Но в 1860-е гг. норвежский ученый Микаэль Сарс, у которого было свое мнение на этот счет, решил проверить результаты, полученные Форбсом. Сарс отправился на корабле к центру Норвежского моря, закинул сети и спустил несколько ведер на глубину нескольких сотен метров, а потом вытащил их с образцами. Он проделал эту операцию много раз и в результате установил, что «безжизненные» воды изобиловали жизнью. За несколько лет Сарс нашел в этом «потустороннем» мире более четырехсот видов животных, причем некоторые из них были пойманы на восьмисотметровой глубине. Самым поразительным открытием стала морская лилия – животное, имеющее форму цветка (ее стеблеобразное тело увенчано короной пиннул, похожих на лепестки).
Ученые полагали, что морские лилии были широко распространены в эпоху динозавров, сто миллионов лет назад, и давно вымерли. Однако, вопреки всему, в деревянном ведре, вытащенном на палубу корабля Сарса, обнаружился прекрасный экземпляр этого вида; было очевидно, что лилия отлично себя чувствует на трехсотметровой глубине. Сарс предположил, что глубоководные зоны океана не только изобилуют жизнью, но и являются своеобразным мостом к далекому прошлому нашей планеты: чем глубже мы опускаемся, тем дальше в глубину веков проникаем. Жизнь на суше постоянно подвергается потрясениям, вызванным бурями, землетрясениями, наводнениями, засухами, падениями метеоритов и ледниковыми периодами, но толщу вод на глубине практически ничто не тревожит. День за днем там царит тусклый голубой свет; ночь за ночью наступает непроглядная темнота. Погода никогда не меняется. Это живой музей.
В течение десяти лет после сделанного Сарсом открытия ученые обнаружили в глубоководных слоях более 4700 новых видов живых существ. Кроме того, они прозондировали морское дно и составили карты его рельефа, который оказался не менее разнообразным, чем рельеф суши: здесь были и широкие равнины, и горные массивы, и впадины восьмикилометровой глубины.
Так у людей начинало складываться некое представление об океанских глубинах, однако оно было в лучшем случае зачаточным. Это было что-то вроде исследования жизни на земле путем опускания сачка для ловли бабочек из корзины воздушного шара ночью. Мезопелагическая зона получила теперь адекватное название, но пока не обрела лица. Ведь никто не видел, как она выглядит, и никто не знал, что там происходит.
Лишь спустя еще тридцать лет удалось получить фотографии. Их сумел сделать Уильям Биби, натуралист, проводивший исследования для Нью-Йоркского зоологического общества. У Биби не было инженерного образования, и он никогда не видел прибор, который можно было бы опустить в океан на глубину в сотни метров, однако это его не остановило. Он спроектировал глубоководный аппарат под названием батисфера (что означает по-гречески «глубокая сфера») и доставил его в прибрежные воды острова Нонсуч (Бермуды). В июне 1930 г. Биби уже готовил аппарат к первому погружению с человеком внутри.
Батисфера, по сути, представляла собой большой полый шар с тремя окнами из кварцевого стекла восьмисантиметровой толщины и 180-килограммовым люком сверху. Аппарат вмещал двоих человек – один сидел на корточках, а другой – напротив, подобрав ноги. С помощью стального троса, закрепленного наверху и наматываемого на лебедку, батисферу можно было опускать в воду и поднимать, как йо-йо. Кислород подавался из бачков со сжатым воздухом; система кондиционирования воздуха состояла из вентиляторов, которыми служили пальмовые листья.
Проблемы возникали постоянно. При испытательных спусках батисферы кабели путались и застревали. Если течение было сильным, она сильно раскачивалась, из-за чего предметы внутри кабины перекатывались с места на место. Иногда появлялись течи.
Однажды Биби и члены экипажа его судна подняли аппарат на палубу после пробного погружения и увидели через одно из окон, что кабина полностью заполнена водой. Когда Биби начал откручивать болты, чтобы открыть крышку люка, один из них с силой вылетел и пронесся над палубой, врезавшись в стальную поверхность и оставив на ней вмятину глубиной в сантиметр. Из отверстия, куда вкручивался болт, хлынула струя воды, причем с такой силой, что, по словам Биби, «она выглядела как горячий пар». Он понял, что вода попала в батисферу на очень большой глубине, и, пока аппарат поднимали на поверхность, давление внутри непрерывно возрастало, достигнув 88 атмосфер. Открученный болт полетел, как пуля. Если бы Биби находился внутри батисферы во время этого погружения, его тело превратилось бы в фарш.
Но к черту опасности! 6 июня 1930 г. Уильям Биби и Отис Бартон, инженер, выполнивший значительную часть работ по проектированию аппарата и собравший большую часть денег, необходимых для его постройки, залезли в батисферу и приготовились к первому погружению. Команда корабля отпустила лебедку, и батисфера плюхнулась в воду. Трос начал разматываться. Биби с Бартоном скрылись из виду.
Когда исследователи опустились на 100 метров, кабина дала течь. Биби решил продолжать погружение. На глубине 200 метров из патрона лампочки ударил фонтан искр. Батисфера продолжала опускаться.
Биби и Бартон наблюдали, как вода вокруг них темнеет, точно свет в зрительном зале перед началом представления. «Я прижался лицом к стеклу и посмотрел вверх. Я увидел слабую меркнущую голубизну, – писал Биби позднее. – Потом я посмотрел вниз. Эта бездна была подобна черному жерлу ада. Но я страстно хотел продолжать погружение».
Глубины кишели фантастическими существами: рыбами, студенистыми шарами и другими доселе невиданными созданиями. Когда они достигли двухсотметровой глубины, оказалось, что вода не черная, как думал Бартон, а пепельно-голубая. «На суше даже лунной ночью я всегда могу вообразить желтизну солнечного света, красные цветы, – писал он. – Но здесь, когда прожектор был выключен, желтый, оранжевый и красный было невозможно представить. Голубизна, заполнявшая все пространство, не позволяла даже думать о других цветах».
Уильям Биби и Отис Бартон стали первыми людьми, которые своими глазами увидели глубоководный голубой мир мезопелагической зоны, опустившись на глубину более 250 метров.
И все же батисфера безнадежно изолировала их от окружающего мира. Они могли мельком увидеть обитателей глубин, но, болтаясь на стальном тросе, не имели возможности ни следовать за ними, ни контактировать с ними, ни изучать их сколько-нибудь серьезным образом. Даже фотографировать их почти не удавалось. Биби и Бартон доказали, что на больших глубинах (им в итоге удалось погрузиться на 932 метра, то есть почти на километр) действительно обитают живые существа, но куда плывут эти чужеродные создания, чем они питаются и каким образом находят дорогу в темных, лишенных ориентиров глубинных водах океана, по-прежнему было неизвестно.
Ситуация стала меняться в 1940-е и 1950-е гг., когда исследователи начали помечать морских животных пластмассовыми идентификационными метками. Изучать и отслеживать передвижение обитателей мезопелагической зоны по-прежнему было невозможно, но животных, поднимающихся к поверхности, чтобы питаться, – таких как акулы – помечать удавалось.
Если акула была помечена в одном месте, а впоследствии замечена в другом, можно было понять, на какое расстояние и куда именно мигрируют эти животные. Некоторые ученые ловили акул, разрезали им брюхо, вставляли метки, зашивали и затем выпускали в море. Такие метки хранились десятки лет (одна из них, имплантированная акуле в 1949 г., была обнаружена сорок два года спустя). С конца 1950-х и в течение примерно тридцати лет в США проводилась кампания по установке меток акулам, обитавшим в северо-западной части Атлантического океана. Было помечено около 106 000 акул, среди которых были представители 33 видов.
В 1960-х гг. ученые начали метить акул передатчиками, что впервые позволило получать оперативную информацию о том, куда именно, с какой скоростью и на какой глубине помеченные особи плывут.
Результаты были поразительными. Оказалось, что половина известных науке видов проводит большую часть жизни в холодных и темных водах глубинных слоев океана. Здесь они мигрируют на тысячи километров, причем плывут группами, насчитывающими сотни особей, двигаясь абсолютно синхронно, строго одна за одной, как бы по невидимой линии. А потом возвращаются в исходный пункт, следуя вдоль той же невидимой линии и в том же строгом порядке.
Даже в самой прозрачной воде тропического океана свет почти не проникает на двухсотметровую глубину; там нет ничего, что акулы могли бы осязать, обонять или видеть, чтобы найти дорогу. И тем не менее они, по-видимому, всегда знают, где находятся и куда плывут. Для человека это было бы равносильно тому, чтобы с завязанными глазами и берушами в ушах пройти 5000 километров от Венис-Бич в Калифорнии до Кони-Айленда в Нью-Йорке и обратно. И потом проделывать это каждый год.
Примерно в то же время, когда морские биологи ломали голову над этими новыми данными, немецкий зоолог Фридрих Меркель заинтересовался одной странной особенностью в поведении зарянок. Коллеги Меркеля обратили внимание на то, что зарянки прыгают в том же направлении, в каком обычно мигрируют. Птицы продолжают целенаправленно прыгать даже в закрытых помещениях, где не могут ориентироваться ни по солнцу, ни по небу. Казалось, что они обладают внутренним ощущением своего местоположения и чувствуют направление движения, даже когда ничего не могут видеть.
В 1958 г. Меркель взял несколько зарянок и начал помещать их по одной в камеру размером с ведро, где они не могли видеть ни небо, ни звезды, ни солнце. Пол камеры был покрыт сенсорной электроподкладкой, с помощью которой фиксировалось направление, в котором прыгала зарянка. Меркель наблюдал за перемещениями птиц в течение нескольких месяцев. Результаты неизменно были одинаковыми: весной зарянки прыгали на север, осенью – на юг. Иными словами, зарянки прыгали в строгом соответствии с путями их миграции.
Меркель повторял опыт в различных камерах и при различных условиях, получая практически идентичные результаты. За одним исключением. Когда он поместил зарянок в экранированную камеру, их чувство направления пропало.