Мохаммад, молчаливый катарец с хромовыми часами, сидевший в аудитории рядом со мной, соглашается побыть моим наблюдателем. Он будет проверять, не потерял ли я сознание, и придерживать мое тело, чтобы оно оставалось на месте.
При длительной задержке дыхания часто возникает головокружение, человек теряет ощущение собственного тела. Пинон объясняет: это галлюцинация, но не повод для беспокойства. Чужая рука, лежащая на спине, не спасает от потери сознания, но позволяет дайверу и при галлюцинациях осознавать, что он не начал внезапно идти на дно, не уплыл неизвестно куда и не улетел в небеса.
Пинон объявляет минутную готовность. Я надеваю маску и начинаю дышать немного глубже. Пинон и Мохаммад громко произносят инструкцию по дыханию перед погружением: «Вдыхаем раз, задерживаем два, выдыхаем два-три-четыре-пять-шесть-семь-восемь-девять-десять, задерживаем два». По команде Пинона я делаю четыре глубоких вдоха и погружаюсь в воду.
С минутной задержкой дыхания я справляюсь без труда. Вторая минута вызывает у меня тяжелые и мучительные ощущения, но третья, как ни странно, проходит в приятном тумане, точно я пересек какую-то незримую границу. Я не теряю сознание. В течение нескольких минут после погружения у меня туман в голове. Я чувствую головокружение и ощущение подъема, как будто надышался веселящим газом. Это классно.
Эти замечательные ощущения обычно убивают как минимум несколько тысяч клеток мозга. Однако многочисленные исследования доказывают, что продолжительная задержка дыхания безвредна. Неврологические нарушения возникают либо когда в поступающей в мозг крови содержится слишком мало кислорода, либо когда кровоснабжение полностью прекращается, то есть только если потеря сознания продолжается больше двух минут. Иными словами, если вы в сознании или успеваете очнуться за две минуты, вероятность серьезного повреждения мозга крайне мала. Вода продлевает ваше время, обеспечивая прилив крови от конечностей к мозгу и внутренним органам и позволяя им функционировать при минимальном потреблении кислорода гораздо дольше, чем на суше, – она включает ваш главный рубильник.
В нормальных условиях насыщенность крови человека кислородом (сатурация) составляет примерно 98–100 % (верхнее значение соответствует максимальному количеству кислорода, которое может содержаться в крови). Физические нагрузки или заболевания снижают этот показатель примерно до 95 %. Лишь у немногих здоровых людей значение опускается ниже этого уровня. Однако у опытных фридайверов во время погружения фиксировались крайне низкие показатели насыщенности крови кислородом – около 50 %. Это чрезвычайно мало. Сатурация ниже 85 % обычно вызывает учащение сердцебиения и нарушения зрения, ниже 65 % – серьезно нарушает основные функции мозга. При 55 % человек, как правило, теряет сознание. Некоторые фридайверы, однако, не только остаются в сознании, но и сохраняют моторный контроль и чрезвычайно низкую частоту сердечных сокращений – до семи ударов в минуту, согласно имеющимся данным.
Между тем в бассейне мы готовимся к последней на сегодня задержке дыхания: четыре минуты – это максимальная разрешенная для вводного курса длительность. При длительной задержке дыхания партнер обязан выполнять регулярную проверку состояния ныряльщика, каждые пятнадцать секунд похлопывая его по плечу. Чувствуя похлопывание, фридайвер должен в течение двух секунд держать вытянутым указательный палец левой руки, показывая тем самым, что он в сознании и у него все нормально. Если ныряльщик не реагирует, его партнер дает ему второй шанс и похлопывает его по плечу еще раз. Если и после этого ничего не происходит, партнер вытаскивает дайвера из воды, кричит «Дыши!», снимает с него маску и дует ему в глаза.
Мы нараспев затягиваем разогревающую дыхательную считалку: «Вдыхаем, выдыхаем, задерживаем два-три-четыре-пять-шесть-семь-восемь-девять-десять, задерживаем два, вдыхаем раз». Группа студентов на глубоком конце бассейна тоже подключается к чтению мантры. Я все еще в эйфории после трехминутной задержки дыхания и, когда дышу глубже, чувствую себя одурманенным. Хор голосов, отражающихся от бетонных стен, становится громче, гремя в помещении бассейна как песнопения в старой церкви. Это действует гипнотически. Учебный курс фридайвинга начинает казаться крещением – как будто каждый из нас пытается заново родиться в воде.
Еще один вдох, и вот мы снова ныряем.
Проходит минута, потом две. Каждые пятнадцать секунд Мохаммад похлопывает меня по плечу. Я вытягиваю палец, сгибаю его, снова вытягиваю. На второй минуте я начинаю слышать звуки, которых не слышал раньше: журчание в сливной трубе, чей-то глухой кашель, всплеск на глубоком конце бассейна. Я слышу, как Мохаммад где-то надо мной отсчитывает секунды, чувствую его руку у себя на пояснице. Потом перестаю чувствовать что бы то ни было. Я воображаю, что еду в поезде по пустыне. Все выглядит очень реалистично. Какая-то часть меня осознаёт, что я все еще в бассейне в Тампе, но другая часть, судя по всему, убеждена, что я сел в поезд дальнего следования. Обе части одинаково сильные, они как будто отражают друг друга. Когда желудок начинает сводить судорога, я обращаю свой разум в сторону поезда.
Кондуктор объявляет, что через три минуты нам выходить. Он похлопывает меня по плечу, и я протягиваю ему свой билет указательным пальцем левой руки. Синяя ткань сиденья мягкая как шелк. Я поглаживаю ее этим пальцем. Кондуктор снова похлопывает меня по плечу. Я сую руку в карман, чтобы предъявить ему билет, но билет исчез. Я делаю ему пальцем знак подождать, пока я поищу билет в сумке. Но никак не могу найти свою сумку. В купе слишком темно, солнце скрылось. Я слышу, как кто-то рядом льет воду в раковине. Кондуктор опять постукивает по моему плечу. Я указываю на дверь и спрашиваю, можно ли мне выйти. «Ты можешь это сделать, – говорит он. – Ты можешь это сделать».
Я прихожу в себя; мое лицо все еще опущено в воду, я смотрю сквозь маску на белое бетонное дно бассейна. Ощущение, будто мне наполнили легкие горчичным газом. «Три сорок пять. Почти у цели», – говорит Мохаммад. Я кладу руки на бортик бассейна, чтобы не пойти на дно, не провалиться в какую-то в глубокую темную дыру.
– Дыши! – говорит Пинон.
Я поднимаю голову. «Дыши! Дыши!» – повторяет он. Все кружится. Я пытаюсь выдохнуть воздух из легких, но, кажется, потерял контроль над мышцами, и у меня не получается. Я напрягаюсь сильнее. Немного воздуха с писком выходит, и мое дыхательное горло открывается. Я выдыхаю весь воздух до конца и делаю долгий вдох. С каждым глотком воздуха мое поле зрения, сузившееся до размера булавочной головки, расширяется больше и больше, как в начальных кадрах фильма про Джеймса Бонда. Какое-то время помещение расплывается, точно идут помехи, но затем все приобретает нормальные очертания.
Инструктор с жабрами на ребрах подплывает ко мне и хлопает меня по спине. «Отлично, молодец», – говорит он. Из нашей группы справился с четырехминутной задержкой дыхания только я один.
На следующий день мы собираемся в 160 километрах от Тампы, на грунтовой парковке рядом с городом Окала. За парковкой в тени деревьев находится провал, который выглядит так, будто его оставил яростный удар огромного кулака. На дне провала – ярко-зеленое озеро, известное как Грот 40 саженей (40 Fathom Grotto). Как следует из названия, его глубина больше 73 метров.
Последние сорок лет работники аварийно-спасательных служб используют грот для водолазных тренировок повышенной сложности. А до этого местные жители устроили на его месте общественную свалку. Там до сих пор полно всякого хлама: ржавые мотоциклы, спутниковые тарелки, «корвет» 1965 г. выпуска, несколько «шевроле», «олдсмобиль», бесчисленное количество бутылок и банок. На одном уступе, примерно на двенадцатиметровой глубине, находится «Город гномов» – коллекция гипсовых гномиков и их домов; эти фигурки сюда натаскали дайверы. Они расставлены у стены из известняка, покрытой окаменевшими останками плоских морской ежей. Окаменелостям примерно 50 миллионов лет. Даже этот заполненный водой провал в 80 километрах от берега моря когда-то был частью океана.
В десять часов Пинон заплывает с двумя нудлами на середину грота и связывает их друг с другом желтым тросом. Мы надеваем гидрокостюмы, маски, трубки и ласты и соскальзываем в воду. В туманном утреннем свете она выглядит тусклой, сапфирово-зеленой; видимость плохая, метров шесть. Глубина под нами кажется черной и мрачной. Мы подплываем к нудлам и хватаемся за трос, повисая на нем вереницей, как носки на бельевой веревке. Нам предстоит пробыть здесь четыре часа и погрузиться на глубину 20 метров.
– В первый раз ныряем на пять метров, – говорит Пинон. – Это несложное погружение, просто для разогрева.
Так как вода в озере пресная и ее плотность ниже, чем у морской воды, плавучесть у нас будет примерно на 2,5 % меньше, чем была бы в море. Может показаться, что разница невелика, но для фридайвинга это имеет существенное значение: погружаться мы будем быстрее, а на подъем придется тратить несколько больше энергии.
Человеческое тело в своем естественном виде – с минимумом одежды или вовсе без нее – имеет идеальную плотность, для погружения ему не нужны никакие утяжелители. Но наши толстые гидрокостюмы обладают плавучестью, поэтому каждый из нас надевает примерно по 5,5 килограмма утяжелителей, чтобы ее скомпенсировать.
Ключ к успешному погружению – обеспечение максимальной гидродинамичности. Свободная одежда, вытянутые в стороны конечности или слишком большая маска создают сопротивление, которое замедлит погружение, уменьшит его глубину и сократит ваше «время внизу» (фридайверское сленговое выражение, означающее пребывание под водой). Тюлени, ныряя, сжимают легкие, вытягивают хребты и зачастую выдыхают воздух, чтобы уменьшить сопротивление и набирать глубину быстрее и легче. Фридайверы делают то же самое. «Вытягиваете руки вдоль тела, переворачиваетесь головой вниз и превращаетесь в ракету», – объясняет Пинон.