А потом раздался другой звук. То был не рокот вспомогательных сопел, а густой, нарастающий тон. От жерла главного двигателя до краев корпуса — «Рука» превратилась в исполинскую органную трубу. Звук вздымался и опадал, переходя от аккорда к аккорду: корабль спускался все ниже, продолжая замедляться. Сияние ионизации меркло, тускнело, предсмертная песня «Руки» вздымалась крещендо — и вдруг стихла.
Чжау смотрел в окно кормового обзора на невероятное зрелище. Угловые конструкции корпуса разглаживало и плавило трением. Но «Рука» весила больше миллиона тонн, а пилоты удерживали ее точно ориентированной в потоке воздуха, так что почти вся исполинская масса уцелела.
Ускорение без малого в один g вдавило Чжау в пилотское кресло, действуя почти перпендикулярно прежнему направлению. Это была гравитация планеты. «Рука» напоминала падающий самолет, неслась по небу знамением катастрофы. Высота составляла сорок тысяч метров и плавно снижалась — сто метров за секунду. Чжау глядел на бледный горизонт; под ними проносились ледяные торосы и одиночные холмы льда. Некоторые достигали пятисот метров: лед выдавливало кверху медленным замерзанием океана. Он взялся за консоль, удостоился минуты внимания одного из пилотов и почерпнул некоторую информацию. Им предстояло миновать эту гряду и еще три таких же. За ней, у самого горизонта, тени мельчали… может, это лишь обман перспективы, а возможно, там на иззубренном льду навалено много снега.
По коридорам «Руки» эхом разносились резкие очереди тяжелого дротикомета Брюгеля. Крики, тишина, новые удары — дальше. «Наверное, заблокированы все люки». И Ритсеру Брюгелю приходится взрывать каждый. Вахтмастер по-своему прав: физический уровень он контролирует. Может дотянуться до корпусного оптоволокна, отключить связь с первой точкой Лагранжа. Может «вырубить» уцелевших локальных неотвязников, если те попробуют «оказать сопротивление».
Тридцать тысяч метров. Тусклое солнце отражалось ото льда, но ни городов, ни искусственных источников света заметно не было. Они падали точно в центр крупнейшего океана планеты пауков. «Рука» шла на скорости более трех махов и продолжала сбрасывать высоту — сто метров за секунду. Интуиция и скудные сведения на панели диагностики подсказывали, что в планету они врежутся на скорости больше скорости звука. Если только… мощность двигателей увеличивалась и дальше… если только не поджечь главное сопло еще раз, в точно рассчитанное мгновение… тогда случится чудо, и они уцелеют. «Рука» так велика, что жерло ее основной воронки и подбрюшье корпуса можно использовать как амортизатор. Их сточит и разметает по километровому тормозному пути, а рубка и каюты экипажа уцелеют. Фам Тринли некогда разглагольствовал о таких случаях.
Ясно было одно: если сейчас Чжау вернут полный контроль над кораблем, со всеми умениями пилотов и собственным мастерством такого маневра он все равно не исполнит.
Они миновали последнюю линию торосов. Коротко полыхнули вспомогательные сопла, сместив корабль на градус и направив его, словно по собственной воле и в точном знании предстоящего.
У Ритсера Брюгеля оставались считаные секунды для убийств. Рита спасена. Чжау смотрел, как, кувыркаясь, летит навстречу поверхность планеты. Его охватила удивительная смесь чувств: ужас, триумф и облегчение.
— Ты опоздал, Ритсер. Ты опоздал, и все тут.
Белга Андервиль редко видала проявления страха или радости такой силы, и никогда — по одному и тому же поводу у одних и тех же участников. Техникам Колдхэвена полагалось бы от радости плясать, когда волна за волной перехватчиков дальнего действия накатывалась на баллистические ракеты Клана, испепеляя или отвращая со своих путей сотни боеголовок врага. Эффективность перехвата приближалась к девяноста девяти процентам. Впрочем, это означало лишь, что еще тридцать ядерных ракет неповрежденными несутся к Аккорду. Разница между уничтожением и более или менее изолированным катаклизмом… и техники жевали пищевые руки, пытаясь выцелить последние угрозы.
Колдхэвен расхаживал между своих техников. Один из сопровождающих Лайтхилл, внефазный капрал, шел рядом с ним. Генерал ловил каждое слово Рапсы Лайтхилл, следя, чтобы техники эффективно использовали затопившую экраны развединформацию. Белга держалась позади. Сейчас она ничем не могла помочь — разве что не мешать. Викторию Лайтхилл всецело занял какой-то странный разговор с чужаками. Каждые несколько фраз она останавливалась перекинуться словом с братом или техниками Колдхэвена. Наконец, после очередной паузы, глянула на Белгу и застенчиво усмехнулась.
Белга махнула ей в ответ. Эта паучиха не такова, как ее матушка, но эти различия проявляются не там, где это имело бы значение.
Телефон Лайтхилл ожил снова — кто-то свой сравнительно близко?
— Да? Хорошо. У нас тут есть ребята. Может, часов пять… Пап, мы следим. Пятый играет честно. Ты был прав насчет него. Папа? Брент, мы его снова потеряли! Такого не должно было… Пап?
Вертолет Рахнера перестал вилять, уходя зигзагами от погони, но Тракт уже не понимал, где находится. Вертолет сейчас несся на низкой высоте над плоскогорьем, словно утратив интерес к потенциально враждебным наблюдателям наверху. Тракт сидел пассажиром в пилотском кресле и смотрел, как развертывается в небесах сказочное представление. Рядом что-то бессвязно бубнил Шерканер Андерхилл, и под игровым шлемом его мелькали странные сполохи.
Полосы инверсионных следов перехватчиков давно истаяли, но по всему горизонту небо сияло от свидетельств их эффективной работы. «По крайней мере, мы даем сдачи».
Тембр винтового шума изменился. Тракт стряхнул жуткое, уводящее вдаль видение. Вертолет снижался во тьму. Затенив глаза от небесных огней, Тракт увидел, что они заходят на посадку к непримечательной полоске обнаженных скал, холмов и льда.
Посадка вышла жесткая, турбины отключились, вращение винтов замедлилось, и стали видны лопасти. В наступившей тишине кабины закопошился жук-поводырь, настойчиво тычась в дверцу рядом с Андерхиллом.
— Не выпускайте его, сэр. Если потеряем его тут, в жизни потом не найдем.
Андерхилл неуверенно покивал. Он опустил игровой шлем, сполохи сверкнули последний раз и погасли. Погладил жука-поводыря, запахнул куртку.
— Все в порядке, полковник. Все кончилось. Видите? Мы победили.
Паучара, казалось, нес обычную свою чушь. Но Тракт начинал понимать: Андерхилл спас мир, а безумен он или нет — дело десятое.
— Что случилось, сэр? — спросил он тихо. — Инопланетные чудовища подчинили себе наши сети… а вы подчинили себе чудовищ?
Старый, хорошо знакомый смешок.
— Вроде того. Трудность в том, что не все они чудовища. Были среди них вполне хорошие и умные ребята… и мы чуть друг друга не размазали, строя планы поодиночке. Чтобы все наладить, пришлось заплатить ужасно высокую цену. — Он помолчал секунду, голова его закачалась. — Все будет в порядке, только… я мало что вижу. — Боевой луч чужаков пришелся старому паучаре по голове. На глазах Андерхилла уже набухали пузыри — матово-кремовые, глубокие. — Может, улучите минуточку посмотреть и рассказать мне? — Он ткнул рукой куда-то в небо.
Рахнер подвинулся здоровой стороной тела к южному иллюминатору. Горный отрог мешал обзору, но градусов сто оставалось.
— Сотни боеголовок, сэр, в небе повсюду сверкающие огни. Думаю, это наши перехватчики, они далеко.
— Ха! Бедолаги Нижнимор и Хранк… когда мы ходили во Тьме, видели что-то похожее. Но тогда было значительно холоднее. — Жук-поводырь исхитрился отпереть дверцу, та со щелчком отвалилась, и в кабину потянуло морозным ветерком.
— Сэр… — Рахнер собирался было пожаловаться на сквозняк.
— Да ладно. Мы же здесь ненадолго. Что еще вы видите?
— От мест попаданий расплывается свет. Думаю, ионизация вдоль линий магнитного поля. И… — Рахнеру изменил голос. Было там и кое-что другое, знакомое ему. — Вижу следы от повторных входов в атмосферу, сэр. Десятки следов. Они над головами и к востоку от нас. — Рах видел такое на учениях ПВО. Когда боеголовки наконец проникали в атмосферу, за ними распускался след, подобный лепесткам дюжиноцветного цветка. Даже на испытаниях это вселяло страх: будто боевые руки огромного таранта тянутся к тебе с небес. Десятки следов, а намечалось еще больше. Тысячи ракет удалось перехватить, но оставшиеся могли уничтожить не один город.
— Не тревожьтесь. — Голос Андерхилла звучал мягко, с ослепшей стороны тела Тракта. — Мои инопланетные друзья позаботились о них. Эти боеголовки сейчас — просто высохшие коконы, несколько тонн радиоактивного мусора в каждом. Не слишком приятно, если тебе такое свалится на голову, но в остальном угрозы никакой.
Рахнер поворачивался, озабоченно глазея на следы в небе. «Мои инопланетные друзья позаботились о них».
— А как на самом деле выглядят эти монстры, Шерканер? Можно ли им доверять?
— Хе-хе. Доверять? Странный вопрос для разведчика. Моя генерал никогда им не доверяла, во всяком случае большинству. Я почти двадцать лет изучал этих людей, Рахнер, как они себя называют. Они странствуют в космосе уже сотни поколений. Так много видели, так много совершили… Бедняги воображают, что изведали пределы возможного. Они вольны летать меж звезд, но воображение их сковано прутьями клетки, незримой им самим.
Сияющие полосы рассекали небо. Большая часть следов уже померкла, смещаясь в дальнюю красную область или за пределы видимости. Две полосы сошлись у горизонта, вероятно на пусковом поле Верхней Экватории. Тракт выжидал, затаив дыхание.
За его спиной Андерхилл пробормотал нечто вроде:
— Ах, милая моя Виктория, — и после этого замолчал.
Тракт напрягался, разглядывая северную цель. Если боеголовки все еще активны, взрывы будет видно даже из-за горизонта. Миновало десять секунд. Тридцать. Тишина. Холод. На севере ничего, кроме звездного света.
— Вы были правы, сэр. Это всего лишь падающий мусор, я… — Рахнер развернулся, потому что до него вдруг дошло: в кабине слишком уж холодно.