Она повернулась к ним спиной и улыбнулась в объектив фотоаппарата. Сверкнула вспышка.
Глава 38
Нелли не знала, что было хуже всего на вернисаже. Сама картина или поведение Штеффи. Не следовало кричать на Кариту и позориться перед людьми. Можно было просто уйти оттуда, тихо и спокойно.
Штеффи все еще заметно нервничала. Она бежала по центральной улице, словно галерея и Карита преследовали ее.
– Не беги так быстро, – взмолилась Нелли.
Штеффи замедлила шаг и посмотрела на сестру.
– Знаешь что? Давай сходим в кондитерскую. Хочешь?
– Хочу.
Нелли огляделась. На другой стороне улицы виднелась позолоченная вывеска и большое окно кондитерской.
– Вот!
Штеффи заколебалась.
– Давай поищем другую.
– Здесь так красиво! Почему мы не можем пойти сюда?
Штеффи продолжала медлить.
– У меня есть деньги, – сказала Нелли. – Если ты боишься, что тут слишком дорого.
– По поводу денег не волнуйся, – ответила Штеффи. – Я угощаю. Здесь не дороже, чем в других местах.
Они пересекли улицу и вошли в кондитерскую. Как красиво! Мебель обтянута красным бархатом, на стенах – большие зеркала в позолоченных рамах. Официантки одеты в белые блузки, черные юбки и кружевные передники.
Девочкам повезло – у окна только что освободился столик. Официантка поспешила убрать пустые чашки и блюдца.
– Хочешь горячего шоколада?
– Хочу.
– А пирожное?
– Да.
Нелли выбрала пирожное со взбитыми сливками и зеленым марципаном. Штеффи заказала себе чашку кофе и шоколадный бисквит.
Настоящие взбитые сливки. Нелли держала их во рту, а они таяли. Нежные сливки, горьковатый шоколад и сладкий марципан – чудесный вкус.
На какое-то время Нелли почти забыла о вернисаже. Но едва она слизнула остатки сливок, как у нее заныло под ложечкой.
– Штеффи, – сказала она, – как думаешь, Карита очень рассердилась?
– Рассердилась ли она? Какое тебе дело до нее? Она так с тобой обошлась!
– Светлая картина красивая, – пробормотала Нелли.
– А вторая?
– Все равно, ты зря раскричалась. Все смотрели на нас.
– Ну и что?
Глядя на выражение лица Нелли, Штеффи сменила тон.
– Прости, Нелли. Мне и правда не стоило кричать. Но я просто взбесилась! Я хотела тебя защитить.
Нелли кивнула.
– Знаю. Я не сержусь на тебя.
– Хочешь переночевать в городе? Я позвоню тете Альме и скажу, что ты останешься у меня.
Нелли с радостью осталась бы у сестры. Но она знала, что утром Штеффи переезжает. Это был ее последний вечер в семье Карлсон. Наверняка они хотели провести его вместе.
Она покачала головой.
– Я поеду домой. Проводишь меня на пароход?
– Само собой. У нас есть еще два часа. Можем погулять или сходить в кино, если есть дневной сеанс.
– В кино?
В голосе Нелли прозвучал ужас. Пятидесятники запрещают кино.
– Извини, – сказала Штеффи. – Я забыла. Не будем понапрасну гневить Бога. Лучше прогуляемся. Погода чудесная.
Они вышли из кондитерской: небо было безоблачно, солнце припекало. Сестры отправились по Авеню к площади Гёта.
– Тут праздновали окончание войны, – сказала Нелли. – Я помню.
– Да, – ответила Штеффи. – Сегодня исполняется ровно шесть лет с того дня, как началась война.
– Сегодня?
– Да.
– Если бы войны не было, – спросила Нелли, – интересно, как сложилась бы наша судьба?
– Мама осталась бы жива.
Нелли почувствовала, что настал удачный момент для вопроса.
– Штеффи, а папа тоже умер?
– Не знаю, – ответила та. – Я не знаю, Нелли. Но никто не смог его разыскать.
– Тогда он, скорее всего, умер.
Штеффи не ответила. Она взяла руку Нелли и сжала в своей ладони.
– Поехали куда-нибудь, – предложила старшая сестра. – Например, в Слоттскуген.
Они вышли из трамвая и по дорожке пересекли широкий газон. У подножия холма, на вершине которого находится пруд с тюленями, торговали воздушными шарами и ветряными вертушками.
– Хочешь вертушку?
Нелли помотала головой. Она уже взрослая.
Морем и рыбой запахло еще до того, как они подошли к пруду. В зеленоватой воде плавали тюлени.
Нелли видела тюленей у острова, но так близко и так много сразу – никогда. Звери ловко двигались в воде, ныряли, переворачивались на спину и обратно на живот. Время от времени то один тюлень, то другой высовывал из воды голову и оглядывался по сторонам.
Бедные тюлени – сидят в пруду, вместо того чтобы свободно плавать в море!
Девочки еще долго гуляли по парку Слоттскуген, разглядывая самых разных животных – лосей и оленей, лошадей и коз, осторожных лисиц и щеголеватых павлинов.
Время пробежало незаметно, осталось всего полчаса до отплытия парохода Нелли.
Штеффи проводила сестру к Деревянному пирсу и дождалась, пока та поднимется на борт. Помахала Нелли рукой. Судно отчалило. Штеффи стояла на пирсе до тех пор, пока пароход не скрылся из глаз.
Глава 39
Комната, которую снимала Штеффи, находилась в подвале частного дома. Хозяйка долго извинялась, но Штеффи это нисколько не смущало: летом на острове она всегда жила в подвале – остальные комнаты сдавали дачникам. Окна располагались высоковато, в целом же комната была уютной и довольно светлой, по крайней мере сейчас, в погожие сентябрьские дни.
Штеффи было непривычно, приходя домой, оказываться в одиночестве. Ужин она не готовила, довольствовалась чаем и бутербродами, зато взяла привычку обедать в больничной столовой для персонала. По воскресеньям Штеффи неизменно ждали к обеду Карлсоны, если она не уезжала на остров.
Одиночество навевало Штеффи грустные мысли. Ей казалось, что такая жизнь теперь никогда не кончится. Каждое утро Штеффи будет просыпаться и собираться на опостылевшую работу, каждый вечер будет возвращаться в комнатку с чужой мебелью и керосиновой плиткой. Наверное, у нее никогда не будет настоящего дома.
На острове у тети Марты с дядей Эвертом хорошо, но она не может там оставаться. Она выросла и должна обеспечивать себя сама.
Через несколько недель после переезда на новую квартиру Штеффи разрешили навестить Юдит в клинике для душевнобольных в Лилльхагене. Она отправилась туда, купив по дороге апельсин.
Штеффи едва помнила вкус этого оранжевого фрукта. В годы войны апельсины не продавали. Но вот совсем недавно прибыл первый корабль с апельсинами и еще один – с бананами. Как-нибудь в воскресенье, когда цены немного упадут, она купит бананов и угостит малышей Карлсон. Штеффи представила себе лицо Нинни, впервые в жизни пробующей нежный сладкий банан.
Апельсин обошелся недешево. Но Штеффи хотела порадовать Юдит.
Пересаживаясь с трамвая на автобус, Штеффи, наконец, доехала до клиники. Корпуса больницы были новые, светлые и современные. Штеффи сказали, в каком отделении лежит Юдит, и пропустили в длинный коридор, по обе стороны которого тянулись ряды дверей. Откуда-то доносились тихие причитания. Резко пахло лекарствами, стерильностью и еще чем-то удушливым и сладковатым.
– Вы к кому?
Санитарка в голубом платье и белом фартуке вышла из палаты и остановилась перед Штеффи.
– Я пришла навестить Юдит Либерман.
– Она в гостиной, – ответила санитарка.
Пройдя метра три по коридору, она обернулась:
– Вам туда.
– Спасибо.
Гостиная располагалась в конце коридора. Комната была просторная и светлая. Но стоило взглянуть на сидевших в комнате женщин, как ощущение спокойствия и порядка сразу пропадало. Одна медленно и обстоятельно рвала газету на узкие полоски. Другая задрала подол сорочки и с недоумением рассматривала свои чулки. У третьей вдруг случился приступ. Она вскочила, принялась кричать и срывать с себя одежду. Санитарка вывела ее прочь из комнаты. Женщина плевалась и сквернословила, но покорно следовала за ней.
Лицом к окну сидела худенькая фигурка в больничном халате. Ее короткие курчавые волосы светились на солнце, словно нимб. Она что-то тихонько напевала.
– Юдит, это я, Штеффи.
– Стефания Штайнер из Вены, – сказала Юдит.
Она говорила с трудом, спотыкаясь на каждом слове.
– Как ты?
– Я умерла, – проговорила Юдит. – Я умерла. Они ошиблись. Они похоронили Эдит вместо меня.
– Ты не умерла, Юдит! Ты двигаешься и разговариваешь.
Хотя в каком-то смысле девушка на стуле права. Перед Штеффи сидит не та Юдит, не та упрямая, проницательная и острая на язык Юдит, которую Штеффи знала последние два года. Бледная кожа с россыпью веснушек, тонкий нос и изогнутые брови остались прежними. Курчавые волосы начали отрастать. Но голубые глаза потеряли блеск. Юдит не было, осталась только маска. Сама Юдит была где-то в другом месте.
Штеффи взяла стул и села напротив Юдит. Взяла ее за руку. Ладонь Юдит была холодной и безжизненной. Штеффи попыталась согреть ее теплом своих рук.
– Юдит, – сказала она. – Не бойся. Ты скоро поправишься и…
«…вернешься домой», – хотела она сказать. Но поняла, что Юдит некуда возвращаться.
Юдит не смотрела на Штеффи. Она снова принялась напевать. Это была песенка на идише. Что-то про маму.
Штеффи долго сидела рядом с подругой. Сначала она пыталась разговорить Юдит, но та не отвечала, и Штеффи оставила свои попытки и просто держала ее за руку.
– Время посещения закончилось.
Вошла та же санитарка, что показала Штеффи путь в гостиную. Ее острый подбородок упирался в накрахмаленный белый воротник с форменной брошкой.
Штеффи поднялась. В последний момент она вспомнила про апельсин. Достала его из бумажного кулька, положила на колени Юдит и накрыла фрукт ее ладонью.
– Апельсин, Юдит. Ты помнишь? Апельсин!
Юдит потрогала пористую кожицу апельсина. Вид у нее был непонимающий.
– Почисти его.
Юдит убрала руку. Апельсин упал и покатился по полу. Санитарка подняла его.
– Я позабочусь, чтобы она его съела. Иначе кто-нибудь заберет.
– До свидания, Юдит. Увидимся.