– Мы получили неожиданный результат, – сказал журналисту New York Times Джордж Коди, научный сотрудник, проводивший этот эксперимент. – Под давлением в смеси образовался пируват, молекула, включающая три связанных атома углерода.
Пируваты являются важнейшими соединениями в биохимии и элементами многочисленных органических соединений. Вэхтерсхойзер торжествовал победу; он писал, что эти эксперименты «существенно укрепили надежду на то, что когда-нибудь станет возможным понять и реконструировать процесс возникновения жизни на Земле».
Дальнейшие исследования дали еще более поразительные результаты. В статье, опубликованной в январском выпуске журнала Philosophical Transactions of the Royal Society за 2003 г., исследователи Майкл Расселл и Уильям Мартин утверждали, что именно гидротермальные источники, точнее, маленькие пустоты внутри образующих их пиритовых пород являются идеальным «инкубатором» для органических молекул. Расселл доказывал это, растворяя гидротермальные газы, а затем добавляя в полученный состав богатый железом раствор. В течение минуты сульфид железа образовывал «соты» с ячейками шириной в несколько сотых миллиметра. Мембраны новообразованных структур отделяли друг от друга два раствора с разными концентрациями ионов, а на самих мембранах создавалось напряжение около 600 милливольт. Это напряжение, сохранявшееся в течение нескольких часов, примерно соответствует напряжению клеточных мембран. Его достаточно для формирования органических соединений.
– Этот маленький камешек напоминает нам, откуда мы появились, – говорил Расселл.
Если гипотеза мира сульфидов железа верна, то жизнь не только могла, но и должна была зародиться в гидротермальных источниках. Нигде на планете больше не было химических элементов и высокого давления, необходимых для образования органических соединений, которые потом привели к возникновению первых форм жизни. Процессы, происходящие в гидротермальных источниках, настолько устойчивы и единообразны, что жизнь, скорее всего, зародилась в сотнях и тысячах из них примерно в одно и то же время: то были триллионы различных клеток, воспроизводящихся в кипящей воде по всему дну морскому.
Племя, рожденное океаном.
– Привет, Сан-Франциско!
Суббота, 6:30 утра. Я стою рядом с восьмиметровым рыболовным судном Sea-Pro в порту Сан-Хуана. Капитан Хосе стоит рядом со мной, энергично пожимая мне руку, и в третий раз за десять минут приветствует меня в Пуэрто-Рико. Он низкорослый и мускулистый; на нем коричневая бейсболка с огромным козырьком, серые шорты и черные ботинки с белыми теннисными носками. Когда капитан не обращается ко мне, он свистит и орет на двух матросов, молодых местных парней.
– С этими ребятами надо построже, понимаешь, – говорит капитан Хосе. – Я их должен как следует учить!
Я кидаю свою фридайверскую экипировку на корму и запрыгиваю на борт. Капитан Хосе следует за мной, встает за штурвал, заводит мотор, разворачивает судно, и мы берем курс на север, в открытое море.
Шторм, трепавший Сан-Хуан прошлой ночью, прошел, оставив после себя чистое безоблачное небо и серый зеркальный океан – идеальные условия. Капитан Хосе рассчитывает, что мы прибудем к краю желоба Пуэрто-Рико примерно через три-четыре часа.
– Я знаю эти места лучше всех, – говорит он. – Капитал Хосе точно знает, куда идти!
Три часа спустя он все еще болтает и кричит. У нас за спиной здания Сан-Хуана и горы вокруг него, уменьшившиеся до тонкого мазка на горизонте; перед нами нет ничего, кроме открытого безбрежного океана. Капитан Хосе утверждает, что мы отошли от берега больше чем на 30 километров. Мы наконец над крутым обрывом желоба Пуэрто-Рико.
– Сан-Франциско, – кричит мне капитан. – Ты готов делать свое дело?
Он глушит мотор, берет бутерброд и вместе с матросами садится на планшир. Они смотрят, как я надеваю маску, пояс с утяжелителями и ласты и беру герметичный пакет, в котором лежит белая, размером с кулак, пластмассовая банка от отбеливающего крема Daggett&Ramsdell для локтей и колен (формула усиленного действия). Внутри банки находится послание, которое я собираюсь отправить в ультраабиссальную зону.
Я никогда не пользовался отбеливателем для локтей и даже не подозревал о его существовании, пока два дня назад не начал мастерить глубоководный контейнер. Несколько часов я прочесывал хозяйственные магазины в поисках чего-то достаточного компактного и герметичного. И ничего не нашел. Тогда я пошел в аптеку и изучил отдел косметики. Оказалось, что круглая сорокаграммовая баночка с отбеливателем для локтей идеальна в качестве двухкорпусного сосуда, способного выдержать сокрушительное давление воды. А маленький стеклянный контейнер с тенями для век Maybelline Color Tattoo – отличная барокамера.
Я купил и тени, и крем, извлек содержимое, поместил свое послание в коробочку от теней, опустил ее в банку от отбеливателя, заполнил все это силиконовым маслом и герметично запечатал. То, что надо. Даже мельчайший пузырек воздуха мог бы разрушить эту емкость на пути вниз, но силиконовое масло вытеснило весь воздух. Оно также защитит мою конструкцию от давления на глубине 8750 метров, если, конечно, она опустится так глубоко. Подошла бы любая жидкость; я выбрал силиконовое масло потому, что оно не повредит хрупкую электронную вещицу, которую я поместил внутрь.
Теперь, на палубе, я беру свой самодельный глубоководный контейнер, засовываю его в жилет моего гидрокостюма, перекидываю ноги за борт и прыгаю в воду. Сияющая ярко-синяя морская вода соперничает с цветом полуденного неба над головой. Видимость – 60 метров, а может, и дальше; это лучшая видимость, при которой мне доводилось нырять.
Дополнительные два килограмма на моем поясе помогают мне опускаться быстрее и почти без усилий. Примерно через 10 секунд я уже на другой стороне гравитации. Я падаю сквозь портал, ведущий в глубину.
Я вытягиваю перед собой правую руку и отталкиваю воду волнообразным движением, чтобы замедлить падение тела. Все замирает; здесь нет ни звука, ни движения – ничего, что можно ощутить. Воздух, который я вдохнул, исчез, и я неподвижно парю вверх ногами, вытянув шею в пустоту под собой. Я засовываю левую руку в жилет гидрокостюма и достаю контейнер. Протягиваю руку над головой, так что мой кулак направлен ко дну, и разжимаю его.
Контейнер медленно вращается, удаляясь сантиметр за сантиметром, метр за метром, пока не превращается в белую точку на фоне пустого голубого пространства. Но теперь все не так, как было полтора года назад. Я знаю, что окружающее меня пространство совсем не пустое.
Здесь, в океане, больше живых существ и больше различных форм жизни, чем где-либо еще в известной вселенной. И пока я парю над глубоким морским дном, точно спутник на многокилометровой высоте, мне приходит в голову, и не в первый раз, что чем дальше мы погружаемся в лишенные света морские глубины, тем ближе мы подходим к пониманию нашего происхождения – наших амфибийных рефлексов, наших позабытых чувств, нашей доисторической родины.
В пластмассовом контейнере находится цифровая копия книги, которую вы только что прочли.
Слова, которые вы читаете сейчас, опускаются на глубину Атлантического океана, удаляясь на сотни метров или, быть может, на километры от пронизанной солнцем поверхности. Но они не затерялись в далеком чуждом мире. Ведь море – это место, где миллиарды лет назад появилась жизнь. Место, куда все живые существа в конце концов вернутся.
Через несколько часов, когда капитан Хосе заводит судно в порт, я представляю себе, как контейнер бесшумно опускается на дно, туда, где долины и холмы никогда не видят солнца. Там он останется на многие тысячи лет, пока его будет неторопливо засыпать нескончаемый снегопад микроскопических скелетов, которые когда-нибудь в грядущем снова окажутся на земле.
Путешествие закончилось так же быстро, как началось. Мы наконец вернулись домой.
Подъем
– 8750 метров
Лендер Дуга Бартлетта так и не достиг ультраабиссальной зоны. Точнее, он так и не вернулся назад. «Это была катастрофа, – написал Бартлетт мне в электронном письме в тот день, когда я вернулся из Пуэрто-Рико. – Оно и к лучшему, что тебя там не было, – ты бы увидел только очень раздосадованного инженера».
То ли стеклянные сферы, обеспечивающие всплытие, лопнули и потащили лендер назад на дно, то ли радиомаяк сломался, то ли сильное течение затянуло аппарат куда-то в далекие воды. А может, случилось все сразу. Бартлетт сказал, что не знает и, скорее всего, не узнает никогда, что произошло. Ультраабиссаль заполучила еще одну жертву – на этот раз стоимостью в десятки тысяч долларов.
Но были и хорошие новости. Бартлетт и его коллеги надеялись снова отправиться в экспедицию, причем, возможно, к Бездне сирены и, возможно, снова на борту Super Emerald. «Может, ты опишешь наш триумф в Бездне сирены в своей следующей книге», – написал Бартлетт в конце письма. Он зарезервировал для меня местечко – на этот раз на холодном стальном полу, напротив уборной.
– 3050 метров
«Сенсационная» запись, которую сделал Фабрис Шнёллер с борта моторки в Тринкомали, может действительно оказаться существенной и важной. Шнёллер считает, что записал «пушечный выстрел» – удивительный звук, который кашалоты издают крайне редко.
Считается, этот звук связан с охотничьей техникой кашалотов. В отличие от беззубых китов, которые для отделения планктона от воды используют особые роговые пластины, похожие на волосы, у кашалота около сорока зубов. Они расположены вдоль нижней челюсти. Китобои думали, что кашалоту эти зубы нужны для нападения на добычу, но современные исследования свидетельствуют о том, что это не так. Изучение содержимого желудков мертвых кашалотов (напомню, что у кашалота четыре желудка) показывает, что они не пережевывают пищу. Гигантские кальмары, их основная добыча, плавают со скоростью до 56 километров в час. Их длина иногда превышает 18 метров. Максимальная скорость кашалота составляет около 40 километров в час. Как он может поймать, а тем более убить гигантского кальмара, если не укусив его, когда тот проплывает мимо? И какой прок от зубов, если ими нельзя жевать пищу?