Принсло говорит, что большинство людей всю жизнь дышит только верхом грудной клетки, а это означает, что они используют лишь часть своих легких. Чтобы запастись большим количеством кислорода для более продолжительных погружений, мне нужно научиться дышать всеми легкими целиком.
Ханли велит мне сделать двадцатисекундный вдох, набрав воздух в область желудка, грудины и верха груди. Когда я это делаю, меня начинает тошнить, но через несколько минут я привыкаю. Затем Принсло достает секундомер и готовится фиксировать длительность моей первой попытки задержать дыхание. Я ложусь на свой коврик, вдыхаю еще один огромный глоток воздуха во все три отдела легких и задерживаю дыхание. Ханли начинает считать.
Проходит, как мне кажется, секунд 30. Меня кошмарно тошнит. Голова раскалывается. На мгновение я представляю себе, каково это – в таком состоянии оказаться на глубине 30 метров под водой. Эта мысль вызывает у меня панику. Несколько секунд спустя мое тело начинают сотрясать конвульсии. Я пытаюсь их унять, но не получается. Принсло останавливает секундомер и велит мне выдохнуть, затем вдохнуть. Я сажусь, мотаю головой, чувствуя, что это полный провал.
– Неплохо, – говорит она. – За первую же попытку ты более чем удвоил свой результат. – Она показывает мне секундомер. Я только что задержал дыхание на одну минуту 45 секунд.
Я спрашиваю про конвульсии. Ханли объясняет, что реакция организма на экстремальную задержку дыхания включает три стадии. Конвульсии – первая стадия. «Твой организм реагирует не на отсутствие кислорода, а на накопление углекислого газа, – говорит она. – Когда начинаются конвульсии, это просто предупреждение о том, что у тебя осталось всего несколько минут, прежде чем тебе действительно станет необходимо вдохнуть». Вторая стадия реакции наступает, когда селезенка выбрасывает в кровоток до 15 % свежей, богатой кислородом крови. Обычно это происходит, только когда организм испытывает шок, давление падает, пульс учащается, органы перестают работать. Но такое происходит и в случае экстремальной задержки дыхания. Фридайвер ждет, когда селезенка вбросит свежую кровь, чувствует этот вброс и использует его как турбонаддув, погружаясь еще глубже.
Третья стадия реакции – потеря сознания. Когда мозг чувствует, что ему не хватает кислорода для продолжения работы, он отключается, чтобы сохранить энергию, точно гасит свет.
Вес мозга составляет лишь около 2 % от всего веса тела, однако он использует 20 % кислорода, имеющегося в организме. Наличие жидкости во рту или горле активирует еще один защитный рефлекс: гортань автоматически закрывается, предотвращая попадание воды в легкие. Человек, занимающийся фридайвингом, учится чувствовать приближение конвульсий и выброса крови селезенкой и точно знает, когда нужно подниматься на поверхность, чтобы не допустить потери сознания. Фридайверы выживают благодаря тому, что понимают и учитывают эти механизмы.
– Мы неспроста наделены этими потрясающими рефлексами, – говорит Принсло. – Нам суждено быть под водой! – Она велит мне принять новую позу. – Ты прямо рожден для этого!
Я лежу на спине, готовясь к своей последней на сегодня попытке задержать дыхание. Вдох, выдох, глубокий вдох, задержка. Принсло засекает время на секундомере. Я закрываю глаза.
Прошло, как мне кажется, 20 секунд. У меня снова начинаются легкие конвульсии. Я говорю себе, что это естественно, приказываю себе сосредоточиться, расслабиться и ждать вступления в игру селезенки. Ждать трудно. В груди тяжесть, а сердце колотится с такой силой, что его удары ощущаются в руках, ногах, промежности. Я чувствую себя очень плохо.
– Держись, ты можешь гораздо дольше. Ты пока только на первой стадии, – уверяет меня Ханли.
Я держусь. Проходит, по-моему, еще секунд 10, мой желудок начинает сжиматься, а горло напрягается. У меня снова приступ клаустрофобии. «Еще чуть-чуть… еще немного…» – мягко говорит Принсло. Вскоре мое тело словно электризуется. Я замечаю, что извиваюсь на коврике, как рыба, выброшенная из воды. «Сейчас твоя селезенка наполняет тело свежей, богатой кислородом кровью», – говорит она. Через несколько мгновений мне начинает казаться, что я чувствую, о чем она говорит. Мое тело успокаивается. Темнота под закрытыми веками становится глубже, шум, доносящийся со стороны бассейна, стихает, и мне кажется, будто я куда-то уплываю…
– Дыши! – говорит она.
Я выдыхаю, вдыхаю, выдыхаю. Голова кружится, трудно сфокусировать взгляд, потому что глаза мигают, но я чувствую себя хорошо. «Как ты думаешь, сколько ты выдержал?» – спрашивает меня Ханли. Я пожимаю плечами и говорю, что, наверно, минуту или около того. Она улыбается. Оказывается, в этот раз я не просто удвоил свой рекорд по задержке дыхания. Я его утроил. Секундомер показывает три минуты десять секунд.
Может, люди и в самом деле рождены для того, чтобы заниматься фридайвингом, как утверждает Принсло. Но это вовсе не означает, что нырять легко. Все равно приходится задерживать дыхание на долгое время, напрягаться до предела и сохранять самообладание. Теперь я уже мог задерживать дыхание больше, чем на три минуты, но все еще не пытался нырять глубже трех метров или около того. После того, что мне довелось увидеть, о погружении еще на несколько метров не могло быть и речи.
И все же я по-прежнему хотел узнать, каково это – быть на глубине.
Девяносто метров – середина фотической зоны. Даже в самых чистых океанах при палящем солнце видимость на этой глубине составляет лишь около 0,5 % от видимости на поверхности, поэтому вода там всегда серая и сумрачная. Без искусственного освещения видимость в любом направлении составляет примерно 15 метров. Свет рассеянный, поэтому верх, низ, право, лево – все кругом на глубине 90 метров выглядит одинаково.
Поскольку света так мало, жизни здесь тоже меньше, чем в более мелких, более освещенных водах. Существа, которые здесь все-таки обитают, должны приспосабливаться к сумраку: у рыб появились большие глаза, чтобы лучше видеть; акулы для поиска добычи используют магниторецепцию; кальмары, микроорганизмы и бактерии освещают себе дорогу с помощью биолюминесценции.
Погружаться на эти глубины очень трудно и зачастую опасно. Аквалангисты могут опускаться на 90 метров, дыша смесью газов, но для того требуются годы тренировок и логистика кошмарной сложности. Опасность заключается не в самом погружении, хотя и это, конечно, опасно. Опасен подъем на поверхность. Для аквалангиста часовой спуск на глубину 60 метров при дыхании обычным сжатым воздухом чреват десятичасовым подъемом, который необходим, чтобы снизить смертельно опасный уровень содержания в крови азота, накопившегося во время погружения. А вот девяностометровый подъем на сжатом воздухе, скорее всего, вас просто убьет.
Оптимальным вариантом для меня в ближайшей перспективе был разговор с Уильямом Трубриджем. Он постоянно ныряет на 90 метров. У Трубриджа и остальных фридайверов, которые для достижения этой глубины не пользуются ничем, кроме возможностей собственного тела, есть преимущество перед аквалангистами: они не подвержены декомпрессионной болезни. В одном вдохе воздуха просто нет такого количества азота, чтобы кровь вскипела. После всплытия он выводится из организма всего за несколько секунд – это тоже одна из функций главного рубильника жизни.
Между 2007 и 2010 гг. Трубридж побил четырнадцать мировых рекордов (в основном своих же) в таких дисциплинах, как CNF (Constant Weight Without Fins, ныряние с постоянным весом без ласт) и FM (Free Immersion, свободное погружение). Он считается лучшим современным ныряльщиком, так что о погружениях на 90 метров ему известно больше, чем кому-либо в этом мире.
– Фридайвинг – это настолько же интеллектуальная игра, насколько и физическая, – говорит Трубридж.
Мы сидим у бассейна гостиницы Messinian Bay на следующий день после моего урока с Принсло. Коротко стриженный Трубридж, в солнцезащитных очках анатомической формы и поношенной футболке, хорошо вписывается в компанию остальных фридайверов, которые здесь собрались. У него тихая, ботанистая энергетика инженера-программиста.
Трубридж говорит, что, как почти все участники соревнований по фридайвингу, он ныряет с закрытыми глазами, открывая их лишь на мгновенье, когда достигает тарелки на конце троса. Благодаря тому что он ныряет вслепую, его мозг экономит энергию и кислород, которые ушли бы на обработку зрительной информации.
Так что Трубридж не может рассказать, как всё выглядит на глубине 90 метров, но зато может описать, как это ощущается. Он откидывается в своем кресле и глубоко вздыхает. Когда он начинает свой рассказ, мне опять становится не по себе…
Первые десять метров под водой твои легкие, наполненные воздухом, выталкивают тело на поверхность, так что приходится грести, чтобы погружаться все ниже. Вдувая воздух в каналы среднего уха, чтобы выровнять давление, испытываешь куда больший дискомфорт, чем когда сидишь в самолете, набирающем высоту. Если полностью выровнять давление в ушах не удается, оно становится опасным. Не вернувшись к поверхности сразу, можно повредить барабанные перепонки.
При этом тебе остается проплыть в общей сложности еще 170 метров.
Опустившись ниже десяти метров, ощущаешь, что давление на тело возросло вдвое, а легкие сжались. Внезапно начинает казаться, как будто ты паришь в невесомости; это состояние называется нейтральной плавучестью. Затем происходит нечто потрясающее: ты продолжаешь погружение, а океан начинает затягивать тебя в глубину. Вытягиваешь руки по бокам в позе парашютиста, расслабляешься и без малейших усилий погружаешься все глубже.
На 30 метрах давление увеличивается в четыре раза. Поверхность уже почти не просматривается, но ты и так ее не видишь, ты ведь закрыл глаза еще у поверхности. Твоя кожа холодеет – ты готовишься оказаться в объятиях глубины.
Затем, на 45 метрах, наступает помрачение сознания, вызванное повышением уровня углекислого газа и азота в крови. На короткое время можно забыть, где ты и зачем.