И ничего, кроме моря.
В течение четырех лет это воспоминание преследовало ее. Она плакала каждый раз, когда вспоминала, но сегодня она заставляет себя не плакать. Она всегда говорила Джонатану и мальчикам, что Энни не умерла, но теперь Тереза начала позволять себе верить, что это неправда. Она знает, что подвела дочь в тот день, и пришло время начать признавать это и принимать назначенное наказание – она никогда больше не увидит свою дочь.
Она хотела бы знать отца нерожденного ребенка Энни, но никто так и не пришел. Никто не подошел к двери с бледным лицом и шляпой в руке, спрашивая, куда ушла Энни и есть ли способ связаться с ней. Никто в деревне вообще не спрашивал об Энни, кроме отца Десмонда, и она уверена, что это только из уважения к ней – он видел, как Тереза каждый день молится за душу дочери в тихом уединении церкви.
Тереза Хеббли считает отца ребенка трусом – это просто и очевидно.
Она открывает ящик тумбочки. Внутри лежат девчоночьи вещи, вещи, которые Мэтью и его брат Марк не захотят видеть – они будут только напоминать им о потерянной сестре. Ленты и заколки для волос, рисунки красивых платьев или причесок, вырванные из газеты или журнала. Единственная белая перчатка, предназначенная для церкви, ее близняшка потерялась. Маленькая баночка кармина для губ – не то чтобы Джонатан одобрял, что его дочь пользуется косметикой.
В дальнем углу ящика лежит Библия Энни, та самая, которую ей подарили на первое причастие много лет назад. Простая кожаная обложка высохла и потрескалась, тонкие страницы пожелтели. Тереза Хеббли поднимает ее, вспоминая, как много раз она видела Энни склонившейся над книгой – та читала ее не потому, что была такой уж набожной, а потому, что в доме больше нечего было читать. Она так жаждала историй, особенно после того, как отец запретил ей навещать бабушку, мать Терезы, потому что та забивала ей голову всякой чепухой. Феи, шелки, дубхеса.
Из книги выглядывает оторванный край газетной бумаги. Еще одна картинка, которая понравилась Энни, думает Тереза и открывает книгу, чтобы посмотреть, что это такое. Но это не картинка, а статья.
Статья, написанная незадолго до исчезновения Энни, о пожаре на фабрике в Лондоне. Трагическая история, понимает Тереза, читая. Сотни девушек погибли в огне, не сумев вовремя выбраться из смертельной ловушки. Невольно она задается вопросом, почему дочь сохранила статью. Может, Энни думала сбежать в Лондон и работать на такой фабрике, но передумала, когда увидела эту историю? Маловероятно, однако с тех пор, как исчезла Энни, мысли миссис Хеббли разбегаются в тысяче разных направлений. Она знает, что это всего лишь отказ разума принять правду и желание матери, чтобы дочь была жива, наплевав на доказательства.
Когда Тереза хочет вложить вырезку обратно в Библию, она замечает, что на ней есть примечания. Выцветшие чернила подчеркивают имя: Лиллиан Ноттинг, единственная выжившая в пожаре. Могла ли ее дочь знать эту женщину, задается вопросом миссис Хеббли. Невозможно; как Энни могла познакомиться с лондонской девушкой? И за все время, что Тереза жила в деревне, Ноттингов в Баллинтое не было.
Так что, должно быть, она просто понравилась Энни. Еще одна девушка, которая пережила такое же ужасное испытание, как и она сама. Своего рода героиня.
Тереза засовывает вырезку обратно в Библию, с трудом сглатывает и продолжает готовить комнату для сыновей.
Глава сорок девятая
21 ноября 1916 г.
ГСЕВ «Британник»
Дверь за дверью заперты. Этот проклятый госпитальный корабль заперт на ночь, и неуклюжие поиски алкоголя привели Марка в длинный пустой коридор, темный, если не считать одной мерцающей лампочки в дальнем конце.
Виски «Глен Олбин» давно выветрился, и Марк не может выбросить из головы настойчивый шепот Энни. Ее обвинения, ужасные и все же недалекие от его собственных подозрений.
За исключением того, что он подозревал в преступлении не Кэролайн. Нога скользит по мокрому полу, Марк сжимает трость, и на какое-то мгновение ему кажется, что корабль идет под воду. Что они тонут.
Но нет – вода просачивается из-под закрытой двери. Может быть, из лопнувшей трубы или резервуара? Он толкает незапертую дверь и натыкается на Энни без сознания на полу. От потрясения у него перехватывает дыхание. Вокруг девушки множество сломанных спичек, ее униформа валяется, промокшая насквозь.
– Энни? – Марк откладывает трость на пол и опускается на колени рядом с ней.
Вода, теперь он видит, она льется из переполненной ванны, впитывается в его брюки.
Марк закрывает все еще открытый кран, затем пытается поднять Энни в вертикальное положение, мягко хлопая по щекам и пытаясь разбудить. Он улавливает от нее слабый запах алкоголя, что-то сырое и неприятное.
Энни внезапно приходит в себя, резко дернувшись, и с удивлением смотрит на него. В этот момент она так хрупка и напугана, что темные подозрения, которые он питал всего несколько мгновений назад, улетучиваются. И Марк желает только защитить ее.
– Что ты здесь делаешь?
Энни оглядывается, осматривая беспорядок: повсюду вода, запасы сбиты с полок, аптечный шкафчик перевернут. Должно быть, с ней случился припадок – другого объяснения не находится.
Ее начинает трясти. На мгновение у Марка щемит в груди, когда он вспоминает о своих словах. Она призналась, что любит его, а он бросил ей все в лицо. С другой стороны, нельзя было просто отмахнуться от ее безумных разглагольствований о Кэролайн. Он должен напомнить себе, что Энни плохо воспринимает реальность.
Она опасна.
Марк осторожно накрывает девушку полотенцем.
– Давай отведем тебя в комнату.
Энни всхлипывает. Ее глаза покраснели, мокрые волосы растрепались. Губы обкусаны, а обычно бледная ирландская кожа пылает и покрыта пятнами. Трудно представить, что это та самая девушка, которую он встретил на «Титанике».
– Пожалуйста, попытайся мне поверить, – Энни сжимает предплечья Марка, как будто боится, что он убежит… Словно ждет, что он попытается убежать. – Я не Энни, я Лиллиан.
Он замирает.
– Что?
Она продолжает рассказывать историю о призраках, морских духах и других ирландских суевериях, но Марк не следит за ее мыслью, потому что поражен до глубины души.
Он уверен, что никогда не называл при Энни ее имени. Откуда она знает? Мурашки пробегают по спине, и он выпускает Энни из рук, словно она охвачена огнем или опутана змеями.
– Энни, послушай меня… Тебе нужна помощь.
– Мне нужна твоя помощь! – девушка, радуясь, что Марк все еще разговаривает с ней, бросается к нему. – Марк, я совершила ужасную вещь. Чтобы быть с тобой, я обменяла будущее Ундины. Я заключила сделку с дубесой и не могу ее отменить. Пока я здесь, наша дочь в опасности.
Он не верит ни единому слову. Все это чепуха, детские фантазии.
Ей нужен врач. Он подержит ее в покое до утра, пока врачи не вернутся на дежурство. Если станет известно, что сестра милосердия сошла с ума, это деморализует пациентов…
Но куда ее отвести? Марк не может привести ее в комнату сестер. Сначала ей нужно успокоиться, прежде чем ее увидят коллеги. В поисках выпивки Марк миновал несколько пустых помещений. Никому не придет в голову искать там сестру.
Когда они заходят в пустую комнату, Марк пытается уговорить Энни попробовать заснуть, обещая присмотреть за ней. Он смахивает пыль с походного стула и садится, прислонившись к стене, чтобы наблюдать за Энни, пока она спит.
Что случилось с этой девушкой? Марк вспоминает письмо, которое нашел в камине курительной комнаты «Титаника». Оно порядком обгорело, многого было не разобрать, но Марку достаточно было одной строчки, чтобы понять, в чем дело. «Я был не прав, оставив тебя разбираться с этой конкретной проблемой в одиночку». Она забеременела, и ее бросили.
Марк беспокойно смотрит на спящую девушку. Энни перепутала в уме всю историю, думает он, смешав свое прошлое с тем, что случилось с Лиллиан. Она хочет забыть свое собственное прошлое, вступив в жизнь другого человека.
Но он не верит в это, как бы ему этого ни хотелось.
Живые часто служат якорем для мертвых. Ему вспоминаются слова старого газетчика Стеда о том, как мертвые хотят забыть свои беды и убежать в другой мир, но именно живые, неспособные отпустить, держат их здесь. Любовь и отчаяние, как тяжелые цепи, приковывают их к земле. Он был якорем Лиллиан? Разве он виноват? Неужели она вернулась в этом бедном, слабом сосуде?
Нет, это чепуха. Призраков не существует.
Марк встает со стула и ищет, чем заняться. Он развесил мокрую одежду Энни, и теперь трогает юбку и фартук, проверяя. Все еще влажная. В кармане фартука лежит что-то громоздкое и жесткое. Марк достает неуклюже сложенный лист. Карта Эгейского моря – точнее, канал Кеа, через который корабль должен пройти, чтобы добраться до Мудроса. Вчера вечером он разговаривал с одним из офицеров, пока они курили на набережной, и тот говорил, что канал труден для навигации, полон узких проливов и скалистых отмелей. Но все это отмечено таинственными символами и кодами.
Желудок Марка сжимается, когда он снова смотрит на Энни. Он помнит, сколько раз она готовила теплое молоко для Ундины. Помнит, как Ундина казалась такой больной, такой… изменившейся. Он помнит опасения Кэролайн. Марк думал, что это просто еще один случай женской ревности. Теперь задается вопросом, не ошибался ли?
Марк понятия не имеет, что делать с заявлениями Энни и почему девушка хочет думать, что она Лиллиан. Что-то, связанное с ним, без сомнения. Она хочет оказаться на месте Лиллиан. Иногда разум может творить ужасные вещи. Он видел, как люди сходят с ума в окопах, внезапно веря, что им снова семь лет, они играют в прятки в лесу, пока мамы их ищут.
В конце концов он берет в пример ее собственные действия и точно знает, что делать. Марк тянется к ремню.
Глава пятидесятая
Где я?
Она помнит, как Марк вел ее по коридору: ее рука лежала у него на плече, а ноги едва касались пола. Затем Энни осторожно опустили на кровать. И на этом ее сознательная память заканчивается.