Погружаться сравнительно легко, особенно после первых трех метров. Подниматься труднее, именно подъем – наиболее опасная часть любого ныряния. Примерно как в альпинизме: нужно точно знать свой «экватор» и сохранить не менее 60 % резервной энергии и кислорода, чтобы осилить обратный путь.
Всплывая, мы должны будем выдохнуть весь воздух, который удерживали в легких, примерно в двух метрах от поверхности. Это позволяет сразу же, не тратя времени на выдох, вдохнуть остро необходимый кислород; и, кроме того, защищает от потери сознания на небольшой глубине. Будет погружение успешным или дайвера ожидает самба и потеря сознания, здесь решают считаные секунды.
Пока Пинон объясняет стратегию погружения, я замечаю на деревянной платформе, находящейся на другой стороне Грота, маленькую группу аквалангистов. Они с головы до пят увешаны масками, шлангами, баллонами, жилетами, поясами и прочей экипировкой. Они с трудом передвигаются по суше и неуклюже бултыхаются в воде. Их движения несуразны. С моей точки зрения, они выглядят нескладно и неэффективно. Впрочем, с другой стороны, им не нужно беспокоиться по поводу возможного коллапса легких или потери сознания.
Первым погружается Бен. Мы сквозь маски смотрим, как он делает вдохи, ныряет и спускается вниз, держась руками за трос, пока не добирается до утяжеленной тарелки на глубине около пяти метров. Бен дотрагивается до нее, подтягивается по тросу вверх, выныривает и отплывает в конец очереди. Лорен, Джош и Мохаммад по очереди погружаются следом. Все делают это без особых усилий. Потом ныряю я, но, опустившись всего метра на три, возвращаюсь на поверхность. В голове пульсирует боль.
– Это нормально, – говорит Пинон. – Нужно немного попрактиковаться. Еще раз попробуй при следующем погружении.
Я спрашиваю Бена, как у него так быстро получилось погрузиться и подняться. Оказывается, что они с Джошем и Лорен уже несколько лет занимаются подводной охотой. Он уверяет меня, что я тоже научусь.
Как и у большинства новичков, у меня проблема с выравниванием давления. Оптимальная скорость погружения – 1 метр в секунду. При погружении с такой скоростью необходимо выравнивать давление в ушных пазухах («продувать» уши) примерно один раз в секунду. В противном случае вы рискуете серьезно травмировать уши. Каждое продувание должно быть выполнено до конца; если продуть уши не получается, нужно в соответствии с инструкциями Пинона немедленно остановиться, дать задний ход и попробовать еще раз.
Пинон опускает тарелку на девять метров, потом на четырнадцать. Все легко справляются с этими глубинами, и только я один не могу опуститься ниже пяти метров.
Около двух часов пополудни мы погружаемся в последний раз. Теперь тарелка находится на глубине 20 метров – это максимальная глубина, на которую могут опускаться начинающие. С поверхности ее не видно. Все, что мы видим, когда ныряем, – желтый трос, исчезающий в темно-зеленой воде.
Нырять в воду, не зная, когда сделаешь следующий вдох и где окажешься, добравшись до конца троса, – жутковатая перспектива. Все, что я видел до этого, подсказывает мне, что это опасная затея. Но я делаю вдохи и готовлюсь к погружению.
Бен снова впереди. Он вдыхает в последний раз и исчезает. Проходит сорок пять секунд, но мы все еще не видим его. Наконец он появляется из мглы, подтягиваясь руками вверх по тросу. Затем медленно всплывает на поверхность, дышит и перемещается в конец очереди. Он достиг двадцатиметровой глубины, причем, судя по всему, без особых усилий. За ним ныряют Лорен и Джош; оба успешно справляются с заданием. Мохаммад, который раньше вообще не занимался фридайвингом, достигает примерно пятнадцати метров – это достойный результат.
Когда подходит моя очередь, я уже на взводе. Делая последние вдохи, я стараюсь не смотреть вниз, на исчезающий трос. Глубокий вдох, сильный выдох. Повтор.
Пинон подплывает мне. «Ты должен справиться. Скажи: "Джеймс справится с этим погружением!"» – говорит он мне. Я киваю, делаю вдох, опускаю голову под воду и лезу вниз по тросу.
Каждый раз, подтянувшись правой рукой, я отпускаю трос, зажимаю нос и пытаюсь «продуть» уши. Начинает получаться. Я продолжаю спускаться по тросу, чередуя руки, как в сказке про Джека и бобовый стебель, только наоборот. Потом я чувствую, что давление воды возрастает. Чтобы сделать тело более гидродинамичным, я опустил голову вниз, так что смотрю сквозь воду горизонтально, как если бы шел пешком. Пинон погружается с другой стороны троса, пристально наблюдая за мной сквозь маску. Он внимательно следит, не выдохнул ли я воздух, не начал ли дергаться и не потерял ли сознание.
Я отвечаю ему взглядом, и мы так и смотрим друг другу в глаза, пока погружаемся. Вода вокруг нас становится все темнее и темнее. У меня появляется странное ощущение в плечах, как будто на них давит гигантская рука. Я ослабляю хватку и замечаю, что больше не скольжу вниз. Все вокруг окутано бледно-зеленым туманом – я как будто заключен в огромный стеклянный шар. Если бы я не держался за трос, я бы не знал, где верх, а где низ.
С другой стороны троса на меня смотрит Пинон и пожимает плечами. Он вытягивает правую руку перед моей маской и указывает вниз. Я решаю, что он хочет, чтобы я погрузился еще ниже. Я отрицательно качаю головой, но он продолжает указывать вниз. Я понимаю, что ни он, ни я за трос не держимся.
Мы просто висим здесь, в заполненном пресной водой провале в Центральной Флориде, в призрачных глубинах бывшей свалки, – двое мужчин среднего возраста, парящие вверх ногами, уставившись друг на друга и качая головами.
Потом мне приходит в голову, что низ, возможно, на самом деле верх и что Пинон, стало быть, подает мне сигнал возвращаться на поверхность. Может, что-то неладно? Может, именно так себя и чувствуют, оказавшись в розовом облаке?
Я отгоняю от себя эти мысли, но теперь мне очень хочется вдохнуть. Если я сейчас кашляну, это лишит мое тело кислорода, необходимого для того, чтобы вынырнуть на поверхность, не потеряв сознания. Эта мысль наполняет меня страхом. Я ощущаю непреодолимое стремление вернуться на поверхность, вдохнуть свежего воздуха. Я быстро переворачиваюсь на тросе, как на шесте, и начинаю подтягиваться по нему вверх. Пинон следует за мной на небольшом расстоянии. С каждым моим подтягиванием вода становится все светлее и светлее, и наконец, примерно в пяти метрах над собой, я вижу ряды ласт, колышущихся в воде между двумя нудлами. Они похожи на птиц, сидящих на телефонном проводе вверх ногами. Я выдыхаю весь оставшийся в легких воздух где-то за пару метров до поверхности и выныриваю.
Я добрался до половины троса, погрузившись примерно на 9 метров. Не совсем провал, но и не замечательно. «Портал в глубину» пока не открылся, но я подходил к нему все ближе и уже вытирал ноги о придверный коврик. Нулевая плавучесть, которую я ощутил перед подъемом, означала, что до входа в портал оставалось примерно три метра. Но, как бы там ни было, страх глубины меня не покинул.
И когда через несколько дней я, возвращаясь домой, оказываюсь в аэропорту, я все еще вздрагиваю от волнения и озираюсь, прежде чем кашлянуть.
Может быть, когда-нибудь благодаря фридайвингу я смогу поплавать с кашалотами и погрузиться намного глубже двенадцати метров. Но ни мне, ни кому-либо еще он не поможет. добраться до батипелагической зоны. Это царство абсолютной и вечной тьмы, простирающееся от тысячеметровой глубины до уровня 4000 метров. Ни один луч солнца никогда не проникал сюда. Давление здесь колоссальное, в 100–400 раз выше, чем на поверхности, а температура воды примерно 4 градуса. Это настоящий ад, только без жара и толп грешников.
Ни один ныряльщик – ни аквалангист, ни фридайвер – никогда не погружался ниже 318 метров. Это примерно треть расстояния до батипелагической зоны. Человек может попасть в этот мир только с помощью глубоководных аппаратов. Телеуправляемые необитаемые подводные аппараты (ТНПА) – роботы размером с автомобиль, оснащенные прожекторами и видеокамерами и кабелями прикрепленные к судам, способны опускаться на тысячи метров в глубину, но взять человека на борт они не могут. В США примерно полдюжины ТНПА. Они используются колледжами и институтами океанографии и достигают батипелагической зоны. Но когда, находясь на судне, смотришь видео, передаваемые роботами, чувствуешь поразительную отчужденность. Ничто не может сравниться с физическим пребыванием на глубине.
Немногие подводные лодки могут опускаться так глубоко. Вероятно, самая известная в мире исследовательская субмарина – «Алвин», аппарат ВМС США, запущенный под воду в 1964 г. За 50 лет «Алвин» выполнил более 4600 погружений, многие из которых – в батипелагическую зону. Увы, покататься на нем невозможно. Аппарат принадлежит Океанографическому институту Вудс-Хоул (Woods Hole Oceanographic Institution). По словам директора информационной службы Института, ни один журналист никогда не плавал на «Алвине» и никто, кроме ученых, не может быть допущен на его борт. (Впоследствии я обнаружил, что директор информационной службы либо прикидывалась дурочкой, либо была неправильно информирована. Иногда «Алвин» все-таки брал на борт журналистов, причем даже в глубоководные погружения. Но спорить с ней не имело смысла. Аппарат, как выяснилось, стоял в сухом доке, где в течение следующих двух лет его должны были модернизировать.)
У меня оставался только один вариант: найти частную субмарину.
За последние десять лет во Флориде и в Калифорнии развелось множество кустарных производств, занимающихся изготовлением специализированных подводных аппаратов. У любителей впервые появилась возможность погрузиться на глубину примерно 1000 метров. Но эти аппараты стоят запредельных денег – от 1,8 до 80 миллионов долларов. На их постройку уходят годы. Покупка, разумеется, была исключена. Все мои попытки связаться со сверхбогатыми владельцами подобных аппаратов потерпели фиаско. Мне ни разу даже не ответили.
А потом один мой друг рассказал мне о Карле Стэнли из Нью-Джерси. В пятнадцать лет Карл начал строить субмарину из сантехнических деталей на заднем дворе родительского дома. В шестнадцать он шесть недель пролежал в психиатрической лечебнице с диагнозом «вызывающее оппозиционное расстройство». Выписавшись, Стэнли продолжил строить свою самодельную субмарину – довольно успешно, хотя не имел никакого инженерного образования. Через восемь лет, в 1997 г., он спроектировал и построил своими руками подводное судно с самым легким водоизмещающим корпусом в истории, причем потратил на это всего 20 000 долларов (это примерно сотая часть от суммы, в которую обошелся бы проект, если бы над ним работали профессиональные инженеры). Аппарат, который Карл Стэнли назвал «подводным планером, управляемым плавучестью», мог доставить двоих человек на глубину до 220 метров.