ие факторы. У нормального человека это может простимулировать творчество, но…
Брюгель с искренним наслаждением захихикал:
— Так что, твоя астробригада выронила мячик, да, Рейнольт?
Рейнольт даже не взглянула на Брюгеля.
— Заткнись, — сказала она.
Нау заметил, как коробейники оживились при этой перепалке. Ритсер — второй человек в иерархии авральников, очевидный садист, а Рейнольт себе позволяет его затыкать без церемоний. Интересно, когда коробейники просекут? Ритсер на миг помрачнел, потом осклабился еще шире, устроился в кресле и весело глянул на Нау. Анне продолжала глазом не моргнув:
— Вэнь отошел от проблемы, рассматривая ее во все более широком контексте. Поначалу он достиг некоторых успехов.
Голос Вэня вернулся, но тон оставался тем же, монотонно-нетерпеливым:
— Галактическая орбита В(ы)ключенной. Вот ключ.
В окне мигнул график предположительной орбиты В(ы)ключенной в Галактике — в предположении, что она не пересекалась с иными звездами. Анне его почерпнула из записей неотвязника. График уходил в прошлое на полмиллиарда лет. Типичная лепестковая диаграмма галозвезды. Каждые двести миллионов лет В(ы)ключенная ныряла в скрытое сердце Галактики. Потом вырывалась оттуда, устремляясь все дальше, пока звезды не редели и не начиналась межгалактическая тьма. Томас Нау астрономом не был, но знал, что у подвижных галозвезд стабильных планетных систем обычно не имеется, поэтому посещают их редко. Но это, уж конечно, наименьшая из странностей В(ы)ключенной.
Каким-то образом неотвязник Чжэн Хэ полностью зациклился на галактической орбите звезды.
— Это устройство — звездой оно быть не может — видело Сердце Всего. Снова, и снова, и снова… — Рейнольт промотала, по всей вероятности, длиннющую петлю рассуждений бедняги Вэня. Голос неотвязника на миг стал спокойней. — Вот ключи. На самом-то деле их много. Забудьте про физику; просто на кривую светимости взгляните. Двести пятнадцать лет из каждых двухсот пятидесяти оно излучает слабее коричневого карлика. — Окна в пандан словам Вэня перескакивали с одной концепции на другую, отображая коричневые карлики и графики осцилляций яркости В(ы)ключенной; с отдалением в прошлое те становились все резче. — Там происходит нечто невидимое для нас. Поджиг, потом график светимости примерно как у периодической квазиновой, и за несколько мегасекунд устанавливается спектр, который почти можно было бы объяснить излучением за счет термоядерных реакций в сердцевине звезды. А потом свет медленно гаснет и выключается совсем… или переходит в нечто, недоступное нашему восприятию. Это же вообще не звезда! Это магия. Магическая машина, только она поломалась. Готова побиться об заклад, когда-то она была генератором быстрых прямоугольных импульсов. Вот что это такое! Магия из сердца Галактики, но она сломалась, и мы ее не понимаем.
Аудиозапись внезапно выключилась, остервеневший калейдоскоп окошек Вэня застыл.
— Доктор Вэнь полностью зациклен на этих идеях уже десять мегасекунд, — сказала Рейнольт.
Нау знал, что последует дальше, но сделал озабоченную мину:
— И с чем мы остались?
— С доктором Ли все в порядке. Он вошел в обычный свой цикл, противоположный идеям Вэня, когда мы его изолировали от напарника. Но сейчас… гм, он зациклился на программах Чжэн Хэ по идентификации систем. Он построил невероятно сложную модель, соответствующую всем наблюдениям. — Еще картинки, новая теория субатомных частиц Ли. — Доктор Ли сделал вылазку на территорию, монополизированную было Хуньдэ Вэнем, но получил совсем иные результаты.
Голос Ли:
— Да-да! Из моей теории следует, что такие звезды возле черной дыры в центре Галактики должны быть довольно обычны. Очень-очень редко они взаимодействуют: сильно связанный взрыв. Остаток выбрасывает далеко-далеко из ядра. — Конечно, рассчитанная Ли траектория разлета идентична построенной Вэнем. — Можно подобрать все параметры. Мы не видим мигающих звезд за пылью в ядре; они не слишком ярки и очень быстры. Но раз в миллиард лет происходит такое вот асимметрическое разрушение, а за ним выброс. — Схемы гипотетического взрыва гипотетического разрушителя системы В(ы)ключенной. Предположительные схемы древней солнечной системы В(ы)ключенной; все заметено взрывом, кроме небольшого затененного участка на противоположной от разрушителя стороне орбиты.
Эзр Винь подался вперед:
— Господи, ему же почти все удалось объяснить!
— Да, — сказал Нау. — Даже синглетную природу планетной системы. — Он отвернулся от мешанины окон к Анне. — А вы что думаете?
Рейнольт пожала плечами:
— Кто знает? Поэтому-то, вахтмастер, нам и нужен несфокусированный специалист. Доктор Ли расставляет сети все шире. Это может быть симптомом классической ловушки всеохватного теоретизирования. А его теория частиц огромна; вполне возможно, что налицо шэнноновская тавтология[8]. — Она помолчала. Анне Рейнольт положительно не годилась в конферансье. Нау пришлось задать ей несколько вопросов, прежде чем последняя оболочка отвалилась с заготовленной Рейнольт бомбы. — Впрочем, теория частиц — одна из основных его специальностей. И у нее имеются некоторые полезные применения. Например, более быстрые ионные прямоточники.
Несколько секунд никто ничего не говорил. Чжэн Хэ тысячи лет совершенствовала свои двигатели, началось это еще до Фама Нювена. Они воровали идеи у сотен цивилизаций. И за последнее тысячелетие улучшили двигатели… менее чем на процент.
— Так-так-так.
Томас Нау знал, как приятно играть по-крупному… и выигрывать. Даже коробейники улыбались, словно идиоты. Он ощутил, как по залу прокатилась волна радостного оживления. Наконец-то очень хорошие новости, даже если польза от них будет ощутима лишь под конец Изгнания.
— Это придает нашим астрофизикам особую ценность. Можно ли как-то помочь Вэню?
— Боюсь, что Хуньдэ Вэнь восстановлению не подлежит. — Рейнольт открыла окно с томограммой. Для врача Чжэн Хэ это была обычная карта мозговой диагностики. Рейнольт воспринимала ее как стратегическую схему. — Видите, вот тут и вот тут зацепление на его работу с В(ы)ключенной. Я это показала, отстроив кое-какие связи. Если попробуем его выдернуть из навязчивого цикла, сотрем всю работу за последние пять лет и перекрестные связи с большей частью накопленного жизненного опыта. Помните: фокусировочная хирургия — это ткнуть и посмотреть, что получится. Разрешение не лучше миллиметра.
— И что, он станет овощем?
— Нет. Если отступиться и снять ему фокус, он сохранит личность и большую часть воспоминаний. Он просто перестанет быть физиком.
— Мм, — задумчиво протянул Нау. Значит, не получится просто расфокусировать коробейника и сделать его необходимым Рейнольт экспертом извне. «И будь я проклят, если рискну расфокусировать третьего». Остается, однако, еще одно решение, очень шаткое, но позволяющее кое-как использовать всю троицу. — Ладно, Анне. Вот что я предлагаю. Включите третьего физика, но с низкой загрузкой по вахтам. Доктора Ли суньте в морозильник, пока новый участник пересмотрит его результаты. Конечно, непредвзятости несфокусированного обзора мы не добьемся, но если постараться, получим что-то к ней близкое.
Та снова пожала плечами. Рейнольт не страдала ложной скромностью, но и цены себе истинной не знала.
— Что же до Хуньдэ Вэня, — продолжал Нау, — то он хорошо потрудился, и о большем мы просить его не можем. — В буквальном смысле, если верить Анне. — Я хочу, чтобы его расфокусировали.
Эзр Винь уставился на него, разинув рот. Другие коробейники тоже ошалели. Нау шел на некоторый риск: Хуньдэ Вэнь явно не лучший пример для демонстрации обратимости фокусировки. С другой стороны, он же и приемлемо трудный пример. «Выкажи заботу».
— Мы почти пять лет гоняли доктора Вэня, и он уже в среднем возрасте. Примите необходимые медицинские меры, чтобы вернуть ему здоровье.
Это был последний вопрос повестки дня, и заседание вскоре завершилось. Нау смотрел, как разлетаются участники, весело обсуждая открытие Ли и анонсированное вольноотпущенничество Вэня. Эзр Винь удалился последним, ни с кем не говоря. У мальчишки был совсем обалделый вид.
«Да-да, господин Винь. Ведите себя хорошо, и, может быть, однажды я освобожу ту, по которой вы сохнете».
На межвахтье было очень тихо. Как правило, вахты исчислялись целыми числами мегасекунд и перекрывались так, чтобы уходящие вахтенные могли ввести новичков в курс дел. Межвахтье ни для кого не секрет, но Нау официально рассматривал его как глюк планировочной программы, четырехдневный зазор между вахтами, который выпадал нерегулярно. Вроде пропавшего седьмого этажа или мифического недостающего дня между одноднем и второднем.
— А правда, было бы неплохо устраивать межвахтье и дома? — пошутил Брюгель, проведя Нау с Калем Омо в анабиозные ниши. — Я заведовал френкийской службой безопасности пять лет, и мне было бы куда легче, появись у меня возможность время от времени объявить перерыв и перераспределить дичь, как мне удобно.
Голос его громким эхом отдавался в хранилище, возвращаясь сразу по нескольким направлениям. Они были на «Суивире» единственными неспящими. Внизу, в Хаммерфесте, бодрствовали Рейнольт и некоторые неотвязники. Горстка авральников и коробейников под началом Киви Лизолет трудилась над стабилизацией электросопел на астероидах. Но, если не считать неотвязников, самые мрачные тайны знала лишь его группа. Между вахтами удавалось заняться тем, чего от них требовала защита общественных интересов.
Внутренние переборки анабиозного склада на «Суивире» выбили, чтобы установить тут десятки новых гибернаторов. Вся вахта А тут спала: почти семьсот человек. Вахты B и смешанная находились на «Провале Брисго», вахты C и D — на «Общем благе». Но после этого межвахтья наступало время вахты А.
На стене мелькнул красный огонек. Автономная складская система была готова к обмену данными. Нау нацепил наглазники, над гробами возникли метки имен и распределений. Все — зеленые, слава богу. Нау обернулся к своему вахтсержанту. Система слишком буквально восприняла свои обязанности: в воздухе рядом с головой Каля Омо прорисовались его имя, статус и сводка жизненных показателей.