Но чтобы хоть какие-то из этих планов осуществились, нужно найти китов.
В субмарине на глубине 760 метров я чувствовал себя безнадежно оторванным от привычного мира. Желеобразные, неуклюжие, безглазые и безмозглые создания на дне Каймановой впадины казались мне самыми далекими от человека существами.
Я предполагал, что это ощущение отстраненности только усилится, когда я начну исследовать еще более глубокие слои океана. Кашалоты, которые питаются на почти трехкилометровой глубине, казалось, должны были служить подтверждением этой моей гипотезы.
Они ни в чем на нас не походят. Они весят до 57 тонн, у них нет конечностей и шерсти. Их внутренние органы столь же не похожи на наши, сколь и их внешний вид. У кашалота четыре желудка, одна ноздря на голове и заполненный спермацетовым маслом мешок на носу, придающий этому киту его характерный вид. Эти животные могут задерживать дыхание на полтора часа. И все же кашалоты ближе к человеку, чем любые другие обитатели нашей планеты.
– Это довольно странно. В самом деле, самая близкая аналогия, которую можно подобрать, – это мы сами, – отмечает Хэл Уайтхед, канадский биолог, изучающий кашалотов уже тридцать лет. Уайтхед описал необычайно развитые социальные группы кашалотов. Поведенческие характеристики каждой такой группы отличаются от поведенческих характеристик групп, живущих по соседству. Для внутренней коммуникации группа использует собственный «диалект».
Взрослые самки кашалотов одной группы и их детеныши обоих полов образуют так называемый «детский сад». Телят воспитывают не только матери, но и все родственные самки, в том числе тетки и бабушки. Самки остаются в группе в течение всей жизни, тогда как самцов учат быть независимыми. Достигнув подросткового возраста, они объединяются в собственные группы и скитаются по океану в поисках пищи, а порой и неприятностей, в конце концов начиная жить самостоятельной холостяцкой жизнью в Северном Ледовитом океане и водах, омывающих Антарктиду. Каждую весну они приплывают к экватору «на летние каникулы», как говорит Уайтхед. В течение полугода самцы кашалотов спариваются и общаются там с сородичами, после чего возвращаются на свои холостяцкие зимние квартиры.
Щелчки кашалотов слышны на расстоянии сотен километров, а может быть, и по всему земному шару. Кашалот – самое громогласное создание на планете.
Самые мощные из этих щелчков звучат громче, чем взрыв тонны тротила на расстоянии 60 метров от вас, и намного громче, чем старт космического шаттла в 75 метрах. Они настолько громкие, что их нельзя услышать на суше – они слышны только в воде, которая обладает достаточной плотностью для того, чтобы проводить столь мощные сигналы.
Максимальная громкость звука в воздухе составляет 194 децибела. Если это значение превышено, акустическая волна превращается в волну давления. Предел же громкости звука в воде равен 270 децибелам; превышение этого значения приводит к тому, что акустические волны почти буквально заставляют жидкость вскипать и превращаться в пар. На суше щелчки кашалотов могли бы порвать барабанные перепонки человека с расстояния сотен метров, если не убить его вибрацией.
Невероятная сила щелчков позволяет китам с большого расстояния получать удивительно подробную картину окружающего мира. Они распознают двадцатипятисантиметрового кальмара на расстоянии свыше 300 метров, а человека – на расстоянии более полутора километров. Кашалоты обладают самым точным и мощным биологическим сонаром в природе.
Мозг кашалота одновременно и отличается от человеческого, и свидетельствует о разительном сходстве между этими двумя видами[44]. Он гораздо больше (насколько нам известно, это самый большой когда-либо существовавший на Земле мозг). Отвечающий за восприятие боли и температуры отдел мозга кашалота в двенадцать раз больше соответствующего отдела в человеческом мозге. Латеральная петля, где происходит обработка звука, больше в двести пятьдесят раз, неокортекс – в шесть. Мозг кашалота сложно устроен. В 2006 г. ученые из нью-йоркской Школы медицины Маунт-Синай установили, что у кашалотов в мозге есть веретенообразные нейроны – длинные и чрезвычайно развитые структуры, которые, по мнению неврологов, отвечают за речь и чувства, делающие человека человеком: сочувствие, любовь и страдание. Концентрация веретенообразных нейронов в мозге кашалота значительно выше, чем в человеческом мозге. Считается, что эти клетки появились у кашалотов в ходе эволюции примерно на 15 миллионов лет раньше, чем у людей. С точки зрения эволюции мозга 15 миллионов лет – это очень большой период.
– Очевидно, что кашалоты – чрезвычайно умные животные, – говорит Патрик Хоф, один из сделавших это открытие исследователей.
Именно этот мозг, особенно его огромный неокортекс и веретенообразные нейроны, и стал причиной приезда Шнёллера и DareWin на Шри-Ланку. Любовь, страдание и сочувствие никогда не существовали без слов или чего-то им подобного.
Первые два выхода в море были катастрофой. Мы долгие часы проболтались в океане в крохотных рыбацких суденышках, так не увидев ни одного кита. Оператора съемочной группы в первый же день так укачало, что он наотрез отказался выходить в море. Режиссер грозился махнуть на документальный фильм рукой.
Вечером я встречаю Шнёллера. Он сидит один в облаке москитов. Голубой флуоресцентный свет налобного фонарика падает на стол, заваленный полусобранными корпусами камер для подводной съемки. За его спиной над морем низко висит растущий месяц.
– Это очень сложная работа, понимаешь, – говорит он, поднимая глаза, когда я сажусь за стол. На нем головная повязка с американским флагом и сандалии с логотипом Facebook, которые он прикупил на какой-то барахолке по дороге сюда. Выглядит он примерно так же нелепо, как позволяет вообразить это описание. – Изучение океана требует терпения, очень много терпения и упорства. И сильно утомляет физически.
Фабрис Шнёллер вырос в Габоне, на западе Африки. Его отец, бывший лейтенант французской армии, работал на президента страны, диктатора Омара Бонго. Дом, в котором жили Шнёллеры, стоял под пологом манговых деревьев у безлюдного берега моря; там Фабрис и провел большую часть своей юности. Он рассказывал мне, что помнит, как крокодилы из протекавшей поблизости реки забирались на крыльцо и ели корм из собачьей миски. Порой, когда семья собиралась за обедом, по деревянной крыше столовой ползали здоровенные мамбы, иногда проскальзывая между досками и шлепаясь на обеденный стол. Отец Шнёллера держал под рукой ружье. Через несколько лет крыша была дырявой, как решето.
По выходным Шнёллер ходил под парусом вдоль диких берегов Габона, иногда разбивая лагерь на необитаемом острове. Он научился управлять судном в любую погоду, сохранять хладнокровие в опасных ситуациях и импровизировать в поисках решения проблем.
Шнёллер знает, что ребята Принсло им недовольны, а съемочная группа вообще собирается уезжать, но не обращает на это внимания.
– В таких исследованиях не бывает быстрых результатов, – говорит он. – Именно поэтому так мало кто ими занимается. Вообще-то, – поправляет Шнёллер сам себя, – никто этим не занимается.
Сколько специалистов по кашалотам из двадцати для проведения своих исследований погружаются в воду и взаимодействуют с китами? Ни один. Шнёллер говорит, что это просто немыслимо.
– Как можно изучать поведение кашалотов, если не видишь, как они общаются друг с другом?
Он убежден, что для понимания поведения кашалотов необходимо сначала понять, как они коммуницируют. А чтобы понять, как они коммуницируют, надо расшифровать их щелчковый язык.
– Звуковые паттерны очень упорядоченные, это не случайность, – говорит он, потягивая пиво.
Кашалоты издают четыре типа щелчков. Обычные щелчки используются для выслеживания добычи на расстоянии свыше полутора километров. Скрипы, которые, несмотря на свое название, похожи на звуки автоматных очередей, предназначены для нацеливания на добычу, находящуюся поблизости. Для социального взаимодействия кашалоты пользуются щелчками-ко́дами. Есть еще медленные щелчки, назначение которых не вполне понятно. Согласно одной из теорий, такие звуки издают самцы, чтобы привлечь самок и отпугнуть других самцов. Щелчки очень похожи на дельфиньи, но сложнее.
Шнёллера больше всего интересуют ко́ды. Для человеческого уха их звук непримечателен: что-то вроде стука стеклянных шариков, падающих на деревянных стол. Но если замедлить звук коды и рассмотреть его в виде волны на спектрограмме, внутри каждого щелчка обнаруживается невероятно сложная комбинация более коротких щелчков. Внутри этих более коротких щелчков распознаются еще более короткие и так далее. Чем тщательнее Шнёллер изучает коду, тем больше деталей в этом звуке обнаруживается. Она раскрывается на его компьютере, будто матрешка.
Среднестатистический щелчок кашалота длится от 24 до 72 миллисекунд (тысячных долей секунды). Содержащиеся внутри него микрощелчки, в свою очередь, разделяются микросекундами и так далее. Все эти краткие внутрикодовые звуки транслируются на очень специфических и четко определенных частотах. Возможно, внутри микрощелчков есть еще более короткие упорядоченные комбинации звуков, но приборы Шнёллера осуществляют запись на частоте 96 000 Гц (это самая высокая скорость для современных звукозаписывающих устройств) и просто не обладают достаточным быстродействием, чтобы их обрабатывать.
Шнёллер говорит, что кашалоты могут воспроизводить эти щелчки с точностью до миллисекунды и на одной и той же частоте. Они умеют управлять миллисекундными интервалами внутри щелчков и реорганизовывать последовательности издаваемых звуков подобно композиторам, которые используют одни и те же ноты гаммы для создания концерта. Только кашалоты создают сложные композиции из своих щелчков и воспроизводят их за несколько тысячных долей секунды.
– Если подумать, человеческий язык весьма неэффективен; он сильно подвержен ошибкам, – говорит Шнёллер.