– Все это просто безумие, – повторяет Шнёллер свое любимое словцо. – И поначалу это очень трудно понять, так что запасись терпением.
И он рассказывает следующее. Ученым известно, что дельфины используют свои свисты-автографы для идентификации в стае и что каждая стая имеет собственный, характерный только для нее набор сигналов. Можно ли считать эхолокационные щелчки дельфинов и китов некоей формой языка, по-прежнему остается загадкой. Это один из вопросов, которые Шнёллер надеется прояснить.
Он полагает, что, кроме акустической коммуникационной системы, китообразные пользуются так называемой голографической коммуникацией. Она позволяет дельфинам и китам обмениваться со своими сородичами полноценными трехмерными изображениями – это можно сравнить с тем, как мы снимаем фотографию на смартфон и посылаем ее другу. Шнёллер считает, что китообразные способны сообщать друг другу о том, что они думают и видят, не открывая при этом ни глаз, ни ушей. Звучит не очень правдоподобно, однако не совсем невероятно (по сравнению с тем, что китообразные делают вот уже примерно 50 миллионов лет).
Идея Шнёллера не нова. В 1974 г. похожую гипотезу выдвинул русский ученый В. А. Козак. Он предположил, что кашалоты используют некую видеоакустическую систему, позволяющую преобразовывать эхолокационную информацию в изображения. Лилли считал, что кашалоты используют эхографические изображения для коммуникации. Однако ни он, ни Козак никогда не проводили опытов, которые могли бы подкрепить их предположения[34].
На следующий год исследователи DareWin планируют провести первые эксперименты, нацеленные на изучение голографической коммуникации диких дельфинов и кашалотов.
– Принцип такой, – говорит Шнеллер, пододвигая стул к кухонному столу.
Он достает из кармана ручку, перелистывает мой блокнот в поисках чистой страницы и начинает рисовать дельфинов, окутанных какими-то клубами дыма. Он объясняет, что дым – это звук, а кружок под каждой дельфиньей головой – акустическая линза, или мелон.
Звук распространяется не по прямой линии, как это выглядит на спектрограмме, а в трех измерениях, подобно туману. В отличие от ушей, обрабатывающих звук, который поступает по двум каналам, акустическая линза китообразных может обрабатывать звуковые сигналы из тысяч каналов, собирающих «туман» со всех направлений.
– Мелон похож на эхограмму, – говорит Шнёллер. – Только в очень высоком разрешении.
Люди не могут воспринимать эхографические изображения. Для этого нужно было бы создать искусственный мелон с тысячами маленьких микрофонов, имитирующих крошечные рецепторы, а затем построить компьютер, способный обрабатывать все собранные данные. Мало у кого есть деньги и интерес для подобного начинания.
Вместо этого Шнёллер и Маркус Фикс, ведущий инженер DareWin, разрабатывают низкочувствительную модель мелона китообразных. Она представляет собой панель с десятью последовательно подключенными гидрофонами.
– Изображение будет очень низкого качества, вроде десятипиксельной картинки на компьютере, – говорит Шнёллер. – Но его, возможно, будет достаточно, чтобы дать нам хоть какое-то представление.
Шнёллер собирается записывать «эхографические изображения», по сути являющиеся отраженными щелчками дельфинов и кашалотов, затем обрабатывать звук с помощью специального программного обеспечения, воспроизводить его через тридцать девять динамиков, установленных на панели, и наблюдать за реакцией дельфинов.
– Тут надо быть поосторожнее, сам понимаешь, – говорит он. – Мы не хотим посылать им негативную или жестокую картинку.
С помощью этого примитивного визуального обмена Шнёллер надеется сделать первые шаги в установлении контакта с китообразными. Мы посмотрим, как видят мир они, а потом пошлем им изображения нашего мира – примерно так в древности два путешественника из разных стран, возможно, чертили символы на песке.
18:00. Тени, отбрасываемые кустами бамбука рядом с домом, удлинились, а солнце лениво сползло к горизонту. Комары вылетели на охоту. Мне пора паковать багаж и готовиться к тридцатишестичасовому перелету домой.
Перед моим отъездом Шнёллер говорит, что планирует экспедицию DareWin. Он собирается записывать щелчки кашалотов с помощью какого-то нового оборудования. Шнёллер надеется, что результаты экспедиции позволят ему продвинуться в его голографических исследованиях. Команда отправляется в путь примерно через четыре месяца.
Я могу поехать с ними при одном условии: мне необходимо освоить фридайвинг.
– 760метров
Эрик Пинон худ и невысок, у него сонный взгляд, редеющие волосы и тщательно постриженные усы в стиле Фу Манчу. На суше он передвигается медленно, говорит, немного заикаясь. От Пинона веет кротостью. Но пустите его в воду – и он вас поразит. Однажды он загарпунил желтоперого каранкса весом 37 килограммов – пронзил ему брюхо гарпуном на восемнадцатиметровой глубине, настиг в подводной пещере, засунул руки ему в жабры и выплыл на нем на поверхность, как на необъезженном жеребце. Пинон умеет задерживать дыхание больше чем на пять минут и ныряет глубже 45 метров.
Но он проехал 500 километров от своего дома в Майами до бетонной аудитории в Тампе не для того, чтобы научить нас убивать обитателей глубин. Пинон здесь для того, чтобы показать нам, как выживать в океане.
Тридцать лет назад Пинон умер. Он фридайвил с друзьями на Карибах и вздумал поразить всех чрезвычайно продолжительной задержкой дыхания. Погрузившись на три метра, он ухватился за опору, закрыл глаза и попытался продержаться как можно дольше. Проходили минуты. В какой-то момент Пинон потерял сознание. Его тело стало подниматься к поверхности, он бессознательно выдохнул весь воздух из легких, а потом вдохнул воду и камнем пошел ко дну.
Друзья с восхищением смотрели, как он всплыл, а затем снова погрузился – они подумали, что это часть программы. Прошло еще несколько минут, прежде чем кто-то сообразил, что случилось неладное. Пинона подняли со дна и выволокли его на берег. Сердце у него не билось, он не подавал никаких признаков жизни. Случайно оказавшийся поблизости фельдшер сделал ему искусственное дыхание и непрямой массаж сердца. Сердце Пинона забилось, но вскоре снова остановилось. Спасательный вертолет доставил его в больницу, где он пролежал в коме восемь дней, а потом восстанавливался еще три недели. У Пинона было необратимое поражение мозга; из-за этого он до сих пор иногда испытывает проблемы с памятью и ему бывает трудно связывать слова.
Пинону не хочется, чтобы такое случилось с кем-то еще, поэтому последние три года по выходным, когда он не занят на своей работе в компании по производству кормов для рыб, он ездит по всей Флориде, проводя курсы обучения основам фридайвинга. Эти курсы организует базирующаяся в Канаде школа Performance Freediving International (PFI). На эти выходные PFI арендовала в Тампе одноэтажное оштукатуренное здание, которое выглядит так, как будто там когда-то была закусочная.
Мои одногруппники сидят на разномастных садовых стульях, расставленных рядом с четырьмя пластиковыми столами для пикника. Знакомьтесь: Бен, приземистый молодой человек, из-под рваной футболки которого выглядывает золотая цепь; Джош, субтильный парень в очках с радужными стеклами, приятель Бена; Лорен, загорелая южная красотка, и Мохаммад, студент из Катара, обладатель лохматой черной шевелюры и огромных хромовых наручных часов. За исключением меня и Пинона, здесь нет никого старше двадцати трех лет.
Через несколько часов Пинон в бассейне за стеной нашей аудитории будет показывать нам, как задерживать дыхание под водой минимум на полторы минуты. А завтра мы будем выполнять погружение в водоем с пресной водой и учиться задерживать дыхание на глубине.
Но сегодняшнее утро посвящено технике безопасности. В частности, Пинон рассказывает нам, как не умереть, если мы когда-нибудь окажемся в розовом облаке. Именно так называется галлюцинация, которая возникает у фридайверов непосредственно перед потерей сознания.
– Розовое облако само по себе безвредно, но вы же без сознания, – объясняет сорокачетырехлетний Пинон, который родился в Тулузе и до сих пор говорит с сильным французским акцентом. – Если всплывете на поверхность и сможете дышать, все будет в порядке. А если нет, то… – Он делает паузу. – Тогда нехорошо.
Он хочет сказать, что тогда мы утонем.
Пинон объясняет, что может завтра взять нас с собой на любую глубину, какую мы захотим, однако не может обещать, что мы оттуда вернемся. Каждый фридайвер обязан сам знать свои пределы. Сегодняшние и завтрашние упражнения по задержке дыхания под водой позволят нам эти пределы почувствовать. Если мы не справимся и навсегда уплывем в розовое облако, шестистраничное освобождение от ответственности, подписанное каждым из нас, не позволит нашим близким обвинить Performance Freediving International или лично Пинона в убийстве третьей степени. Пинон внимательно проверяет, все ли сдали ему подписанные бланки. Потом прочищает горло, приглаживает усы и начинает урок.
Мои исследования океана вскоре приведут меня на глубину 760 метров, но мои личные достижения гораздо скромнее. Я ныряю всего на 3–4 метра. Многие месяцы тренировок, наблюдений и зависти – и я все еще пребываю на этом уровне.
Я наблюдал с палубы яхты, как спортсмены-фридайверы погружались на девяностометровую глубину, и слушал их рассказы о действии главного рубильника, но мне еще только предстояло в полной мере испытать на себе действие амфибийных рефлексов. Я ездил к ама, надеясь выведать у них древние тайные приемы погружений, но меня лишь высмеяли за невежество. Фред Бюйль часами рассказывал мне о магнитном контакте с акулами, но я до сих пор не только не плавал с ними, но даже не видел ни одной акулы в море. Я провел несколько недель с Фабрисом Шнёллером, слушая его истории о трансцендентном взаимодействии с китами и дельфинами, но сам ни разу не видел и этих животных тоже!