– Они использовали его в своем языке! – говорит Шнёллер.
Для него это было как приехать в какую-нибудь далекую деревушку в Китае и узнать, что все тамошние жители знают твое имя.
По сравнению с другими животными китообразные обладают несоразмерно большим и сложно устроенным мозгом. Например, мозг афалины примерно на 10 % больше, чем мозг человека, и во многом куда более сложен. Неокортекс дельфина, то есть часть мозга, отвечающая за мыслительные функции высокого порядка (например, за принятие решений), в относительных значениях крупнее, чем неокортекс человека. С точки зрения Шнёллера, который во время учебы в колледже многие месяцы посвятил изучению мозговой деятельности, это не могло быть случайностью. По его мнению, устройство мозга китообразных служит доказательством их чрезвычайного ума и способности осуществлять сложную коммуникацию.
У дельфинов нет голосовых связок и гортани, поэтому они не могут издавать звуки, подобные человеческой речи. Зато у них есть два небольших, похожих на рты органа на голове – так называемые звуковые губы (хотя на самом деле это остатки того, что когда-то было ноздрями). Дельфин может изгибать и напрягать их, производя разнообразные звуки – свисты, импульсные крики, щелчки и другие – в частотном диапазоне от 75 до 150 000 герц. Многие из этих звуков долгое время оставались неизвестны ученым. Люди их просто не слышат (мы говорим на частотах примерно от 85 до 260 Гц, а слышим только те звуки, что находятся в диапазоне примерно между 20 и 20 000 Гц). Обнаружить их удалось, только проанализировав спектрограммы записей. Оказалось, что звуковые волны свистов и щелчков напоминают примитивные иероглифы.
Шнёллер понимает, насколько неправдоподобным все это может казаться, и твердо намерен не скатиться в «нью-эйджевскую туфту». Все собранные им данные будут анализироваться признанными учеными; все труды, публикуемые DareWin, будут сначала рецензироваться специалистами. «Это будет настоящая наука», – заявляет он.
У Шнёллера есть все основания для опасений. Он идет по стопам целой череды исследователей, утративших разум или как минимум репутацию в попытках расшифровать язык китообразных. Самый яркий пример здесь – доктор Джон Лилли, нейрофизиолог, начавший свою карьеру в Национальном институте психического здоровья.
В 1958 г., в ходе одного из своих первых экспериментов, Лилли записал разговор дельфинов, состоящий из щелчков и свистов. Он воспроизвел эту запись в замедленном темпе. Отрегулировав частоту и скорость издаваемых дельфинами в воде звуков таким образом, чтобы они соответствовали скорости человеческой речи, Лилли обнаружил, что соотношение свелось к 4,5:1. Это было замечательное открытие. Звук распространяется в воде в 4,5 раза быстрее, чем в воздухе. Лилли заключил, что, если замедлить «речь» дельфинов, учитывая большую плотность воды, ее частота будет точно соответствовать частоте человеческой речи на воздухе. Когда он воспроизводил звуки, издаваемые дельфинами, в замедленном темпе, они были поразительно похожи на человеческую речь. Лилли сделал вывод, что дельфины разговаривают на языке, похожем на наш, но с гораздо более высокой скоростью – слишком высокой, чтобы мы могли его воспринимать. В том же году он объявил о своем открытии на конференции Американской психиатрической ассоциации в Сан-Франциско и попал в заголовки газет по всему миру.
К началу 1960-х гг. Лилли построил на берегу острова Сент-Томас (это Американские Виргинские острова) просторный двухэтажный исследовательский комплекс, названный Институтом исследования коммуникаций (Communications Research Institute или CRI). Комплекс состоял из офисно-лабораторного модуля и бассейна с морской водой объемом 114 000 литров. Единственной задачей его работников была расшифровка языка дельфинов.
В 1961 г. Лилли вместе с известным астрофизиком Карлом Саганом и нобелевским лауреатом по химии Мелвином Кальвином, а также еще несколькими уважаемыми интеллектуалами создали полусекретную организацию под названием «Орден дельфина». Целью ордена было установление контакта с представителями внеземных цивилизаций, а первой задачей – расшифровка языка дельфинов. Члены ордена носили значки с изображением афалины, обменивались зашифрованными сообщениями, а затем приступили к экспериментам. Саган несколько раз приезжал к Лилли в CRI, чтобы помочь с разработкой лабораторных опытов.
В ходе одного из экспериментов Лилли поместил двух дельфинов в отдельные резервуары, расположенные в разных концах лабораторного здания. Каждый резервуар был оснащен гидрофоном и динамиком, которые передавали звук из одного помещения в другое. Лилли оставил дельфинов одних и стал следить за их поведением из своего офиса. Всякий раз, когда он открывал линию связи между помещениями, дельфины немедленно начинали издавать щелчки и свисты. Резервуары, в которых они находились, были всего около метра в ширину и лишь ненамного длиннее дельфиньего тела, так что животные не могли использовать звуки для эхолокации. Они разговаривали друг с другом.
Лилли установил, что звуковые губы дельфинов функционируют независимо друг от друга: одна губа может свистеть, а другая – щелкать, и наоборот. Иногда во время эксперимента один дельфин щелкал, а другой свистел; иногда один свистел и щелкал, а другой молчал. Для нетренированного уха все это могло казаться какофонией. Но Лилли обнаружил, что обмен звуками всегда был упорядоченным в том смысле, что дельфины никогда не издавали щелчки и свисты, пока их издавал другой дельфин. Другими словами, они никогда не перебивали друг друга.
Лилли сделал вывод, что дельфины способы вести одновременно две беседы с помощью двух разных способов коммуникации – щелчков и свистов. Это похоже на то, как мы говорим по телефону, одновременно перестукиваясь в кем-то в чате онлайн[30].
Когда Лилли отключал линию связи, беседа тотчас прекращалась, но дельфины принимались снова и снова повторять одни и те же свисты, как будто говорили: «Алло? Алло?» Результаты этого эксперимента были опубликованы в журнале Science[31].
Лилли был уверен, что дельфины общаются на языке гораздо более скоростном, эффективном и сложном, чем человеческая речь. Но он все еще не представлял себе, как перевести щелчки и свисты на английский язык. Он продолжал эксперименты с использованием линии связи, регулярно публикуя результаты в Science и других авторитетных журналах.
Однако в середине 1960-х гг. Лилли, судя по всему, слегка помешался. Не принимая во внимание возражения Карла Сагана и других членов Ордена, он начал серию диких и зачастую жестоких экспериментов. Лилли вводил дельфинам ЛСД и наблюдал за их поведением. Он считал, что под действием галлюциногена животные могут внезапно заговорить (они лишь становились чрезвычайно дружелюбными и издавали больше звуков). Потом Лилли решил, что, поскольку дельфины куда умнее людей, возможно, получится научить их говорить по-английски. Отсутствие у дельфинов голосовых связок не смущало ученого: их звуковые губы, по его мнению, были достаточно гибкими, чтобы животные могли с их помощью издавать звуки человеческой речи.
В 1965 г. Лилли запустил первую иммерсионную программу обучения дельфинов английскому языку.
Возглавляла программу Маргарет Хоу, научный ассистент CRI. Она согласилась провести десятинедельный эксперимент с неугомонным дельфином по кличке Питер. Днем Хоу давала Питеру уроки английского, кормила его и всячески взаимодействовала с ним. Ночью она заворачивалась в пластиковые простыни на плавучей постели в центре бассейна и спала, а Питер болтался поблизости.
Эксперимент оказался катастрофой. Постоянная влажность в лаборатории утомляла Маргарет. У нее возникли кожные инфекции. Она плохо спала. В первые же три недели Питер стал проявлять сексуальную агрессию. Когда Хоу плавала в бассейне, он загонял ее в угол и терся эрегированным пенисом о ее ноги. К пятой неделе Питер настолько зациклился на сексе, что совсем не мог сосредоточиться на английском. В итоге Хоу уступила его сексуальным домогательствам.
– Если я брала пенис Питера в руку и позволяла ему прижаться ко мне, он испытывал что-то вроде оргазма. Рот у него открывался, глаза закрывались, а тело содрогалось, – рассказывала Маргарет впоследствии. – Потом его пенис расслаблялся и втягивался[32]. Питер повторял все это два-три раза, после чего эрекция у него прекращалась. Он казался удовлетворенным.
В некотором смысле это помогло. Питер снова стал испытывать интерес к урокам английского. У него улучшились модуляции и высота голоса, и он стал четко произносить некоторые слова, например «мяч», «привет» и «алло». Дельфин начал говорить на «человекоподобном» языке, когда оставался один. Если Хоу болтала по телефону, Питер ревновал и произносил английские слова громче, чтобы привлечь ее внимание. Маргарет вспоминала, что ей «чрезвычайно льстило терпение, которое Питер проявлял по отношению ко мне во всем этом».
– Мне было приятно, что этот дельфин столь явно «ухаживал» за мной, – говорила она.
В конце концов Хоу решила, что Питер значительно продвинулся в английском. Она была уверена в том, что при дальнейшем обучении дельфин сможет увеличить свой словарный запас и, возможно, сумеет поддерживать беседу. Результаты эксперимента были совершенно неубедительны с научной точки зрения, но для Лилли они стали доказательством того, что в течение ближайших десяти лет люди смогут разговаривать с дельфинами.
Лилли писал, что дельфины скоро начнут звонить на заседания ООН по телефону. Они будут выступать в телешоу, ставить подводные балеты, распевать популярные хиты на радио и работать на подводных предприятиях. Но годы шли, а эксперименты CRI по межвидовой коммуникации не давали ощутимых результатов. Отчаявшийся Лилли постепенно впадал в депрессию. Он начал стыдиться своего детища. В 1968 г. в CRI погибли три дельфина. Лилли считал, что они совершили самоубийство, перестав дышать. Он назвал CRI «концентрационным лагерем для дельфинов» и закрыл его, выпустив остававшихся в лабораториях дельфинов на свободу.