Вопрос был достаточно невинным, однако Энни стало немного не по себе, поэтому она решила, что лучше промолчать. В этот же момент Марк Флетчер принялся расхаживать по каюте, распаковывая вещи. Энни остро ощущала, что он сзади, что ходит туда-сюда, его присутствие обжигало ей спину словно солнце.
Женщина улыбнулась – тепло, искренне, хотя в ее глазах мелькнуло нечто, отчего Энни вновь испытала неловкость.
– Меня зовут Кэролайн Флетчер.
– Рада познакомиться с вами, миссис Флетчер, – Энни присела в книксене, и женщина рассмеялась.
– Не называйте меня так. Мы ведь почти ровесницы, правда?
Энни понимала, что никто не хотел ее задеть – это было лишь еще одно проявление американского дружелюбия, – но невольно ощутила свою бедность по сравнению с положением миссис Флетчер. Одинокая стюардесса, чьи пожитки наверняка уместились бы и в одну из этих шляпных коробок.
– А как я могу называть вас? – спросила женщина, кружась по комнате и распаковывая ослепительный набор личных вещей так легко и привычно, что у Энни едва не закружилась голова.
– Можно просто Энни, – отозвалась она, наблюдая, как миссис Флетчер открыла один из самых больших чемоданов и начала развешивать столько ярких платьев, что и за месяц не надеть, не говоря уже о недельном путешествии на корабле. Энни попыталась помочь, пристроив несколько книг на боковом столике, в то время как Кэролайн, взявшись за шкатулки, открывала их, чтобы выставить серебряные и золотые подвески и кольца напоказ, словно люкс был ее личной ювелирной лавкой. Зачем нужно столько драгоценностей? Не говоря уже о том, чтобы беззаботно выставлять их вот так напоказ – кто угодно ведь может увидеть и позариться. Ожерелья, браслеты, блестящая брошь размером почти с кулак Энни.
Впрочем, прежде чем она успела что-то сказать, в открытую дверь постучали. В каюту заглянул, словно сквозь решетку местного зоопарка, пожилой мужчина.
Марк, раскладывавший расчески и туалетные принадлежности, выпрямился.
– Могу я чем-нибудь помочь? Как видите, эта каюта занята…
Вопрос, казалось, позабавил мужчину.
– Благодарю, любезный, однако моя каюта как раз по соседству.
Незнакомец выглядел как-то не так. Такого старухи в деревне Энни назвали бы чудаком. Все дело в бороде, решила Энни, густой седой бороде, растрепанной и неухоженной на конце – она выглядела странно на фоне дорогой одежды. И глаза – они постоянно что-то искали, то поднимаясь, то снова опускаясь.
– Услышал голоса и подумал, что надо бы проверить, вдруг поблизости стюард. – Его голос затих, а взгляд наконец остановился на Энни.
Соседняя каюта и правда находилась в ее ведении. Энни сделала книксен, слегка радуясь, что избавилась от назойливого, пусть и доброжелательного любопытства Кэролайн.
– Вы не ошиблись, сэр, ваша каюта и впрямь под моей ответственностью. И если я больше не понадоблюсь этим пассажирам…
Пожилой мужчина кивнул.
– Конечно-конечно. Не хочу причинять неудобств. Не собирался вас похищать…
– Никаких неудобств, сэр, – бодро отозвалась Кэролайн. Энни заметила, как дернулась рука, которой она взмахнула. – Мисс Хеббли нам уже не нужна, верно, Марк? Она свободна и может идти.
Энни подавила желание попросить позволения еще раз взглянуть на ребенка. Она в очередной раз присела в реверансе, избегая взгляда Марка Флетчера – не уверенная, сумеет ли сдержаться, – а затем закрыла за собой дверь каюты и последовала за стариком в толпу пассажиров, пробирающихся по узкому коридору.
– Неужто меня и впрямь будет обслуживать женщина? – он искоса взглянул на Энни. – Необычно для мужчины, путешествующего в одиночку.
Она вздрогнула, затем сложила руки, чтобы ничего не теребить.
– Нам отведены группы кают, – пояснила Энни. – Но я могу попросить старшего стюарда назначить вам мужчину, если вы пожелаете, сэр.
Придется побегать в разные концы палубы, однако это можно устроить.
Он склонил голову, будто внимая голосу, что слышал лишь он.
– О, да бог с ним. Уверен, что разницы не будет. – Затем в качестве представления сказал: – Уильям Томас Стед. Вы знаете, кто я такой?
Энни, разумеется, не знала, но не хотела, чтобы он так думал. Она поколебалась.
– Мне следует, сэр?
Стед отпрянул, и Энни испугалась, не задела ли его чувства.
– Нет, полагаю, что нет, нет… Просто людям нравится меня обсуждать. У них у всех свое мнение.
– И какое же мнение должно быть у меня? – Энни спрашивала искренне, однако Стед улыбнулся, будто она пошутила.
– Ну, я прежде всего газетчик. – Затем его лицо помрачнело – словно его вниманием вновь овладел неслышный голос.
Стед распахнул дверь в свою каюту и, когда Энни вошла, искоса на нее взглянул, но она сделала вид, что не заметила.
Энни отметила, что для одного человека эта каюта довольно велика. Даже больше, чем у Флетчеров; в прихожей стоял стол со стульями, и от спальни ее отделяла дверь.
У Стеда оказался длинный список вещей, требующих внимания Энни: дополнительные одеяла и письменные принадлежности, более плотные шторы для иллюминатора, свечи (электрическое освещение вредит здоровью, настаивал он), подушка из утиных, а не куриных перьев. Стед поделился с Энни своими предпочтениями на завтрак (овсянка на сливках, два утиных яйца всмятку – перепелиные, если утиных нет, куриные лишь в крайнем случае, и все должно быть доставлено к его двери не позднее половины шестого утра) и строго приказал не беспокоить его в промежуток между двумя и четырьмя часами утра (кому, по его мнению, понадобится беспокоить его в такое время, удивилась Энни, но уточнять не стала). Он пояснил, что в это время работает над речами и колонками и его нельзя отвлекать. Энни пообещала разыскать потерявшуюся часть багажа, и ее отпустили.
Энни вышла в коридор и перевела дыхание. Она видела яйца в одной из прохладных, темных кладовых – сорок тысяч, говорил повар, показывая ей стеллажи с упаковками, которые высились до самого потолка, – но была почти уверена, что там нет ни одного утиного или перепелиного. Энни не знала, что скажет этому мужчине, из-за которого наверняка будет сбиваться с ног каждый день. Она надеялась, что остальные ее пассажиры не окажутся столь же требовательными.
В коридоре было столько суеты. Пассажиры в замешательстве возбужденно метались вокруг в попытке увидеть все и сразу. Стюарды сновали туда-сюда словно вспугнутые кролики.
К ней шагнула Вайолет.
– Ты в порядке, Энни? Что-то случилось?
– Просто делами завалило.
Вайолет поморщилась.
– Понимаю. Ты вообще когда-нибудь видела такие толпы? Как будто на борт одного корабля втиснулся весь Лондон. Слышала? Среди них парочка профессиональных боксеров. Я их видела – здоровяка-шатена и блондина поменьше ростом. Ты еще никогда не встречала мужчин с такой горой мышц!
Энни хотела было что-то сказать, но к ним подошел Томас Уайтли, один из помощников старшего стюарда.
– Проблемы, дамы? Нет? Тогда предлагаю вам вернуться к работе. Сейчас не время для болтовни.
Когда женщины начали расходиться, Уайтли поднял палец.
– Минутку, Энни. Мистер Латимер просил меня передать, что твоей помощью интересовалась пара из каюты си – восемьдесят пять. Они спрашивали о тебе лично. Сказали, мол, их няня загружена и нуждается в подмоге. Только по запросу – это не должно мешать твоим обычным обязанностям. – Уайтли, должно быть, неверно истолковал выражение ее лица, поскольку быстро добавил: – За эту услугу они обещали доплатить. Если думаешь, что не справишься…
Энни думала о пушистых волосах малышки, о ее сладком запахе. О нежной, словно лепесток розы, коже. Она думала и о глазах Марка, о надвигающейся буре в них.
– О нет, вовсе нет. С удовольствием.
– Вот и умница. Именно это мистер Латимер и любит слышать.
Но после того, как Уайтли ушел, Энни ощутила, как ее охватывает нечто, похожее на страх. Она знала это чувство. Желание. Стыд.
«Я никогда не останусь наедине с Марком Флетчером», – пообещала она себе.
«Клянусь», – подумала она, потянувшись под воротник униформы в поисках распятия, которое висело у нее на шее с тех пор, как она была маленькой.
«Поклянись на кресте, перед всем добрым и святым. Господь благоволит хорошим девочкам, Энни».
Но крестика не было. В суматохе дня цепочка, должно быть, порвалась, и он пропал.
Глава пятая
Дэвид Джон Боуэн снял кольцо с мизинца потной правой руки и опустил в карман жилета, прежде чем повесить одежду на крючок в раздевалке спортивного зала. Это было простое латунное кольцо с маленькой выгравированной буквой «Б», не слишком дорогое, и даже не стоило утруждать себя тем, чтобы его прятать.
Сила привычки. И каким бы обычным оно ни было, кольцо имело для него личную ценность. Оно принадлежало его отцу. Он не знал, где папаша его взял – мог и украсть, – но теперь оно принадлежало Даю, и тот не собирался его терять. Не то чтобы у него были основания полагать, что кто-нибудь из прекрасных дам и джентльменов в спортивном зале для пассажиров первого класса опустится до кражи латунного кольца-печатки. А вот внизу дело обстояло иначе. В третьем классе нашлось несколько отчаянных персонажей – за свою жизнь он повидал достаточно мелких воришек, чтобы это заметить.
Лесли Уильямс усмехнулся, снимая пиджак и жилет. Бесстрашный Лес. Стремительный. Вообще-то это ему принадлежала мысль купить билеты. Америка – вот где водились деньги. «Человеку с талантами Дая было бы глупо туда не по-ехать», – сказал Лес. Он слышал, например, о боксере, который за один только титульный бой заработал пятнадцать тысяч.
Покупая билеты, они доплатили за посещение спортивного зала. Он оказался неплох, но не похож на тот, что в Понтиприте, где тренировались они с Лесли. Тот – строго для боксеров. С настоящим рингом, боксерскими грушами, мячами для упражнений. Там пахло потом, дымом сигар и кровью. А этот – для богатых лондонцев; с гимнастическим конем, булавами и матами для акробатических упражнений.