– У нас очень сплоченное сообщество, – говорит Ханли Принсло, потягивая коктейль у огня. – Мы, наверное, просто не можем иначе. Мы должны быть в воде; мы связали с ней свою жизнь и согласны платить за это высокую цену. – Она делает глоток. – Но все это вознаграждается.
– 200метров
Месяц спустя меня приглашают познакомиться с другим типом фридайвинга. Небольшая группа исследователей планирует нырять в течение десяти дней, чтобы изучать акул-людоедов. Ученые собираются прикреплять передатчики к их спинным плавникам. Все это будет происходить в прибрежных водах какого-то острова на другой стороне земли, о котором я даже не слыхал. Добраться на него – моя первая проблема.
Чтобы долететь из Сан-Франциско до Сиднея, мне потребовалось 15 часов. Я трижды поел, выпил четыре маленькие бутылочки вина, посмотрел семь фильмов и пять раз был в туалете. После этого была четырехчасовая пересадка в международном аэропорту Сиднея (один рогалик, двадцатиминутный сон на полу, один пакетик кешью, сорок пять минут у журнального киоска, у которого я стоял, читая Rolling Stone) в ожидании стыковочного рейса в Сен-Дени, столицу Реюньона. Самолет – старый Airbus A330 (эта модель печально знаменита поломками во время полета), покрашен он был так, как будто прилетел прямиком из 1980-х. Интерьер потрепанный: сиденья в пятнах, ручки багажных полок над головой разболтанные и поцарапанные, а сами полки, некогда белые, выцвели до желтизны. Салон заполнен всего на двадцать процентов, пассажиры в основном пожилые пары. Все, кроме меня, говорят на французском. Через час после взлета пассажиры занимают пустые ряды и крепко засыпают. Еще вино, еще фильмы, еще еда. Ночь постепенно сменяется днем.
Через двенадцать часов загорается надпись «Пристегните ремни». Самолет поворачивает на запад, и через иллюминаторы левого борта я вижу, как в отдалении появляется маленький остров. Капитан направляет самолет вниз, и передо мной открывается фантастический пейзаж: вершины вулканических гор километровой высоты вздымаются среди клубящихся белых облаков. Голубые волны набегают на белоснежный песок пляжей. Водопады высотой в сорок этажей орошают водяной пылью зеленые джунгли долин. Это настолько каноническая картина тропического рая, что она вполне могла бы быть компьютерной графикой или декорациями к фильму «Парк Юрского периода: Затерянный мир». Но это не декорация и не заставка компьютера. Экзотический, доисторический мир под нами – это Франция, находящаяся в 6500 километров от Парижа.
Реюньон – самый южный форпост Французской Республики и самый отдаленный уголок Европейского союза. Размером всего 2500 квадратных километров (это примерно четверть площади Большого острова Гавайи), этот остров представляет собой крохотный клочок земли, расположенный в 9500 километров к западу от Австралии и примерно в 600 километрах от восточного побережья Мадагаскара. Французы появились здесь в 1600-е гг., дали острову название «Бурбон» и в течение нескольких столетий использовали его в качестве торгового поста и выращивали здесь сахарный тростник. Сегодня Реюньон для французов то же самое, что Гавайи для американцев, – тропический курорт со всеми современными удобствами. Они приезжают сюда, чтобы обрести спокойную старость, начать новую жизнь, провести медовый месяц или погреться в холодную зиму. Самым большим предметом гордости в Реюньоне является тот факт, что в 1966 г. здесь выпало 1800 миллиметров осадков всего за сутки. Это мировой рекорд. В 1671 г. население острова составляло 90 человек. В 2008-м оно превысило 800 000. Хотя Франция считает Реюньон своей территорией, сейчас здесь численно преобладают иммигранты из соседних Индии, Китая и Африки. Большая часть жителей населяет западное побережье, где располагаются бывшие колониальные поселения. В центре каждого городка – католическая церковь, а поблизости – пляж, вдоль которого выстроились ряды пестрых малоэтажных домов. Местное пиво, названное «Додо» в честь вымершей птицы, которая, как ошибочно полагают, когда-то обитала на Реюньоне, на вкус слегка отдает мылом.
Но зато кухня просто изумительная – парижское качество с африканским привкусом. Погода всегда мягкая и теплая. Пляжи не хуже, чем на других остовах Тихого океана, – малолюдные, девственно-чистые и живописные. Реюньон был бы раем, если бы не одна существенная проблема: постоянная угроза быть съеденным акулами.
За последние годы по никому не понятным причинам нападения акул участились. В 2010 г. серые бычьи акулы внезапно впали в неистовство, убивая и калеча купальщиков вблизи самых роскошных пляжей и отелей.
Среднее количество погибших в результате нападения акул во всем мире составляет шесть человек в год. На Реюньоне всего за три месяца погибли двое; еще шесть человек получили травмы. Это было самое значительное повышение количества нападений акул, которое когда-либо фиксировалось на Реюньоне. Хрупкой экономике острова, основанной на туризме, оно грозило разрушением.
Это особенно огорчало Фреда Бюйля, фотографа и защитника акул, с которым я познакомился на чемпионате мира по фридайвингу в Греции. Он позвонил мне через неделю после моего возвращения домой, чтобы поговорить о светлой стороне фридайвинга – стороне, где нет места судорогам и крови, хлещущей изо рта. Фред объяснил мне, насколько полезным может быть фридайвинг для изучения акул.
– Фридайвинг – это еще и способ вступить в контакт с морскими животными, – прорывался его голос с мелодичным французско-бельгийским акцентом сквозь помехи на линии. Вступить в контакт и, как он надеялся, способствовать их сохранению.
Впервые я встретил Бюйля в гостиничном баре в Каламате, где он сидел с небольшой группой других фридайверов. Когда я спросил его, чем он зарабатывает на жизнь, он ответил уклончиво: «Кое-что зарабатываю фридайвингом, а еще немного фотографирую». И только когда я погуглил его тем же вечером, выяснилось, что он легенда: один из первых спортсменов-фридайверов и чуть ли не самый востребованный подводный фотограф в мире. Интернет изобиловал фотографиями, на которых он позировал на расстоянии нескольких сантиметров от больших белых акул, плыл среди спирально закручивающейся стаи акул-молотов или держал за плавник рифовую акулу.
Бюйль прилетел на Реюньон, чтобы остановить истребление акул. Озлобленные недавними нападениями местные жители пытались переловить и уничтожить всю местную популяцию бычьих акул. Это нанесло бы сильнейший урон всей первозданной морской экосистеме Реюньона.
Фред собирался присоединиться к группе исследователей-волонтеров и нырять с ними на дно океана, на глубину около 25 метров. Его задача – прикреплять спутниковые передатчики к спинным плавникам бычьих акул. Эти передатчики позволяют отслеживать местонахождение и траектории движения акул, а также предупреждать местное население в случае, если акулы подплывают слишком близко к берегу. Это будет первая в мире система слежения за акулами в реальном времени.
Бюйль считал недавние нападения случайностью. Он утверждал, что бычьи акулы не любят есть людей. Должна была быть какая-то другая причина, по которой они подплывали так близко к берегу. Отслеживая перемещения акул, ученые, возможно, сумели бы установить эту причину, помочь ее устранить и спасти бычьих акул от истребления.
Разумеется, можно понять, почему местные жители смотрели на все это иначе. Бычья акула – один из самых жестоких и опасных морских хищников. Крупные особи достигают трех с половиной метров в длину и могут весить до 230 кг. Чрезвычайно развитые почки позволяют этим акулам отлично чувствовать себя и в пресной, и в морской воде. Они могут жить в крайне экстремальных условиях: их замечали в предгорьях Перуанских Анд, более чем в 3200 км вверх по Амазонке, на затопленных из-за наводнения улицах городов в восточной Австралии, на глубине 200 метров вблизи морского дна. Бычьи акулы едят все, что шевелится: рыб, в том числе собственных сородичей, морских черепах, птиц, дельфинов и крабов. Они нападают на людей чаще, чем любой другой вид акул, наряду с тигровыми и белыми акулами.
Как и большинство прочих акул, бычьи акулы проводят большую часть времени на серьезной глубине, где видимость крайне ограниченна или вообще отсутствует. Из-за этого их почти невозможно изучать. Конечно, подводные лодки, роботы-исследователи и дайверы в водолазных костюмах с подачей воздуха могут погружаться на двухсотметровую глубину и даже ниже, однако они не обладают необходимой скоростью и маневренностью для того, чтобы отслеживать перемещения бычьих акул, помечать их и вообще проводить сколько-нибудь значимые наблюдения. Даже в самые солнечные дни и при самой прозрачной воде океан на этой глубине, которая называется сумеречной, или мезопелагической, зоной и простирается от 200-метровой отметки до уровня 900 метров, получает менее 1 % света, имеющегося на поверхности. Этого недостаточно для фотосинтеза, потому запасы пищи на таких глубинах весьма скудны.
Однако бычьи акулы приспособились: они охотятся в более мелководных зонах, а потом возвращаются на глубину и мигрируют. Единственный способ проводить долговременное изучение этих акул (как, впрочем, и почти всех других) – выжидать, когда они поднимутся к поверхности кормиться, и помечать их с помощью устройств, отслеживающих их перемещения на глубине.
Однако пометить бычью акулу совсем не легко. Делать это с лодки или погружаясь с аквалангом опасно, а иногда просто невозможно: акулы начинают нервничать и уплывают или получают травмы в процессе прикрепления меток. А иногда они кусаются.
Бюйль считает, что самый безопасный и эффективный способ пометить реюньонских акул – свободное погружение на глубину, достаточную для того, чтобы прицепить передатчик. При этом он признаёт, что результаты совсем не гарантированы.
Через три недели мы встречаемся на Реюньоне.
Краткая история мезопелагической зоны.
В 1841 г. британский натуралист Эдвард Форбс взял образцы грунта глубоководных зон Средиземного и Эгейского морей, но ничего в них не обнаружил. Ни ракушки, ни растения, ни рыбы – никаких признаков жизни. Форбс заключил, что воды на глубине 300 метров представляют собой черную пустыню, и назвал их азоической (безжизненной) зоной. Его утверждения считались неоспоримыми в течение двух десятков лет.