тогда, когда отец твоего ребенка – священник.
Но таблетки действуют не так, как она думала. У Энни начинает кровоточить между ног, и она знает, что это значит, такое слишком часто случается с женщинами ее деревни: у нее выкидыш. И в последнюю очередь она бы хотела, чтобы это произошло здесь. В доме. Ее мать и отец увидят доказательства и поймут, что их дочь – плохая девочка.
У нее нет другого выбора, кроме как спуститься на пляж, войти в шум прибоя и отдаться на милость моря.
Энни неуверенно покачивается. Мерцающая женщина в металлической ванне исчезла. Страшный образ, отраженный в стекле, тоже исчез. Энни одна, стоит в луже.
Была ли история, которую она только что видела, реальной? Или она просто выдумала все, чтобы не вспоминать о худшем? Она помнит, что доктор Элис Лидер сказала ей на «Титанике»:
«Беспокойный ум никогда не может познать самого себя. Это печальная правда безумия».
Она так устала сходить с ума.
Энни видит лишь один выход.
Только одно ей подвластно контролировать.
Враг воды – огонь. Дубеса может править водой, но у нее нет власти над огнем.
Сначала Энни надевает халат – берет из стопки для раненых. Он повисает на ней как попона, но, по крайней мере, он сухой – настолько сухой, что из него вообще-то получится хорошая растопка. Затем она обыскивает шкафы, пока не находит коробку спичек. У нее так сильно стучит в голове, что она едва может думать, но все в порядке. Она не хочет думать. Иначе она не решится пройти весь путь до конца.
Шик, шик. Энни проводит головкой фосфорной спички по полоске наждачной бумаги сбоку коробки. Искры летят многообещающе, но в последнюю секунду деревянная палочка ломается в ее руке. Она пробует другую. Следующая загорается, но так же быстро гаснет. Потом снова искры, снова сломанные спички. Она слишком сильно давит? Может быть, спички отсырели, испортились. Все идет наперекосяк. Она не замечает слабого ветерка с океана, проникающего из-под двери, который, кажется, задувает каждую спичку прямо перед тем, как она загорается.
Должна погибнуть в огне. Эта мысль проходит сквозь нее, дымная и головокружительная. Огонь. Пожар на фабрике, в котором погибли все эти женщины – все, кроме нее.
Все, кроме Лиллиан.
Она смотрит на свои дрожащие руки и на мгновение видит не спичечный коробок, а мужскую бритву, острую и блестящую.
Она кричит.
Глава сорок восьмая
20 ноября 1916 г.
Баллинтой, Ирландия
Мелкий песок с пляжа в доме повсюду, даже в комнате, которой не пользовались четыре года, думает миссис Хеббли, проводя метелкой из перьев по комоду. Раньше она стирала его тряпкой, но тогда песок царапал дерево. И пусть мебель не особо красивая, но это все, что у нее есть, муж новую не купит.
Она в комнате дочери. Собирается убрать вещи Энни, чтобы сюда могли переехать двое сыновей. Самый младший, Мэтью, стал таким большим, что это действительно наказание – заставлять его делить одну комнату с тремя братьями.
Наконец-то настал день, когда Тереза Хеббли готова отпустить Энни.
При этой мысли ее сердце сжимается.
Она до сих пор помнит, когда в последний раз видела дочь. Энни лежала в этой самой постели. Разумеется, девочка могла просто спать, но мать чуяла. Это был не сон. Была середина дня. Тереза стянула одеяло, чтобы разбудить ее, и увидела ужасное. Что это были за таблетки, Тереза Хеббли понятия не имела. Она не верила в современные лекарства. Они были делом рук дьявола, и вот – доказательство.
На простынях была кровь. Откуда? На Энни не было ни царапины, ни пореза, ни синяка. Тереза Хеббли трясла и шлепала дочь, пытаясь разбудить ее. Но разбудить ее было невозможно.
Она умерла? Тереза не знала. Дома никого не было. Мальчики ушли на подработку, а Джонатан все еще был на работе. Тереза понятия не имела, что делать. Бежать к соседям? Женщину подспудно грыз стыд. Как объяснить, что Энни в таком состоянии? Может, спрятать таблетки? И она ненавидела себя за нерешительность, за то, что не знала, что делать.
«Сходи за доктором», – была следующая мысль, но доктор в Дансеверике, в добром часе пути пешком.
Она так разволновалась, что сделала то, что всегда делала в минуты стресса и нерешительности: пошла в церковь, чтобы помолиться о наставлении. Джонатана не было, чтобы сказать, что делать, поэтому она будет обращаться к Богу. Церковь стояла не так далеко, и Тереза побежала. Вниз по улице, так быстро, как только могли нести ноги. Тихий молодой священник, недавно приехавший в город, отец Десмонд, был там. Он менял свечи и обратился к Терезе с вопросом, чем ей помочь?
Она не могла заставить себя сказать ему об этом, потому что он был так молод. В его возрасте просто невозможно стать полноценным священником. И Тереза не хотела позорить Энни перед незнакомцем.
Потому что знала, зачем дочь приняла таблетки.
Кровь, так много крови – без порезов или ран – означала, что женщина слаба и опозорена. Она опустилась на колени на скамью перед алтарем, закрыла глаза и начала мысленно читать молитву Господню. Повторение знакомых слов утешало. Они помогли успокоить сердцебиение и замедлить дыхание. Теперь ее сердце не сжималось так сильно. И как только все замедлилось, она была почти уверена, что услышала, как Бог говорит с ней, и он говорит ей вернуться домой. Сейчас она была нужна дочери.
Тереза побежала обратно по улице, уверенная, что соседи (если кто-нибудь видел ее) подумали, что она сошла с ума, бегая туда и обратно в церковь, словно за ней гнался сам дьявол.
Когда она добралась до ворот, то осознала ужасную правду. Она помнит это и по сей день: белые занавески хлопают на ветру, входная дверь приоткрыта. Маленькие следы на песке – маленькие, как у Энни, – идущие от дома к кромке воды.