– Такие штуки продают институтам по 1500 евро, – говорит он со смехом. – А я свою собрал изо всякого хлама, и она работает ничуть не хуже.
Компания Click Research, запуск которой сейчас готовит Шнёллер, будет продавать это устройство, работающее не хуже закупаемого официальными институтами оборудования, всего за 350 долларов.
Шнёллер надевает на меня наушники и протягивает мне ручку от метлы.
– Что слышишь? – спрашивает он. Я отвечаю, что слышу помехи. Шнёллер плотно прижимает наушники к моим ушам. – Послушай теперь. Что слышишь?
Он забирает у меня ручку от метлы и медленно поворачивает дуршлаг под водой. Сквозь помехи точно гремят барабаны какого-то племени. Я прошу Шнёллера перестать вертеть дуршлаг. На баркасе все умолкают. Ритм ускоряется, высота звуков повышается, звуковые паттерны накладываются друг на друга. Конечно, это не барабаны, а эхолокационные щелчки кашалотов, которые охотятся в каньоне в нескольких километрах под нашим суденышком.
Шнёллер хватает наушники и передает их по кругу. Все зачарованы. Один из матросов слушает недолго, а потом отдает наушники Шнёллеру, осторожно переходит на нос баркаса, берет старое деревянное весло, опускает лопасть в воду и прикладывает другой его конец себе к уху.
Матрос на корявом английском объясняет, что именно так шри-ланкийские рыбаки слушали китов сотни лет назад. Эхолокация кашалотов, даже находящихся в нескольких километрах под водой, достаточно сильна, чтобы полутораметровый кусок дерева вибрировал и издавал звук щелчка. Я тоже решаю попробовать и слышу слабое «тик-тик-тик». Похоже на сигнал из другого мира. Впрочем, в некотором роде этот звук им и является. Пока я его слушаю, у меня мурашки по коже бегут.
Шнёллер надевает наушники и умело вращает дуршлаг. Он говорит нам, что, поднимаясь к поверхности, киты переходят от щелчков к кодам. Вслушиваясь в эти трудноуловимые изменения последовательностей щелчков, а также оценивая их громкость и четкость, Шнёллер научился предсказывать время и место появления китов на поверхности с поразительной точностью. Я спрашиваю его, с какой именно точностью. И тогда он демонстрирует свое умение.
– Они в двух километрах вон с той стороны, – говорит он, указывая на запад. – Поднимаются. Будут здесь через две минуты.
Мы сидим, уставившись на запад.
– Тридцать секунд… – говорит он. – Они плывут на восток, и… ага…
Точно вовремя стадо из пяти китов выныривает примерно в 450 метрах от нашего судна. Каждый из них выбрасывает великолепный фонтан. Шнёллер ухмыляется, явно гордясь собой, снимает наушники и швыряет палку с дуршлагом на нос баркаса. Я даю ему «пять». Капитан баркаса остолбенел от удивления.
– Так, – говорит Шнёллер. – Кто хочет в воду?
После обеда Шнёллер, Газзо и Гислен сидят за столом во дворе, просматривая отснятый днем материал. Видео завораживают. У каждого из участников экспедиции были короткие встречи с полудюжиной китов. Шнёллер и Газзо записали моменты взаимодействия с кашалотами в формате 3D в высоком разрешении. Шнёллер говорит, что некоторые модели поведения китов сегодня впервые были засняты с такого близкого расстояния, а самые впечатляющие кадры были получены во время моего и Ги Газзо погружения в начале дня.
К нашему баркасу подплыло стадо примерно из пяти китов. Шнёллер велел мне надевать маску и спускаться в воду за Газзо, у которого была 3D-камера.
Вначале киты плыли от нашего баркаса прочь, но потом изменили курс так, чтобы оказаться с нами лицом к лицу. Где-то в 60 метрах от меня выросла тень, которая затем разделилась на два силуэта; это были два огромных кита, наверное десятиметровой длины. Один из них, самец, плыл прямо на нас, но потом вдруг повернулся кверху брюхом. Нам не было видно ни его глаза, ни верхней части головы. Приблизившись, он нырнул прямо под нашими ластами и выдал стремительную коду щелчков, настолько мощных, что я ощутил их грудной клеткой и черепом. Кашалот, все еще кверху брюхом, испустил струю черных экскрементов и исчез. Вся встреча продлилась менее тридцати секунд.
Шнёллер загружает видео на свой ноутбук и показывает его мне, увеличивая громкость в динамиках.
– Слышишь? – говорит он, а потом опять проигрывает видео несколько раз. Я внимательно слушаю. Звуки щелчков резкие и яростные, точно выстрелы из автомата. – Это не кода, – смеется Шнёллер. Он включает видео еще раз. – И он с тобой не разговаривает.
Мы с Газзо слышали и ощущали скрип – эхолокационные щелчки, которые кашалоты используют, когда отслеживают добычу. Кит перевернулся на спину, чтобы ему было легче обрабатывать в верхней челюсти отраженные звуковые волны – примерно так же, как наклоняет голову человек, чтобы лучше расслышать звук.
Шнёллер со смехом проигрывает видео снова и снова.
– Он смотрел на тебя, прикидывая, нельзя ли тебя сожрать, – говорит он. – Тебе повезло; думаю, вид у тебя был не слишком аппетитный.
Эта встреча с кашалотом вновь поднимает вопрос, который возник у меня, как только мы впервые поднялись на борт наших баркасов. Почему они нас не едят? Ведь мы, несомненно, легкая добыча.
У Шнёллера есть объяснение. Кашалоты, сканируя наши тела, понимают, что у нас есть волосы, большие легкие и крупный мозг – сочетание характеристик, которое не встречается им в океане. Возможно, они осознают, что мы, как и они, млекопитающие и можем быть разумными существами. Если эта теория верна, кашалоты мудрее нас в одном отношении: они замечают сходство между нашими видами куда охотнее, чем люди.
Шнёллер открывает на компьютере другой файл – десять секунд звука, записанного им с помощью гидрофонов немного раньше в тот же день.
Он нажимает на кнопку воспроизведения.
– Ну? – Он смотрит на меня.
Я отвечаю, что слышу только отдаленные эхолокационные щелчки, которые звучат как драм-машина. Он велит мне надеть его наушники, увеличивает громкость и обрушивает на меня нечто напоминающее взрыв огромной бомбы на расстоянии нескольких километров.
– Думаю, это что-то существенное, – говорит он. Я спрашиваю, не мог ли гидрофон просто стукнуться о борт судна. – Нет, невозможно. Это что-то важное. Точно говорю, это сенсация.
Чтобы смягчить постоянные трения между Принсло и Шнёллером, мы решаем на ближайшие несколько дней арендовать еще один баркас. Команда Шнёллера будет пользоваться первым, а Принсло – вторым. Я снова буду перемещаться между ними.
В свободное время, когда поблизости нет ни китов, ни дельфинов, с которыми можно было бы понырять, мы глушим мотор, прыгаем за борт и упражняемся во фридайвинге. Принсло приносит свой тренировочный нудл и веревку и предлагает отработать погружения на глубину.
– На сколько будешь нырять? – спрашивает она меня, сидя по-турецки на носу баркаса. – Пятнадцать метров?
Не дожидаясь ответа, Ханли хватает маску и ласты, прыгает за борт и плывет, оттаскивая нудл метра на четыре в сторону. Я следую за ней. Вода сегодня идеально прозрачная, видимость, наверное, больше 200 метров. Даже далеко под нами вода не черная и мрачная, как в Гроте 40 саженей, а сине-фиолетовая. Сквозь маску я вижу, как Принсло привязывает к концу веревки утяжелитель и отпускает его в воду. С того места, где нахожусь я, это выглядит как рост корня дерева на видео в замедленном воспроизведении.
Маршалл, тоже надевший маску и ласты, плавает рядом с Ханли; оба делают вдох и синхронно ныряют вдоль веревки. Я выполняю дыхательные упражнения – «вдыхаем раз, задерживаем два, выдыхаем десять, задерживаем два» – и закрываю глаза, стараясь успокоиться и расслабить тело. Сосредотачиваюсь на статических задержках дыхания, которые я отрабатывал в последние несколько месяцев, вспоминаю, как легко было задерживать дыхание на три минуты, и пытаюсь представить, каким пустяком мне сейчас покажется минутное погружение на 15 метров.
Я, конечно, много говорю сам с собой, но все мои наставники подчеркивали, что такая внутренняя самоподдержка имеет важнейшее значение: я должен убедить себя, что это погружение будет легким и приятным. Фридайвинг, как говорил Уильям Трубридж, – это психологическая игра.
Когда я через несколько минут открываю глаза, у меня легкий туман в голове от интенсивных дыхательных упражнений. Сильно кружится голова. Маленькие фигурки Принсло и Маршалла, которые плавают кругами у конца веревки, кажутся высоко парящими в безоблачном небе. Нет ничего, что могло бы убедить меня в обратном: ни дна, ни морских животных или кораблей. Картина выглядит во всех отношениях зеркальным отражением мира на поверхности. К счастью, после стольких месяцев тренировок я уже привык к дезориентации такого рода. Я расслабляюсь и принимаю все как есть.
Вдыхаем раз, задерживаем два, выдыхаем десять, задерживаем два…
Я начинаю делать последние десять выдохов. Мои мысли возвращаются к тренировкам с Принсло в Кейптауне. Мы были в карьере, заполненном пресной водой, и отрабатывали ныряние на глубину. У меня опять не получалось опуститься ниже шести метров. Я вынырнул после очередной мучительной попытки сделать это, и тут ко мне подплыла Ханли. Она посоветовала мне при следующем погружении, самом глубоком в тот день, закрыть глаза. Принсло объяснила, что это упражнение на доверие, что я должен научиться доверять ей и самому себе. Я подумал, что это ужасная идея, но вслух ничего не сказал. Я вообще ничего не сказал. Сделал вдох, зажмурился, нырнул и через минуту вынырнул. Это было самое глубокое, продолжительное и комфортное погружение из всех, которые я на тот момент совершил. Я нырнул на глубину 12 метров.
И вот теперь, глядя в голубую бездну, наблюдая за Принсло и Маршаллом, парящими подо мной на глубине, я пытаюсь припомнить, каково это было – нырять вслепую. А потом делаю последний вдох и погружаюсь.
Подтягиваясь вниз по веревке левой рукой, правой я зажимаю нос, направляю воздух из области живота в носоглотку, выкашливаю в закрытый рот звук «т» и перекрываю гортань надгортанником. Отправляю воздух из задней части горла в ушные пазухи. Я впервые использовал метод Френцеля на глубине. Работает безупречно. После полудюжины подтягиваний я прохожу шестиметровую глубину и теперь быстро падаю.