величил стоимость строительства и вообще натворил много бессмысленных вещей. Никто не хочет верить, что он делал это несознательно. Его считают талантливым инженером.
— Но все-таки, обвинение во вредительстве…
— Я не верю, я не хочу верить! — страстно воскликнула девушка. — Но есть люди, которые уверяют, что будто бы видели этого оригинала в московских ресторанах в подозрительной компании. Он якобы пил много шампанского и до утра танцевал с какими-то женщинами.
— Это ложь! Я не могу поверить.
— Слушайте! — Она больно стиснула мою руку. — Я вам признаюсь, зачем я сюда приехала. Я просила Саклатвалу, чтобы он вызвал меня сюда на работу, рассчитывая встретиться здесь с Ярославом. Я хочу поговорить с ним. Но он избегает меня. Помогите мне встретиться с ним!
— Хорошо… О чем же вы хотите с ним говорить? Простите за нескромность… Вы можете не отвечать.
— Нет, я скажу.
Лида немного подумала.
— Он всегда был со странностями. Я никогда не поверю, что он вредитель. Но мне временами кажется, что он способен мстить. Мне страшно думать, что он почему-то сделался человеконенавистником и мстит всем и каждому… Нет, простите, я чувствую себя такой глупой и непоследовательной, я сама не знаю, что говорю…
— За что мстить? Нет, вы ошибаетесь, Лидия Дмитриевна!
— Я боюсь за него. В Москве уже говорят потихоньку, что Макаренко нужно отстранить от строительства Глубинного пути и даже арестовать. Я очень прошу вас, устройте мне с ним встречу. Я писала ему, но он не отвечает…
Я обещал сделать все, что смогу. Но почему он не хочет с нею увидеться? Мне казалось, что я разгадал причину. Я резко спросил Лиду:
— Простите мне еще раз, но скажите — вы его перестали любить?
— Я? Вы ведь знаете… — растерянно проговорила она.
— А он любит вас и поэтому боится встречи с вами! — вырвалось у меня.
— Откуда вы знаете? — дрожащим голосом спросила она.
Я молчал. Но Лида заставила меня ответить. Без всяких подробностей я вынужден был все же кое-что рассказать ей о своем разговоре с Ярославом перед отъездом. Она жадно, не перебивая, слушала мой рассказ. Когда я кончил, она начала меня расспрашивать, добиваясь самых обстоятельных ответов. Я видел, что мой рассказ взволновал ее, и я жестоко укорял себя за длинный язык. Разве не лучше было бы промолчать? Ведь волнение могло ей повредить!
На балконе снова воцарилось молчание. Лида сжимала руками голову.
— У вас нет пирамидона? — спросила она наконец. — У меня очень болит голова.
Я пошел в свою комнату, разыскал порошки и, захватив стакан с водой, вернулся на балкон. Лида встала с кресла, оперлась на балюстраду и смотрела вниз, на черную, словно после дождя, асфальтированную улицу.
— Вернулись Станислав и Нина, — сказала она, глядя на подъехавшую к гостинице автомашину. — Сейчас они поднимутся сюда. Оставайтесь здесь, а я пойду к себе. Перестанет болеть голова, я выйду.
Она повернулась и пошла в свою комнату. В дверях она на мгновение остановилась, посмотрела на меня и спросила:
— Ярослав не давал вам читать мое письмо?
— Нет.
— А как вы думаете, он мог дать кому-нибудь прочитать его?
— Это совсем на него не похоже.
— А мне кажется, что его кто-то читал, — задумчиво сказала девушка и исчезла за дверью.
5. В роли доктора Ватсона
На следующий день я попытался встретиться с Ярославом Макаренко. Но найти главного инженера туннельных работ было нелегко. Утром я дважды несмело стучался к нему в номер. На стук никто не отзывался. Нужно было искать его в управлении строительства. Я должен был ехать туда еще и потому, что собирался сегодня быть у Саклатвалы и хотя бы коротко отчитаться о своей работе в командировке. Я был уверен, что длиннейший письменный отчет, в свое время посланный мной академику, он не читал.
В огромное здание управления строительства Глубинного пути я явился в одиннадцатом часу утра. Выяснилось, что туда, где помещаются кабинеты Саклатвалы, Макаренко и других руководящих работников, можно пройти, только имея пропуск. К счастью, выдача пропусков была как следует упорядочена и отнимала самое большее две-три минуты. Мне разрешено было пройти в секретариат Саклатвалы, а это давало возможность обойти кабинеты всех начальников. Прежде всего я направился в кабинет Макаренко, но узнал, что Макаренко еще позавчера выехал в восточную зону строительства и вернется только дня через три.
В приемной Саклатвалы я увидел Лиду. Едва я успел ей сказать, что Макаренко в Иркутске нет, как ее позвали к академику.
Я стал ожидать своей очереди. Поражало, что в приемной так мало посетителей: я был третьим на очереди и после меня никто больше не входил. Очевидно, секретариат Саклатвалы умел организовать дело так, чтобы посетители не отнимали у академика много времени.
К моему удивлению, меня позвали в кабинет, едва оттуда вышла Лида. Двое посетителей, пришедших раньше меня, были явно недовольны.
«Не она ли составила мне протекцию?» — подумал я, кивая девушке в ответ на ее приветливую улыбку.
Академик принимал в своем огромном кабинете. Я уже ранее слышал, что он любит большие комнаты. Окна были занавешены толстыми, не пропускавшими дневного света портьерами; комнату освещала только большая настольная лампа под зеленым абажуром.
Саклатвала поразил меня своей бледностью. Его длинная борода стала совсем белая, голову тоже покрыла седина. Как видно, в последнее время он очень много работал и уставал — и, отказавшись от прежнего режима, перешел к другим способам поддержки работоспособности. Об этом свидетельствовало и искусственное освещение в кабинете, и чашка кофе на столе перед академиком.
Академик встретил меня улыбкой, пригласил сесть и не обращать внимания на несколько необычную обстановку.
— Заработался, — сказал он. — Но уже осталось немного. Расскажите о вашей поездке.
Я очень ценил время руководителя строительства Глубинного пути и, не желая задерживать его, рассказал все за пять минут. Но академик не проявлял никакого желания отпустить меня.
— Так вы говорите, — сказал он, — что за границей сознают стратегическое значение нашего строительства?
— Да. Только по-разному оценивают это значение. Я писал в своем отчете… Не знаю, пришлось ли вам его видеть.
— Я внимательно прочитал его. Но мне хотелось бы послушать вас. Все это очень важно.
Что я мог ему рассказать еще? Сплетни, которые я слышал не столько от иностранцев, сколько от наших инженеров, приезжавших за границу? Я старался припомнить какие-нибудь факты, о которых не упоминалось в моем отчете.
— А скажите, верно ли, что там восхищаются колоссальным размахом нашего строительства?
— Безусловно. Но многие злобствуют и пророчат, что оно приведет к финансовому, а потом и экономическому краху нашей страны.
— А затем и к военному краху? — засмеялся Саклатвала.
— Во всяком случае, там есть люди, которые говорят: «Пусть строят по-грандиознее — чем дороже это будет стоить, тем полезнее для нас».
— Интересно. Ну что ж, увидим… Так… А что вы теперь собираетесь делать?
Административная работа мне надоела. Я сказал, что хочу вернуться к журналистике, и объяснил почему. Саклатвала не возражал.
— Я хотел бы сделать вас летописцем нашего строительства, — сказал он мне на прощание, — но это зависит от вас. Может быть, вы сами им станете. На днях у нас сессия Научного совета. Приглашаю и вас. Только знайте: писать о ней пока нельзя. Через год-полтора — пожалуйста. Вам будет полезно побывать на сессии.
Я горячо поблагодарил за приглашение. Насколько мне было известно, из журналистов на сессиях Научного совета бывал только Черняк, но ведь он сам входил в состав совета.
Я попрощался и пошел отыскивать Самборского. Нашел я его очень скоро и спросил, когда поедем на строительство.
— В конце дня. Сидите дома, я заеду за вами. Возьмем с собой также Аркадия Михайловича и Тараса.
Можно было возвращаться в «Витязь Иркут», что я и сделал.
Когда я входил в вестибюль гостиницы, меня кто-то позвал. Я обернулся и увидел человека, которого сразу не узнал. Только когда он подошел ко мне и протянул руку, я вспомнил, что это следователь, который когда-то неудачно разыскивал Тараса Чутя.
— Томазян? — спросил я.
— Он самый. Тоже живу здесь. И ищу вас.
— Если я вам нужен, прошу зайти ко мне.
— Нет.
Томазян взял меня под руку и повел к себе.
Через несколько минут мы сидели рядом на диване, и Томазян рассказывал мне довольно интересные вещи.
— Из Москвы я прилетел вчера вечером. Вы прибыли на день раньше и, верно, знаете о приключении с почтовым самолетом, который летел из Свердловска в Иркутск.
— О том, который потерял в воздухе двух пассажиров?
— Вот-вот. Этот случай меня интересует, потому что, мне кажется, он связан с преступлением, которое — вы, должно быть, припоминаете, — я не смог раскрыть года полтора назад.
— Очень хорошо помню.
— Так вот, я почти уверен, что тут действовала та же самая рука.
— Простите, разговор с вами для меня такая неожиданность, и… мне неясна причина преступления… ни тогда, ни теперь.
— Не бойтесь, я вас не подозреваю в этом преступлении, — засмеялся следователь. — Немного погодя я поясню вам, почему вы меня интересуете. Что касается причин первого преступления, они для меня тоже не совсем понятны. А вот второе — тут причину угадаете и вы, если я скажу, что вместе с пассажирами исчезла почтовая сумка с важной корреспонденцией, адресованной из лаборатории металлов строительного института сюда, в Иркутск.
— На имя Лидии Шелемехи?
— Откуда вы знаете?
— Она ведь работает в этой лаборатории, а сейчас приехала сюда по вызову Саклатвалы.
— Видите, вы знаете нечто, касающееся этого дела. Может быть, именно потому я и обращаюсь к вам.
— Но я больше ничего не знаю.
— Хорошо, хорошо. Теперь слушайте меня. Пока вы ездили по заграницам, здесь после непонятной истории с Тарасом Чутем заварились еще более непонятные дела. Я один из тех, кому поручено их распутать. Мы раскрыли несколько разведывательных иностранных организаций, заинтересованных строительством Глубинного пути. Но есть основания предполагать, что основную мы еще не нашли. Несколько дней назад мне казалось, что я напал на след, но… шпион в воздухе исчез с самолета. И не один, а с этим идиотом Черепашкиным. Сейчас в тайге ищут два трупа, однако боюсь, найдут только один… Черепашкина. По этому делу я и приехал сюда. Должен вам сказать, что в последнее время я из благопристойного юриста превратился в какого-то Шерлока Холмса и теперь ищу своего доктора Ватсона… Не для того, чтобы записывать мои мытарства, а для того, чтобы он помог мне разобраться в деле. Таким Ватсоном, я полагаю, могли бы стать вы.