Лилли покинул Сент-Томас и провел следующие пять лет в камере сенсорной депривации под воздействием кетамина – сильного транквилизатора, применявшегося в ветеринарии. В 1972 г. президент Ричард Никсон подписал Закон о защите морских млекопитающих (Marine Mammal Protection Act). Закон запрещал убивать, отлавливать и жестоко обращаться с любыми морскими животными, а также импортировать и экспортировать их на территорию США. Дельфины и киты были защищены от истребления. Но из Закона также следовало, что теперь ученым запрещено изучать диких дельфинов в водах США.
– По большому счету Лилли зарубил это направление исследований на последующие тридцать лет, – говорит Стэн Кучай, экспериментальный психолог, руководитель лаборатории при Университете Южного Миссисипи, занимающейся изучением поведения и когнитивной деятельности морских млекопитающих. – Первые его исследования были замечательными. Публикации в Science очень убедительные. Но потом он просто сбрендил.
Сейчас 6:30 утра. Это мой четвертый день на Реюньоне. Мы с Кучаем стоим на заросшей травой парковке рядом с гаванью Ла-Посесьон. Позади нас два ржавых грузовых контейнера, которые на этой неделе будут служить полевым отделением DareWin и конференц-центром. Зона для заседаний располагается в тени пластикового тента, натянутого между этими двумя контейнерами. Сидеть участники конференции будут на разномастных садовых стульях и двух пеньках. Рядом на ящиках из-под молочных бутылок лежит старая дверь, покрытая пластиковым мешком для мусора. Она будет служить демонстрационным столом. На случай если мы проголодаемся, в одном из контейнеров есть коробка с лапшой быстрого приготовления и микроволновая печь.
Кучай, который немного похож на Тома Петти, двадцать пять лет изучает поведение и коммуникативные системы дельфинов и считается одним из ведущих мировых специалистов в этой области. Он приехал на Реюньон, в частности, потому, что изучение дельфинов в США запрещено. Но больше всего его интересует собранный Шнёллером видеоархив – Кучай называет его «исключительным и уникальным».
Каждое утро Кучай и остальные участники конференции будут собираться в конференц-центре DareWin и пить кофе с круассанами, а потом выходить в море в поисках дельфинов и китов. Если мы кого-то заметим, то остановимся, погрузимся в воду, прихватив разнообразные видеокамеры и звукозаписывающие устройства, и постараемся записать как можно больше материала. Около полудня – возвращение в Ла-Посесьон, общий сбор и просмотр отснятого материал на ноутбуке Шнёллера. Каждый вечер кто-нибудь из ученых будет читать доклад.
Кучай весьма скептически относится к возможности коммуникации между людьми и китообразными, но говорит, что, если что-то такое и произойдет, разговаривать мы будем не на нашем, а на их языке.
Он вспоминает историю Коко, гориллы, которая родилась в зоопарке Сан-Франциско в 1971 г. и научилась понимать до 1000 жестов американского языка глухонемых, а потом эксперименты с самцом бонобо Канзи. В 1980-е и 1990-е тот выучил более 3000 английских слов.
– Коко и Канзи, может, и слышали нас, – говорит он, – но понимали очень мало.
По словам Кучая, основная проблема состоит в том, что ученые понятия не имеют, способны ли гориллы и шимпанзе с помощью звуков общаться друг с другом, не говоря уже об общении с другими видами. Если нет, то это означает, что ученые пытались научить Коко и Канзи не просто английскому языку, а вербальной коммуникации вообще.
А вот дельфины, скорее всего, уже владеют чрезвычайно развитой системой вербальной коммуникации. И если люди собираются начать разговаривать с животными, считает Кучай, инициатива DareWin по расшифровке языка дельфиньих свистов и щелчков является хорошей отправной точкой[33].
Сегодня все идет по той же схеме, что и в первые четыре дня конференции Шнёллера. Мы встаем до зари, садимся в катера и в течение шести-семи часов прочесываем прибрежные воды в напрасных поисках китов или дельфинов. Так никого и не обнаружив, возвращаемся в гавань, обедаем, идем на дневную конференцию, потом на вечернюю, возвращаемся в свои комнаты, спим часов пять. Утром все начинается сначала.
К середине недели я начинаю бояться утреннего стука Шнёллера в мою дверь. Слишком много работать неприятно в любых условиях, а на тропическом острове это вообще преступление. Кучай и остальные участники конференции тоже надеялись несколько дней передохнуть и посмотреть Реюньон. Но пока здесь распоряжается Шнёллер, никакого отдыха не будет. Работы всегда слишком много, а времени слишком мало.
Итак, на пятый день конференции я снова просыпаюсь в 5:20 от стука в дверь, спотыкаюсь в темноте в поисках гидрокостюма, бросаю в рюкзак бутылку с водой, лосьон от загара и ноутбук и бегу к арендованной машине, пока Шнёллер не начал гудеть и угрожать, что уедет без меня.
В этот день нам улыбается удача. Около одиннадцати утра. Мы в нескольких километрах от Ла-Посесьона. Внезапно Шнёллер останавливает катер.
– Дельфины, – объявляет он. – Хватайте свои вещи и готовьтесь.
Чтобы плавать с дельфинами, нужны терпение и упорство. Шнёллер говорит, что, выходя в море искать дельфинов, он встречает их только в 1 % случаев и лишь в 1 % случаев от этих встреч ему удается с ними поплавать. Возможно, он преувеличивает, но суть ясна: это тяжелая работа и отдача от нее весьма невелика.
– Дельфины сами должны хотеть к вам подплыть, – говорит он, стараясь перекричать шум лодочного мотора. – Вы никогда не приблизитесь к ним, если они этого не захотят.
Если преследовать дельфинов, можно ненадолго увидеть их на расстоянии, но, когда вы потом ныряете в воду, они пугаются и почти всегда уходят на глубину. А вот если вы очень медленно приближаетесь к дельфинам под углом 45 градусов, у них есть время понаблюдать за вами и решить, стоит ли им идти на контакт.
Мы находимся примерно в 300 метрах от стаи. Шнёллер дает мне команду надеть маску и готовиться к прыжку в воду. Моим партнером будет Кучай.
– Ладно, пошли, – тихо говорит Шнёллер. Он передает штурвал Ванессе, лаборантке из Парижа, которая присоединилась к нам на неделю. Шнёллер берет камеру и указывает на меня. – Ты за мной, ладно? – говорит он.
Я киваю. Дельфины гонятся за косяком рыбы, плывущим параллельно нашему судну. Шнёллер с камерой в руках тихонько соскальзывает в воду и плывет прочь.
Дельфины – великолепные охотники. Однажды Шнёллер наблюдал, как они атакуют косяк полутораметровых тунцов. Дельфины плавали кругами, набирая скорость, а затем били громадных рыбин в бока своими заостренными носами, точно гарпунами. Вода побурела от крови, но Шнёллер все равно нырнул и отснял потрясающий материал.
Сейчас в воде нет тунцов – по крайней мере, мы их не видим. Мы с Кучаем надеваем ласты и маски и ныряем, а затем плывем навстречу стае, чтобы оказаться у дельфинов на пути.
Дельфины нервничают, когда встречают в воде большую группу людей. Наличие двух маленьких групп (я и Кучай и Шнёллер с местным фридайвером) дает им некоторую возможность выбора. Но если никто из нас им не понравится и они решат плыть своей дорогой, мы ни в коем случае не должны их преследовать. Дельфины не захотели идти на контакт, и мы обязаны уважать их решение.
Я смотрю вверх и вижу, что дельфины плывут прямо на нас. Они где-то в шестидесяти метрах.
Шнёллер делает нам знак остановиться. Важно оставаться спокойными и не делать резких движений, чтобы дельфины не испытывали ощущения угрозы.
Пока мы с Кучаем держимся на поверхности, Шнёллер, который находится примерно в пятнадцати метрах перед нами, ныряет, готовясь снимать встречу. Пока мы не видим ничего – сегодня видимость составляет лишь тридцать метров; по меркам Реюньона маловато. Но мы, конечно, слышим дельфинов – они щелкают так, как будто сотня машинисток молотит по клавишам старинных ундервудов. Эта какофония поражает меня своей урбанистичностью; я никак не ожидал, что подобные звуки могут иметь природное происхождение.
Пока я лежу на воде животом вниз, опустив голову в воду, мне в голову приходит одна мысль: на таком расстоянии я, конечно, не вижу дельфинов, но они-то меня прекрасно видят. Каждый услышанный мною щелчок отражается от моего тела и возвращается к дельфинам, «проявляясь» в их мозгах точно тысячи маленьких фотоснимков.
Встреча продолжается всего несколько минут. Затем щелчки слабеют, лоснящиеся спины дельфинов удаляются к горизонту и пропадают из виду. Мы разворачиваемся и плывем к катеру.
– Им сегодня не хотелось играть, – говорит Шнёллер. – Наверно, голодные. Завтра. Посмотрим, что будет завтра.
Шнёллер заводит двигатель и берет курс на гавань. Судя по всему, он ничуть не разочарован. Как и я – ведь я наконец ощутил эхолокацию в действии.
Сегодня воскресенье, последний день моего пребывания на Реюньоне. Мы со Шнёллером сидим за большим деревянным столом на террасе. Вверх по лестнице слева от нас пустой бассейн; его бетонный пол покрыт мокрыми листьями, грязью и лужами маслянистой воды, темно-коричневой, будто кофе. На глубоком конце бассейна, точно в насмешку, валяется опутанный кабелями, поломанный робот-пылесос. Сквозь пронизанное солнцем немытое угловое окно дома видна комната, забитая диванами, настольными играми, одеждой и прочим старым хламом. Запущенный офис Шнёллера, куда нужно подниматься по скрипучей лестнице, находится в задней части этого дома. Вся сцена напоминает декорации фильма «Серые сады», действие которого перенесено в тропики. Когда нам со Шнёллером нужно поговорить (а это бывает почти каждый вечер после мероприятий конференции), мы встречаемся у меня в комнате, чтобы не пробираться через завалы.
Десять дней назад, когда я прилетел на Реюньон, Шнёллер упомянул, что находится на пороге «крупного открытия» в области щелчково-свистового языка китообразных, но не сказал мне, что это за открытие. Я донимал его всю неделю, но в промежутках между собраниями конференции DareWin он работал над проектом «Планета Земля» (Planet Nature) и занимался со своими тремя детьми, так что у него совсем не оставалось на меня времени. И вот за два часа до моего отъезда в аэропорт он говорит, что наконец готов сообщить мне подробности.