— В соавторы лезешь? — надвигаясь на студента, выкрикнул он.
Женька вскинул на него ясные глаза, весело заскалился.
— Недокомплект же! — со смехом объяснил он.
В ногах статуи лежал вылепленный из снега ребенок.
— Зачем ей подкидыш? К тому же слепой. Она символ, девственница!
— Сейчас прозреет! — весело защищался студент. — Я специально сливины припас! — Он ловко вставил две сизые сливы вместо глаз. — Пожалуйста! Какой же он подкидыш, он ее, кровненький!
Тамара слушала их перебранку, улыбалась. Она понимала, что весь этот суматошный крик — не больше чем обычный их балдеж, пустой, всем надоевший. Крик этот привлек рабочих. Они вышли из своей палатки, подошли и, став полукругом, молча разглядывали статую.
— Не извращай композицию! — наступал Георгий.
— С дитем разлучать не дам! — не сдавался студент.
Хохлов перевел насмешливые глаза со статуи на Гошку.
— Баб лепит, — сказал он и повернулся к Тамаре. — Мало ему тебя, он еще снежную завел.
— Повариху и туё охмурили, — вынимая из рукавов телогрейки бледные руки, подсказал Васька.
Тамара отступила от тяжелых глаз Хохлова и, проваливаясь в рыхлом теперь насте, побежала к своей палатке. Начес желтым клубом вился над ее головой.
— И-эх! — криком подстегнул ее Хохлов.
— Но ты-ы! — Гошка быстро сгреб его за грудь, рванул на себя. — Ты-ы!
— Сопля-а! — удивленно ахнул Хохлов и страшно, так, что затрещали отвороты Гошкиной телогрейки, сжал на ней обветренные кулаки. Наклонив головы, лоб в лоб, они затоптались у статуи.
— Ребенка растопчете! — закричал Женька.
Хохлов и Гошка замерли, посмотрели под ноги и, оттолкнув друг друга, расступились.
— Памятники лепят! — сипло прокричал Васька Чифирист. — Тут хоть пропадай, а имя куклу жалко! — Он замахнулся на Женьку.
— Цыц! — Хохлов поддел ему ногой под зад. Васька отлетел в сторону, вмялся лицом в наст.
— Тоже мне драчун, — усмехнулся Хохлов. Он гребанул согнутой в локте рукой, и рабочие, как привязанные, потянулись за ним в палатку.
— Та-ак, — поднимаясь на колени, зашлепал разбитыми губами Васька. — Значит, кровь начали пущать? — Он поднял глаза от испачканной ладони, дурно посмотрел на парней.
— Ты снегу приложь, — посочувствовал ему Женька. — А то во как разбарабанит.
— Пойдем залепим лейкопластырем. — Гошка взял его за рукав, но Васька, все так же глядя вслед Хохлову, выдернул руку и решительно пошел за рабочими.
— Его жалеют, а он выкобенивается, — сказал Женька. — Пижон!
Васька крутнулся, зло приузил глаза на Женьку и, медленно отведя руку от губ, с силой запустил в него снежком. Студент увернулся, и снежок, просвистев у него над ухом, попал в статую.
Харлампий лежал на раскладушке, прислушивался к крикам, но тревоги, что терзала его в последнее время, не чувствовал. Наоборот, покой высветлил лицо, стер горестные морщины. Довольные глаза нет-нет да поворачивались в сторону стола, на котором лежал листок приказа о временной замене его на посту начальника отряда. То, что дело с заменой было им обдумано заранее, Харлампия не тяготило. Он раз, и накрепко, приказал себе поверить в болезнь, а отсюда и законное оформление приказа о замене.
Скоро крики стихли, и в палатку вернулись мрачные Гошка с Женькой. Они молча уселись перед рацией, и Гошка включился на прием. База молчала. В наушниках стыла зловещая немота, изредка простреливаемая чужой морзянкой. Постепенно ее очереди отдалились и заглохли совсем.
— Ко-нец, — тихо проговорил Гошка, стягивая с лохматой головы резиновые чашки наушников. — Они не вышли на связь, им это не обязательно, а я сжег последние батареи.
— На леченой кобыле далеко не уедешь, — глядя на еле светящийся глазок индикатора, изрек студент.
— Брось, не мучайся, — Харлампий шевельнул бледной рукой. — Телеграмму они вчера получили, значит, в курсе дела, брось.
Гошка потянулся к выключателю, но Женька отвел его руку. Так они сидели перед рацией до тех пор, пока совсем не пропала накальная нить лампы. В этот момент они так были похожи друг на друга, что показались Харлампию двойниками. Он даже захлопал глазами, чтобы сморгнуть привидевшееся.
— Кто мы? — спросил Женька, глядя на умерший глаз индикатора, и голос его странно дрогнул. — Мы чей-то бред, бре-ед. Сидим здесь всегда, тысячи лет, мы с другой планеты, но не помним с какой, а за нами не возвращаются. Мы придумали базу, похожих на нас людей, пытаемся войти с ними в контакт, а их попросту нету. Ни-че-го нету!
— Ай-яй-яй, а еще студент, — водя глазами за Женькой, робко пристыдил Харлампий. — Как это, ничего нету? И база есть, и начальство, рядом Байкало-Амурскую магистраль строят наши люди. Ты приляг, отдохни, уймись.
— И верно — уймись! — Гошка дернул за шнур, и штепсель вылетел из гнезда. С мрачным видом смотал шнур на наушники и все это забросил в дальний угол палатки.
— Правильно, — одобрил Харлампий. — Меньше нервотрепки. Погляди на себя, почернел весь.
Гошка не ответил. Оттолкнув с дороги Женьку, прошел к противоположным нарам, вытащил вторую пару снегоступов, начал одеваться.
— Бежишь? — нажимая на щипящие, спросил студент.
— Собирайся, вместе сходим на участок, — грубо предложил Гошка, подпоясывая ремнем телогрейку. — Тебе надо провентилироваться. Воздух на верхотуре всякий бред выдует.
— Заприглашал! — замахал руками Женька. — А сам чужие снегоступы захапал!
— Сергей ждет. Тозовку дашь?
— Бе-ри! — отчаянно отмахнулся Женька. — Все раздаю, даром! — Он порылся в рюкзаке, достал пачку патронов. — Лови, шмаляй на утеху.
Гошка поймал пачку, спрятал в карман. Ремень тозовки перекинул на шею, снегоступы взял под мышку и вышел. Стоя наверху, заметил, что обе руки у статуи отвалились и подтаявшей горкой лежат у ног. Он отвернулся.
— Солнышко-то как разыгралось! — подходя с миской в вытянутых руках, заметила Вера. — Глядишь, и лето скоро высидим.
Он отступил с дороги. Повариха встала на ступеньку, поскользнулась и на спине с визгом въехала в палатку.
— Ты чего? — опешил Женька.
— Склизко! — поднимаясь на ноги, ответила напуганная Вера. — Лестница ваша стаяла. — Она отстранила руку с миской, отряхнула подол от оплесков.
— Не ушиблась?
— Не-е. — Вера переступила сапогами, подошвы которых загнулись арбузными корками. — Прямо как по желобу влетела, чуть сердце не выскочило.
Женька показал глазами на ее огромные стоптанные сапоги:
— Где такую рванину откопала?
— Кирзушки-то? — Повариха приподняла ногу. — В них самый раз. В резиновых ревматизмы развиваются. — Она подошла к Харлампию. — Вот бульону вам из свеженинки сготовила. Женя вчера куропатку принес, из нее.
— Да? — Харлампий приподнялся, потянул носом. — Наваристый, ничего не скажешь.
— Пока горячий — полезнее. — Вера поставила миску на край стола. — Сейчас и чайку сбегаю принесу.
— Спасибо тебе, — Харлампий, таясь от Женьки, придержал ее руку в своей. — Хлопотунья ты, молодец, благодарствую.
— Ой да чо, кака така хлопотунья. Я и себе в радость.
Радостная, с растерянной улыбкой, она прошла к выходу, гибко вывернулась из палатки. Харлампий осторожно поставил миску на колени, зачерпнул ложкой.
— Что, небось головы с похмелья разламываются? — с укоризной спросил он, старательно прожевывая хлеб.
— Клепки подогнаны прочно, Харлампий Адамыч, да и выпили в меру, — ножиком нащипывая лучину, отозвался Женька. — В полгода бутылку — слону дробина.
— Нашли время веселиться! — начальник хмыкнул. — Тут впору волком выть…
— А кого нам бояться! — Женька сердито дунул в печь и попятился, отмахиваясь от пыхнувшей оттуда золы.
— Вот выздоровею, я за тебя возьмусь, — пригрозил Харлампий. — Гошку копируешь, подражаешь во всем, а темные пятна в его биографии не учитываешь. Так жить безоглядно нельзя! — Он взмахнул ложкой. — Ты без пяти минут инженер! Подчиненными единицами руководить придется, а кого в себе воспитываешь?.. Смотри, дошутишь. Напишу в институт соответствующую характеристику.
Что-то сильно толкнулось в палатку, и брезент входа отдернулся в сторону. Цепляясь стволом тозовки за полог, вошел Гошка.
— Давай очки, — потребовал он. — Глаза не терпят.
Женька покорно вынул из кармана очки, стал протирать стекла. Харлампий слил остатки бульона в ложку, спросил:
— Уверен, что найдешь канавы?
Гошка кивнул, взял у Женьки очки, попросил:
— Ступени новые нарежь, а то шею свернуть можно.
В палатку снова вкатилась Вера и, прижимая чайник к груди, заплакала.
— Что там? — крикнул Харлампий. — Опять что?
— Обзывают всяко! — в голос начала Вера. — Продукты берут без спроса-а!
— Вот оно-о, началось, — упавшим голосом протянул Харлампий. — Гошенька, глянь сходи. Если пойдут — препятствуй! Но аккуратней, чего доброго — прибьют.
Гошка поднял с земли повариху, выскочил вон. У кухни, глядя на итээровскую палатку, гурьбой стояли канавщики. Он надел очки, подошел к ним:
— Не дело задумали, братва.
— Дело! — Васька потряс банкой тушенки. — Вона снова тучи заходят, где ж он прилетит к обеду, вертолет ваш? А это, — он подбросил на ладони банку, — харч на дорогу. Имеем право взять, имеем.
В руках у рабочих по одной, по две банки.
— Но не таким же образом, — Гошка пнул сапогом пустой ящик. — Это же разбой.
— Ты вот что, — шаря глазами по лицу Гошки, задохнулся от злости Хохлов. — Ты нами не командуй, ты поварихе скомандуй продукты выдать по-хорошему, чтоб разбоя не выходило!
— Побольше сухарей, братишечки! — завопил Васька Чифирист. — Рвем из этой слепени! — Он ткнул пальцем в перебинтованного: — Все такими станем. Айда на кухню, хватай что попадет!
Рабочие не шевельнулись. Они стояли потупясь, невольно пряча за спины банки консервов. Васька влетел было в кухню, но, увидев, что он один, выскочил назад.
— За что мы тут слепнем? — снова насел он на Гошку. — Кто ответит, какой опыт над нами проводят? Ты?