И тут появляется Кэролайн – ее милое личико, обращенное к ней, сияет искренней любовью. Ее любимая подруга. Боль пронзает грудь Энни. Душевная боль, мучительная и настоящая.
И теперь она видит себя со стороны, привязанную к кровати, с растрепанными волосами, похожими на птичье гнездо, с грязным лицом и полосами слез. Как она может это видеть? Потому что она не Энни. Сейчас она – Лиллиан.
Словно в ответ на внезапное осознание она ощущает легкость. Энни чувствует себя… свободной. Напряжение в запястьях ослабевает. Сначала почти незаметно, затем настолько, что девушка может освободить руки.
Она и в этом теле, и нет.
Энни садится, потирая запястья, и оглядывает комнату. Она видит свою одежду, разложенную для просушки, видит, что карта исчезла. И мгновенно понимает: ей даже не нужно догадываться, кто ее взял.
И что она должна сделать.
Она идет к мостику, будто не касаясь пола ногами. Забавно, но для большого корабля здесь удивительно тихо и пусто, как будто колдунья наложила на это королевство чары, сонное заклинание.
Она уже знает, что увидит на мостике. Все так и есть: Марк стоит за штурвалом, разглядывая карту в руках. На полу у его ног растянулись двое мужчин, которые оставались дежурить. Двое мужчин, которые тоже попали под чары и теперь спали. Или он причинил им вред?
Марк поднимает взгляд, когда она входит, но удивление и замешательство быстро сходят на нет. Она знает, что он видит не Энни, а Лиллиан. И не злую, мстительную Лиллиан, которую он предал, а прежнюю Лиллиан. Красивую и сияющую, без шрамов, с блестящими, высоко уложенными темными волосами, прекрасную, как рассвет.
Марк тянется к ее руке, его глаза широко раскрыты и полны слез.
– Это ты.
Она видит, как покраснели его глаза, – знает, что он выпил.
Знает, что он едва держится. Впрочем, она уже много раз видела его таким. Он всегда нуждался в ней. Нуждался в ее прощении.
Их пальцы переплетаются. Его – теплые и сильные, а ее кажутся слабыми, словно вода. Ей хотелось бы крепче прижаться к нему. Они вместе. Наконец. Наконец-то он видит.
– Я никогда не оставляла тебя, – говорит она, понимая, что это правда. – Ты всегда был главным, Марк. Ты – все, что имеет для меня значение. Ты же знаешь.
Энни не понимает, произносит ли она эти слова или они просто каким-то образом передаются ему. От сердца к сердцу. Через необъяснимую связь, которая всегда была между ними.
И хотя она едва чувствует тело, в котором находится, все же что-то сжимает горло. Что-то болезненное и жесткое.
– Я отдала все, Марк. Я отдала… Я отдала своего ребенка.
– Но мы оба на это согласились.
– Не Кэролайн, Марк. Не ей. Я отдала Ундину дубесе, разве ты не понимаешь? Это было мое… мое обещание. Сделка.
– Не понимаю, – тихо шепчет он, глядя ей в глаза, словно ее взгляд не дает ему сдвинуться с места.
– Чтобы я могла вернуться к тебе, понимаешь? Чтобы мы снова могли быть вместе. Окончательно. Навсегда.
На лице Марка мелькает беспокойство, но только на секунду. Ундина. Его ребенок, которого он не видел уже четыре года. Ее мать, однако, стоит перед ним. Держа его за руку.
Он притягивает ее в свои объятия, прижимая ее тело – нет, это тело – к своему. Руки Марка ощупывают подбородок, затылок, волосы, как всегда, когда она была жива, и ей кажется, что она сделана из чистого пламени. Она так долго, так долго ждала этого. Мысль о нем – потребность в нем, во втором шансе, в этом – пульсировала и болела внутри.
– Я люблю тебя, – снова шепчет он, словно все еще не веря своим ушам. – Ты вернулась за мной, и я люблю тебя. Я тебя так люблю.
Когда его губы касаются ее – соленые от слез, – она чувствует, как поцелуй снова делает ее легкой, словно ветер. Чувствует, что из нее словно вытягивает что-то, чувствует, что ее душа находит его и кружится в нем. Вся боль, весь гнев и страх, все компромиссы и предательства, все ожидание. Ужасное темное обещание, которое она дала. Все это привело к этому.
А потом… потом она отступает назад. И вместо мгновенного блаженства есть только одиночество.
– Верно, – говорит Марк, не замечая перемены в ней.
Его глаза изучают ее лицо, впитывая его, словно умирающий от жажды долгий глоток воды.
– Ты единственная, Лиллиан. Ты всегда была единственной, – Марк почти смеется. – Всегда все дело было в нас. Ты была права. Ты права.
Одной рукой все еще обнимая Лиллиан за талию, Марк тянется к штурвалу корабля, его глаза сверкают и почти бе-зумны:
– Так давай закончим с этим.
– Марк, подожди. Что ты имеешь в виду? Что ты…
– Так будет лучше и для Ундины, – бормочет он, снова изучая карту. – Она в безопасности. Девочка знает лишь одну семью. Будет лучше, если она никогда не узнает о нас.
И тут девушка понимает, что собирается сделать Марк. С резким вздохом Энни возвращается в свою собственную оболочку, борясь со скорбной болью Лиллиан внутри.
Однажды, когда Энни была ребенком, она купалась у берегов Баллинтоя. Ее подхватило волной и засосало под воду, она почувствовала, как воздух вырвался из груди, почувствовала, как солнечный свет исчез. Ее швырнуло вниз головой и выбросило далеко… очень далеко. Тогда она была слишком юна, чтобы думать о смерти. Она еще даже не придумала игру в исчезновение. Когда она барахталась под волнами, ее охватили паника и смятение… Но под всем этим было что-то неосознанное и постоянное – вера в поверхность, уверенность в том, что свет и дыхание вернутся. В детстве не представляешь себе ничего, кроме жизни, кроме света, кроме еще одного шанса, и еще, и еще.
В тот момент, когда Марк с дикими глазами хватается за штурвал, Энни снова приходит к этой уверенности. Даже сейчас, после всего, что произошло.
После ужасной ограниченности жизни под бдительным оком отца. После внимания Десмонда, его прикосновений, его окончательного предательства. Божьего предательства. После беременности. Унижения. Желания умереть. После мечтаний о побеге. После всего этого – даже став невольным сосудом другой потерянной души, – у нее все еще есть частица настоящей Энни, и частица истины, веры: этот свет.
В ее душе все еще есть уверенность.
Энни цепляется за эту уверенность, когда ее сознание прорывается сквозь чары на поверхность. Она осознает, что творится вокруг, осознает истину.
Они находятся в канале. Девушка видит сердитые белые шапки, когда вода разбивается и кружится в узком проливе. Если корабль не наткнется на скалы, скрытые под волнами, он столкнется с одной из немецких мин.
Марк хочет уничтожить корабль. Обречь на проклятие тысячу душ на борту, спящих и не знающих, что их ждет. Как люди на борту «Титаника».
– Да, – говорит внутренний голос. – Мы всегда будем вместе. – Но это не мысли Энни. Это то, чего хочет Лиллиан, но Энни не может убить всех на борту этого корабля. Она не вынесет ответственности за столько смертей во второй раз.
– Марк, ты не можешь этого сделать, – говорит Энни, вырываясь из его рук. – Ты же не собираешься убить их всех. Они невиновны.
Его взгляд – чистое замешательство.
– О чем ты? Я делаю это для нас. Чтобы освободить тебя от этой Сделки. Это единственный способ для нас быть вместе, разве ты не понимаешь? Эта жизнь для меня окончена. Но для нас, для нас – это только начало.
Он полон решимости. Но Энни не может быть такой эгоисткой. Она хорошая девочка.
Она пытается, но не может вырвать штурвал из рук Марка. Это тело все еще не принадлежит ей, никогда не принадлежало. Возможно, с самого рождения. Может быть, женские тела всегда такие. Марк отталкивает девушку. Теперь уже маниакально, отчаянно пытаясь удержать штурвал в брыкающихся волнах, бьющихся о корабль. «Британник» поднимается, опускается и дрожит, как игрушечная лодка, пытающаяся плыть по бушующей реке. Мелькают вспышками воспоминания последней ночи «Титаника». Она падает, как от удара. Электрический заряд надвигающейся катастрофы потрескивает в воздухе.
Энни уверена, что чувствует запах взрывчатки за долю секунды до того, как они задевают мину.
В последний момент она делает единственное, что может сделать: освобождает зачарованных от чар, пробуждая их, чтобы они могли попытаться спастись. Возможно, она все сделала неправильно, но она все еще может сделать одну последнюю правильную вещь.
Тяги для тревожных звонков манят с дальней стороны пульта управления, переключатели и рычаги, шестерни и слайды, которые капитан и команда используют для управления кораблем. Она бежит к ним, молясь, чтобы Марк не бросился за ней, чтобы он не попытался остановить ее, не успел.
Энни хватается и дергает за веревки, продолжая, даже когда по всему кораблю раздаются тревожные колокола, их резкие крики прорезают туман чар.
Даже когда они разрывают ее собственное оцепенение.
Даже когда первый из взрывов сотрясает борт корабля.
Она будет бить тревогу, пока вода не заберет ее, пока колокола и она вместе с ними не перестанут кричать.
Пока она больше не сможет держаться.
Пока она не перестанет быть Энни или Лиллиан.
Пока все не закончится.
Эпилог
«Дейли Миррор» 23 ноября 1916 г.
Госпитальный корабль потоплен торпедами
53 погибших, число растет
Лондон, четверг, 23 ноября 1916 года
В результате ужасной трагедии – правительство воспринимает это как личное оскорбление – Госпитальное судно Ее Величества «Британник» было потоплено 21 ноября немецкими минами у острова Кеа в Эгейском море, сообщает корреспондент «Дейли Миррор» в Афинах. Судно было поражено и начало набирать воду в 8:12 утра и, как сообщается, затонуло в течение часа. Считается, что две немецкие подводные лодки дожидались в канале Кеа знаменитый госпитальный корабль, побратим трагически известного «Титаника» и самый большой госпитальный корабль британского флота.
Это последнее немецкое преступление против человечества тем хуже, что корабль, направлявшийся на север, еще не принял на борт полный комплект раненых солдат, поэтому на борту находились в основном не военные – врачи, сестры милосердия и экипаж.