е звуки на манер дельфинов. Я следую за ними, и мы вместе плывем по направлению к горизонту, пока порт Савады не скрывается в тумане. Судзуки плывут на восток, за скалистые утесы бухты, а мы с Манусанке остаемся на месте. Я смотрю, как она поправляет маску, делает глубокий вдох, свистит, сообщая другим ама, что сейчас нырнет, а потом переворачивается вниз головой и погружается. Она гребет, толкая свое восьмидесятидвухлетнее тело на глубину полутора метров, потом трех метров, потом двадцати метров и глубже, пока ее движения не становятся мягче. Потом она вовсе перестает грести и опускается легко и без усилий, растворяясь в черной глубокой воде.
Я набираю в грудь воздуха и пытаюсь присоединиться к Манусанке под водой, но, несмотря на всю мою суперсовременную экипировку, вода выталкивает меня на поверхность. Самая большая глубина, на которую мне удается погрузиться, – три с половиной метра, а самая длительная задержка дыхания – двадцать секунд. Если я пытаюсь выдержать больше, то начинаю паниковать и испытываю приступ клаустрофобии, а боль в ушах и голове делается невыносимой. Чем больше я стараюсь, тем мучительнее становятся погружения. В итоге я сдаюсь.
В полдень мы уже на берегу, сидим полукругом у волнолома. Ама высыпают содержимое своих сетей на бетон перед нами. Они поймали несколько десятков морских ежей, которых за гроши продадут в соседние рестораны суши. Я собираю свою экипировку и благодарю ама. Такаян обменивается несколькими словами на японском с Манусанке и остальными ныряльщицами. Они смеются, а потом, улыбаясь, машут нам на прощанье.
Когда мы с Такаяном идем к своим автомобилям, я спрашиваю его, что их так насмешило. Он отвечает, что спросил Манусанке, нет ли у ама каких-нибудь древних секретов, которыми они бы хотели со мной поделиться.
– И? Что она ответила?
Манусанке сказала ему: «Надо просто нырять. Просто войти в воду».
Это был тот же ответ, который дал мне Отто Раттен на «Аквариусе», тот же ответ, что дали мне Фред Бюйль, Ханли Принсло и другие дайверы в Греции. Нет никакой хитрости, нет никакого учебника, нет никакого тайного знака, нет специального оборудования, нет диеты или таблетки, которые могли бы перенести меня туда. Все они, казалось, хотели сказать, что секрет глубины находится внутри каждого из нас. Мы с ним родились. Но раскрыть этот секрет оказалось труднее, чем я мог вообразить.
– 300метров
– Это было как будто ты почти умер. Как будто ты перенесся в какое-то иное место, в другое измерение, – говорит Фабрис Шнёллер.
Мы со Шнёллером сидим в ресторане здорового питания Planet Nature, который принадлежит ему и его жене и находится в даунтауне Сен-Дени на Реюньоне. Шнёллер использует гостиную на втором этаже в качестве офиса, но она больше похожа на склад. Провода и кабели USB оплетают его рабочий стол, точно плющ. Всюду опасно громоздятся стопки научных публикаций. Угловые полки под завязку забиты рядами потрепанных специализированных книг и учебников.
После моей встречи с ама прошло несколько месяцев, и вот, несмотря на возражения своей поясницы, я снова вернулся на Реюньон. Сюда меня заманил Шнёллер, который несколько недель назад прислал мне электронное письмо. В нем говорилось, что он находится на пороге «крупного открытия». Оно имело какое-то отношение к издаваемым дельфинами и китами щелчкам, но в подробности он не вдавался. Шнёллер писал, что пригласил на Реюньон команду ученых и фридайверов со всего света на недельную конференцию для обсуждения этого открытия. Он хотел, чтобы я тоже вошел в эту команду.
Я согласился и провел тридцать два часа в полете, чтобы снова встретиться с ним и его коллегами. Я планировал пробыть на Реюньоне десять дней.
И вот сейчас, за несколько часов до начала конференции, Шнёллер усаживает меня в Planet Nature и подробно рассказывает, как он продал свой бизнес и решил посвятить жизнь изучению щелчковой коммуникации дельфинов и китов.
– Это началось, когда я плыл на Маврикий, около пяти лет назад, – говорит он, делая глоток пива Dodo. – Вот тогда все и изменилось.
Шнёллер управлял восемнадцатиметровой яхтой «Аннабель», которую его друг Люк только что купил у Паломы Пикассо, дочери художника (подлинник его работы все еще висел в каюте). Через несколько часов после начала полуторасуточного плавания Люка и еще шестерых членов команды укачало, и они сошли с палубы вниз. Вся рутинная работа на борту легла на Шнёллера.
Шнёллер ничего не имел против. Ему нравилось вести «Аннабель». Он любил быть в море один, особенно ночью. Около одиннадцати часов он откинулся в капитанском кресле и засмотрелся на бездонное небо, усыпанное сверкающими звездами. В левой руке он держал термос с кофе, а правой поворачивал большой яхтенный штурвал на северо-восток. Шнёллер слушал синкопированный ритм волн, разрезаемых носом яхты, и воображал, будто этот звук производит большая рука, которая выстукивает мотив по днищу судна, как это делают пальцы музыканта на барабане бонго. В его наушниках нарастал звук басовой партии классической песни The Doors «Riders on the Storm»; звуки ветра и дождя, включенные в запись, мешались с реальным ветром и водяной пылью, оставлявшей соль на его лице и волосах. Шнёллер улыбался, держал штурвал и наблюдал, как чернота ночи уходит с неба, точно грязная вода из мойки, оставляя после себя только чистую голубизну и оранжевый свет. Наступало новое утро.
К 10:00 ветер утих и волны улеглись. Члены команды, с заплывшими глазами и отекшими лицами, совершенно измученные, выползали из кают. Капитан Люк извинялся перед Шнёллером за то, что оставил того на вахте на всю ночь. Шнёллер кивнул, отхлебнул еще один глоток кофе и проглотил последний кусок бутерброда. Он не отрывал глаз от горизонта. И тут Люк заметил столб водяной пыли сбоку от яхты – казалось, в воде разорвалась граната. Потом еще одна. И еще одна. Шнёллер слыхал от других моряков, что в этой части Индийского океана встречаются киты. Их часто видели в отдалении, но никто не слышал о том, чтобы они окружали судно. Шнёллеру страшно захотелось прыгнуть в воду и поплавать с ними.
Он спустился вниз за маской, ластами, трубкой и водонепроницаемым фотоаппаратом. Люк подошел к нему на корме яхты, умоляя остаться на борту. Жан-Марк, еще один член экипажа, присоединился к Шнёллеру на транце, и они оба прыгнули в воду.
Обычно в океане царит тишина, но тогда воду сотрясали непрерывные щелчки. Звук был такой, точно кто-то снова и снова щелкал тысячей кухонных зажигалок. Шнёллер подумал, что шум исходит от какого-то механизма на яхте. От отплыл от нее подальше, но звуки только усилились. Никогда раньше он не слышал таких звуков и понятия не имел, откуда они доносятся. А потом посмотрел вниз.
Стадо китов, тела которых стояли в воде вертикально, точно обелиски, окружило его со всех сторон. Они таращились на него снизу, направляясь к поверхности и все громче щелкая по мере приближения. Они столпились вокруг Шнёллера нос к носу и терлись об него. Шнёллер чувствовал, как звуки китовьих щелчков пронизывали его тело и резонировали в его костях и грудной полости.
– Знаешь, это было как контакт с инопланетянами, как будто я получал сообщения с другой планеты, – рассказывает Шнёллер.
В тот день они с Жан-Марком проплавали с китами два часа. До этой встречи Шнёллер ничего не знал об этих существах. А после нее он на них зациклился.
Вернувшись домой на Реюньон, Шнёллер стал искать в интернете изображения китов и сравнивать их со своими фотографиями. Это были кашалоты – самые крупные среди зубатых китов и, согласно историческим свидетельствам, самые свирепые хищники. На найденных Шнёллером старинных изображениях они убивали людей, крушили лодки и пожирали гигантских кальмаров. Но встретившись с кашалотами под водой, Шнёллер увидел, что они незлобивы, любознательны и умны. Достоверность старинных картинок была под большим вопросом. Обладая двадцатисантиметровыми зубами, эти киты запросто могли его убить. Но они приблизились к нему с миром и радушно приняли его в свою стаю. Шнёллеру стало любопытно, почему истории о кашалотах так сильно расходятся с реальностью. Он принялся искать свежие исследования поведения кашалотов. Однако не нашел их.
– Я-то думал, что и военные, и ученые по всему миру занимаются изучением кашалотов, – говорит он. – Но не нашел ничего: ни научных работ, ни видео, ни фотографий.
Шнёллер понял, что единственный способ поделиться пережитым им опытом с другими людьми состоит в том, чтобы запустить собственную исследовательскую программу.
Через полгода после встречи с кашалотами он продал свой магазин пиломатериалов и начал некоммерческий проект DareWin. Он записался на курс биологии при Университете острова Реюньон. Он узнал, что дельфины, белухи, косатки и другие китообразные (зубатые морские млекопитающие) тоже используют щелчки, которые он слышал и ощущал, плавая с кашалотами.
Кашалоты редко появляются у берегов Реюньона, зато здесь широко распространены дельфины-афалины, которые могут нырять на глубину 300 метров. Шнёллер начал записывать и анализировать звуковые сигналы, которыми они обменивались: щелчки, импульсные крики и свисты.
В течение последних пяти лет он и его маленькая команда собрали более ста часов записей этих звуков. Это самое крупное собрание такого типа в мире.
Шнёллер встает и ведет меня к своему рабочему столу. За кучей бумаг стоит большой компьютерный монитор, на который выведена спектрограмма – визуальное отображение звукового сигнала. На ней изображены щелчки и другие издаваемые дельфинами звуки, которые он записал несколько месяцев назад.
Он нажимает кнопку воспроизведения, включая запись быстрой последовательности щелчков, называемых импульсными криками. Из динамиков несется нечто напоминающее звуки праздничных свистулек и автоматных очередей. «Все эти звуки издает один и тот же дельфин, – говорит Шнёллер. – Один дельфин».
Эти щелкающие звуки являются элементом сложной акустической системы, называемой эхолокацией. Они похожи на щелчки, с помощью которых несколько лет назад кашалоты сотрясали тело Шнёллера, только слабее.