К днищу лендера, который инженеры Бартлетта готовят для предстоящей экспедиции, прикреплена платформа с 23 килограммами балласта; она потянет аппарат на глубину. Когда лендер опустится на дно океана, инженеры отправят с находящегося на палубе устройства (по сути, это сонар) акустический сигнал, который даст роботу команду закачивать воду. Пока лендер не поднимут на борт, ученые не будут знать, в каком месте он лег на дно и что за пробы собрал. Эти роботы работают вслепую.
Примерно через час инженеры дадут аппарату сигнал сбросить платформу с балластом, и он всплывет на поверхность. Установленный на лендере радиопередатчик будет передавать поисковому судну его координаты. Судно подойдет к месту всплытия робота. Если лендер всплывет в ночное время, засечь его помогут проблесковые маячки.
По крайней мере, так все это должно работать. Исследования ультраабиссальной зоны океана с помощью лендеров начались относительно недавно. Ими занимается от силы полдюжины ученых. Что-нибудь постоянно идет не так. За те десять лет, что Бартлетт изучает известковый ил, его лендеры ломались, сбоили, терялись – порой все одновременно.
Изучение ультраабиссальной зоны затрудняется еще и тем, что большинство самых глубоких мест океана находится в сотнях километров от берега, а берег этот зачастую принадлежит какой-нибудь далекой стране. Доставка контейнера с тысячами килограммов оборудования в захолустный порт на острове Гуам или в отдаленный уголок Мексики – это настоящий логистический кошмар, и обходится он очень дорого. Кроме того, на то, чтобы добраться до глубоководных областей океана, уходит много дней, а аренда судна и оплата топлива могут стоить тысячи долларов.
Сложив все это вместе, начинаешь понимать, почему ученых, которые занимаются исследованиями ультраабиссальной зоны, так мало. Не говоря уже об исследователях-любителях – их нет вообще. Ни у одного любителя нет таких денег. У университетов и научно-исследовательских институтов их, как правило, тоже нет. Бартлетт – один из наиболее авторитетных и уважаемых специалистов по морской микробиологии в мире; он работает в одном из самых известных океанографических институтов. Но даже он и его коллеги выбираются на полевые исследования примерно раз в год. Если повезет.
Я узнал обо всех этих трудностях полгода назад. В ходе телефонного интервью Бартлетт рассказал мне, что собирается вернуться для сбора проб в Бездну сирены. Она находится в Марианской впадине и является одной из самых глубоких точек мирового океана – ее глубина составляет 10,6 километра. Бартлетт предложил мне отправиться с ним. А потом попросил помочь с организацией этой поездки. Мы наметили даты на лето, и я принялся за дело.
По мнению Бартлетта, преимущество работы в Бездне сирены состоит в том, что она находится всего в 150 километрах от острова Гуам, расположенного в северной части Тихого океана, и от Калифорнии до этого острова «всего» двадцать пять часов перелета. Недостатком, как я вскоре понял, было то, что Гуам является территорией США. Это означает, что все суда, стоящие в его порту, обязаны соблюдать американские правила судоходства. Из-за этого арендовать исследовательское судно практически невозможно. За неделю я потратил кучу денег на международные звонки. Я переговорил с каждым капитаном порта и яхт-клубом на Гуаме, пытаясь подыскать судно, которое могло бы совершить необходимое нам плавание, не нарушив при этом американские законы.
Большинство рыбацких судов были достаточно большими, чтобы взять на борт лендеры и нашу команду из пяти человек, но не обладали нужным запасом хода по топливу или условиями проживания. Немногие суда, удовлетворявшие этим требованиям, по законам США не могли перевозить посторонних лиц дальше, чем на 32 километра от берега. Коммерческие суда, например буксиры, имели и разрешение на перевозку пассажиров, и достаточный запас хода, но стоили безбожных денег. Один капитан заломил 80 000 долларов за два дня аренды – примерно в десять раз больше, чем позволял бюджет Бартлетта.
После нескольких месяцев тщетных поисков я связался с одним вспыльчивым человеком по имени Норман. Норман живет на острове Сайпан, примерно в 160 километрах к северу от Гуама, и управляет пятнадцатиметровым рыболовным траулером, который называется Super Emerald. На жителей Сайпана не распространяются гуамские правила судоходства – по крайней мере, Норман мне так сказал. Нужно было только перевести ему депозит в размере нескольких тысяч долларов, и он был готов доставить нас куда угодно.
Правда, была одна проблема. Траулер Super Emerald разваливался на глазах. Его щербатый корпус повидал виды, койки, стулья и холодильники на судне отсутствовали, готовить еду было негде. Норман предупредил, что нам придется спать на стальном полу, а одеяла и полотенца мы должны были взять с собой. Горячей пищи на Super Emerald не будет. Есть придется, сидя по-турецки вокруг сумки-холодильника, напротив туалета. «Там все без излишеств», – сказал Норман сквозь помехи на телефонной линии. Однако он заверил меня, что Super Emerald в состоянии совершить плавание такого рода. Учитывая тот факт, что Норман просил всего лишь 3500 долларов в день, я посчитал сделку довольно удачной и тут же забронировал траулер.
Затем, за три недели до отъезда, ведущий инженер Бартлетта внезапно уволился из института Скриппса. Мне сказали, что три года назад он уже плавал на Super Emerald к Бездне сирены. Ходили слухи, будто он поклялся, что ноги его больше не будет на этом судне. Без инженера мы не могли привести в действие лендеры, а без лендеров не имело смысла ставить под угрозу наши жизни на борту этого корабля.
Бартлетт нашел нового инженера, и на какое-то время дела как будто наладились. Мне, правда, пришлось перебронировать Super Emerald на сентябрь. В северной части Тихого океана осень – сезон тайфунов; эти месяцы в море ужасны. Но зимой еще хуже. Если мы собирались добраться до Бездны сирены в этом году, нужно было рискнуть. Но за несколько недель до отъезда я получил от Бартлетта электронное письмо. Он сообщал, что у института Скриппса стало туго с финансами и экспедицию отменили, на этот раз окончательно.
Так что когда месяц спустя команда судна «Наутилус» предложила Бартлетту и его коллегам присоединиться к экспедиции к желобу Пуэрто-Рико, это была большая удача: «Наутилус» считается одним из самых современных исследовательских кораблей в мире.
Желоб Пуэрто-Рико – это восьмисоткилометровая расселина, которая змеится с востока на запад от Гаити до Малых Антильских островов и достигает в глубину 8742 метров. Это самое глубокое место в Атлантическом океане. Частным лицам нельзя находиться на борту «Наутилуса» больше суток, поэтому я не мог поехать в десятидневную экспедицию вдоль желоба. Мы решили, что я арендую чартерное судно, выйду на нем в океан и встречусь с Бартлеттом и остальными членами команды «Наутилуса» в 65 километрах от северо-западного побережья Пуэрто-Рико, в том месте желоба, которое называется каньоном Мона. Я посмотрю, как Бартлетт и его коллеги проведут запуск лендера, побуду с ними один день, а затем отправлюсь назад, на берег.
Не лучший сценарий, но я уже потратил почти целый год на бесплодные попытки понаблюдать за исследованиями ультраабиссальной зоны, и такой вариант был для меня единственной возможностью наконец сделать это.
Представьте себе, что вы смотрите на трехмерную топографическую карту. Вы заметите горные хребты, покрывающие все континенты, и самые высокие горы: Эверест в Гималаях, Килиманджаро у восточного побережья Африки, Монблан во Французских Альпах, гору Мак-Кинли на Аляске. Теперь вообразите, что вы перевернули эту карту вверх ногами. Вы увидите, что высочайшие пики мира внезапно превратились в самые глубокие впадины. Так выглядит дно океана, а глубокие впадины, усеивающие его, ученые и называют ультраабиссальной зоной.
Как и самые высокие горы мира, глубоководные желоба разбросаны по всему земному шару; их разделяют сотни, порой тысячи километров. Иными словами, ультраабиссальная зона не является сплошной. Общее у этих разрозненных желобов то, что все они имеют глубину от 6000 до 10 000 метров. Именно это и заставляет нас относить их к единой зоне океана.
Давление здесь в 600–1050 раз выше, чем на поверхности. Если бы вы могли там плавать (что невозможно), ощущение было бы примерно таким, как если бы вы удерживали на своей голове Эйфелеву башню. Второй вопрос – температура, которая постоянно держится чуть выше точки замерзания. А еще в ультраабиссальной зоне, конечно, нет света и даже кислорода очень мало.
На этой глубине нет ничего, что нужно для жизни. Но жизнь каким-то образом умудряется здесь существовать.
В 2011 г. команда Бартлетта спустила в Бездну сирены, на глубину около 10 670 метров, лендер, оснащенный прожекторами и видеокамерами. Ученые предполагали увидеть глубоководных креветок, возможно, какие-то камни и ил. Вместо этого они обнаружили скопище гигантских амеб размером с кулак крупного мужчины, прикрепившихся к морскому дну и покрытых оборками выростов, напоминавших рюши на рубашках, которые носили под смокинг в 70-х.
Эти существа были названы ксенофиофорами. Каждое из них имеет свыше 10 сантиметров в ширину, но при этом представляет собой всего одну клетку. У ксенофиофор нет ни мозга, ни нервной системы, однако они способны перемещаться, отыскивая пищу среди накапливавшихся миллионы лет отложений детрита. Ксенофиофор явно не беспокоит воздействующее на их тела давление в 1055 килограммов на квадратный сантиметр. В самой глубоководной части мирового океана Бартлетт открыл самых больших в мире одноклеточных.
Словно для того, чтобы картина стала еще более причудливой, в середине видео в кадре лениво проплыла медуза.
Через год, в 2012-м, группа исследователей из Абердинского университета опустила металлическую ловушку на глубину 6700 метров в желоб Кермадек у побережья Новой Зеландии. Через несколько часов они вытащили креветку-альбиноса размером с домашнюю кошку.