cetus – «кит»). В английском языке это слово прижилось, а кашалот до сих пор называется sperm whale.
С этого момента у кашалотов дела пошли хуже некуда.
К середине 1700-х гг. Нантакет стал центром процветающего китобойного промысла. «Сперма» кашалота, то самое извлеченное из китовой головы вещество соломенного цвета, оказалась отличным, полностью сгорающим топливом, пригодным для чего угодно, от уличных фонарей до маяков. Она использовалась для производства высококачественных свечей, косметики, машинной смазки и гидроизоляционных средств. Война за независимость разгорелась благодаря спермацетовому маслу.
К 1830-м гг. охотой на кашалотов занимались более 350 судов и 10 000 моряков. Через двадцать лет эти цифры выросли вдвое. В Нантакете обрабатывалось более 5000 туш кашалотов в год и добывалось около 45 миллионов литров спермацетового масла (из туши одного кашалота можно получить до 2000 литров спермацета и примерно в два раза больше ворвани).
Однако охота на самого крупного хищника в мире была опасным занятием.
В XVIII и XIX вв. кашалоты регулярно нападали на китобоев. Самый известный инцидент произошел в 1820 г. с командой корабля под названием «Эссекс», приписанного к порту Нантакета. Самец кашалота дважды протаранил корабль, когда китобои охотились у берегов Южной Америки. «Эссекс» затонул, но команде удалось спастись на вельботах.
Десять недель они дрейфовали в открытом океане, в конце концов оказавшись на грани голодной смерти. Следуя морскому обычаю, китобои бросили жребий, чтобы решить, кого придется съесть. Жребий пал на двоюродного брата капитана, семнадцатилетнего юношу по имени Оуэн Коффин. Коффин положил голову на борт шлюпки; кто-то нажал на курок ружья. «Его быстро съели, – записал капитан, – от него ничего не осталось».
Спустя девяносто пять дней их спасли. Из двадцати человек выжило только двое: капитан и мужчина, застреливший Коффина. Эта душераздирающая история послужила основой романа Германа Мелвилла «Моби Дик» и, уже в наши дни, документального бестселлера Натаниэля Филбрика «В сердце моря».
По мере того как поголовье китов в водах рядом с Нантакетом сокращалось, китобоям приходилось уходить в поисках добычи все дальше, а стоимость спермацета росла. Тем временем канадский геолог Абрахам Геснер путем перегонки нефти получил новое вещество – керосин, близкий по качеству к китовому жиру, но куда более дешевый. К 1860-м гг. объемы добычи спермацетового масла и ворвани резко упали.
Казалось бы, начало переработки нефти должно было положить конец китобойному промыслу, но, увы, оно только ускорило темпы истребления китов.
Появившиеся в 1920-е гг. суда с дизельными двигателями позволяли перерабатывать туши настолько быстро и эффективно, что китобойный промысел снова сделался прибыльным. Китовый жир стал основой для производства тормозной жидкости, клея и смазочных материалов, мыла, маргарина, губной помады и другой косметики. Из китового мяса и кишок делали корм для домашних животных и струны теннисных ракеток (если у вас дома есть хорошая деревянная теннисная ракетка, изготовленная в период между 1950 и 1970 гг., присмотритесь к ней: ее струны, возможно, изготовлены из китовых сухожилий).
Китобойный промысел стал глобальным. Одна только Япония в период с 1930 по 1980 г. уничтожила 260 000 кашалотов – около 20 % всей популяции.
К началу 1970-х гг. 60 % популяции кашалотов было истреблено. Вид оказался на грани вымирания. Люди научились охотиться на кашалотов, но само это существо оставалось для человека абсолютной загадкой. Никто не знал, чем и как кашалоты питались, как жили, как взаимодействовали друг с другом.
Снятый в 1982 г. в Тринкомали документальный фильм «Киты не плачут» позволил публике впервые увидеть кашалотов в естественной среде обитания. Оказалось, что эти создания совсем не похожи на разрушающих корабли и пожирающих людей угрюмых чудовищ, какими они были описаны в исторических документах и литературных произведениях. Кашалоты предстали перед миром в своем истинном облике: незлобивыми, дружелюбными и симпатичными существами. После выхода фильма глобальное антикитобойное движение получило широкую поддержку и в итоге к 1986 г. положило конец коммерческой охоте на китов[47].
Появление исследований интеллекта и социального поведения кашалотов не удержало отдельные страны от попыток возродить китобойный промысел. Начиная с 2010 г. Япония, Исландия и Норвегия оказывают давление на Международную китобойную комиссию, требуя отменить наложенный ею тридцатилетний мораторий на добычу китообразных. Шнёллер считает, что мораторий может быть отменен уже в 2016 г.[48] Тогда охота на кашалотов снова станет легальной.
У кашалотов самые низкие темпы рождаемости среди млекопитающих: самки рожают всего одного теленка раз в четыре – шесть лет. На данный момент численность популяции кашалотов, по оценкам ученых, составляет около 300 000 особей. Всего двести лет назад популяция насчитывала 1,2 миллиона особей, причем цифра эта, вероятно, оставалась неизменной десятки тысяч лет – пока не начался коммерческий китобойный промысел. Ученые опасаются, что популяция кашалотов и сейчас продолжает сокращаться (хотя это неизвестно наверняка). Отмена моратория на добычу китообразных, несомненно, уменьшит численность кашалотов и может в конце концов привести к их полному исчезновению.
Если с кашалотами не покончат китобои, их угробит загрязнение окружающей среды. Начиная с 1920-х гг. в мировом океане медленно накапливаются полихлорированные бифенилы (ПХБ) – канцерогенные химикаты, используемые при производстве электроники). Кое-где содержание ПХБ в воде уже достигло критического уровня. ПХБ аккумулируются также в объектах окружающей среды и водных организмах и передаются через пищевые цепи.
Пригодным для употребления в пищу считается животное, концентрация ПХБ в мясе которого составляет менее 2 млн–1. Животное, концентрация ПХБ в мясе которого составляет 50 млн–1 и более, попадает под определение токсичных отходов и по идее должно специальным образом утилизироваться в предназначенных для этого местах.
Доктор Роджер Пейн, борец за сохранение океана, проводил измерения концентрации ПХБ в телах различных морских животных. В поле его зрения попали косатки, показавшие результат в 400 млн–1, что превышает допустимый уровень токсичности в восемь раз, белухи с чудовищными 3200 млн–1 и афалины с 6800 млн–1. Каждая из исследованных особей представляла собой, по словам Пейна, «передвижной полигон токсичных отходов». Никто не знает, сколько вредных веществ (ПХБ, ртути и других химикатов) могут абсорбировать киты и другие морские животные, прежде чем начнут массово вымирать.
Пейн вспоминает печальную судьбу китайского речного дельфина. Этот вид считается функционально вымершим (по последним подсчетам, в живых осталось только три особи), и виной тому – загрязнение вод реки Янцзы. Подобная участь, возможно, ожидает и кашалотов.
Для Шнёллера и его коллег изучение китов – это что-то вроде бега наперегонки со временем[49].
Между тем проходит еще один час. И еще один. Взглянув на термометр, я вижу, что температура поднялась до 43 градусов.
И тут внезапно с кормы баркаса доносится электронное чириканье. Это Шнёллер звонит нашему капитану. Они только что засекли стадо кашалотов рядом с гаванью Тринкомали. Шнёллер говорит, что стадо, возможно, было там все это время; мы просто отошли недостаточно далеко, чтобы их заметить. Их баркас медленно следует за стадом, и они ждут подходящей возможности нырнуть к китам.
Капитан заводит мотор, мы устремляемся к югу. Вскоре нас окружают киты.
– Видишь фонтаны? – указывает Принсло на восток.
С поверхности моря вырывается что-то вроде грибообразного облака. У кашалота всего одна ноздря, которая находится на левой стороне головы, поэтому его фонтаны очень характерны: они направлены вперед и вверх под углом в 45 градусов. Фонтаны кашалота могут достигать трех с половиной метров в высоту; в ясные безветренные дни их видно на расстоянии полутора километров и даже больше.
– Похожи на одуванчики, правда? – улыбается Принсло. Примерно в 250 метрах справа от нас взлетает еще один фонтан. – Надевай маску, – говорит она.
Мы договорились, что будем погружаться по очереди, по два человека за раз, чтобы не распугать китов. Я попал в первую пару. Капитан разворачивает баркас и ведет его параллельно стаду, так что мы сейчас находимся примерно в сотне метров перед китами.
– Плыть за китами нельзя, – напоминает Ханли, сдергивая с себя простыню и хватая ласты. – Они должны сами решить, приближаться к тебе или нет.
Если медленно, совершая предсказуемые движения, двигаться перед стадом, кашалоты легко обнаружат баркас с помощью эхолокации и освоятся с нашим присутствием. Если же мы их чем-то побеспокоим, они просто скроются в глубине. И мы никогда их больше не увидим.
Баркас приближается к китам ближе и ближе, но они не ныряют – это добрый знак. Принсло говорит, что это не все стадо, а только мать с детенышем. Еще один добрый знак: телята часто проявляют любопытство по отношению к фридайверам, а их матери, как показывает опыт Принсло, поощряют любознательность.
Киты замедляют ход и примерно в 120 метрах от баркаса почти полностью останавливаются. Наш капитан глушит мотор. Принсло кивает мне, я надеваю маску, ласты, трубку, и мы осторожно опускаемся в воду.
– Возьми меня за руку, – говорит она. – А теперь давай за мной.
Опустив лица в воду и дыша через трубки, мы плывем к кашалотам. Сегодня видимость посредственная – около 30 метров. Китов не видно, но, разумеется, слышно. Звуки выдохов становятся все громче и громче. А потом раздаются щелчки – звук такой, будто кто-то вставил игральную карту в спицы движущегося велосипеда. Вода начинает вибрировать.