Кроме того, опять-таки встанет вопрос, куда их вести? Приведём, положим, в тот же Кииз-Дар, а что дальше? Склады везде пусты, Монхарб кое-как выживает на торговле (в основном снаряжением, которое сняли с тел имперских регуляров — его было просто чудовищно много!) и тех ресурсах, что привозят купцы, ныне почти переставшие посещать Монхарб из-за погромов, которые тут произошли несколько дней назад. Бóльшая часть торговцев отплыла или убралась отсюда подальше. И я не мог их за это винить!
Проклятье, я также не мог винить и Логвуда, который освободил всех солдат, кого арестовал Эдли, послав на хер советников Силаны и её саму. У Тольбуса не было выбора, ведь лишь благодаря самоотверженности этих воинов мы вообще сумели победить Империю. Империю Пяти Солнц! Совершили, фактически, невозможное!
В каком-то роде Фирнадан стал легендой. Притчей… А те, кто его оборонял, стали героями. Особую известность, как уже понятно, сыскали именные отряды, элита. «Чёрные Полосы» стали одними из них. А Сокрушающий Меч Кохрана — подавно…
И разумеется я понимал Плейфан с её советом. Демарш озлобленных ветеранов войны, которые привыкли решать все проблемы лишь с помощь ружья и меча, создал им кучу сложностей, фактически похоронив только-только начавшую расцветать торговлю. Можно сказать, кованные сапоги солдат раздавили чудом проклюнувшееся семечко, которое теперь вряд ли поднимется снова. Но надежда есть, да…
Ха-ха, и в заключении я понимал солдат, которые хотели сделать ХОТЬ ЧТО-ТО, дабы остановить намечающееся вторжение. Велес поступил хитро… специально или нет, но все шпионы и представители будущей армии вторжения, играющие роль купцов, беженцев, переселенцев и иных «безобидных слоёв общества», сумели создать ореол мирных горожан, сыграть роль идеальной жертвы, подвергшейся бессердечному и наглому нападению от своих же защитников.
Теперь репутация армии растоптана, а по Монхарбу активно гуляют слухи, что, дескать, вернувшиеся после Фирнадана поголовно стали безумцами, годными лишь проливать чью-то кровь. Силана, как мне известно, встала в позу, отказываясь принимать доводы Логвуда и остальных главнокомандующих. А ведь до момента прибытия Фатурка она оставалась формальной властью… Да и после прибытия и брака, фактически, именно Плейфан, как наследница династии, продолжит оставаться властью в глазах горожан.
Изменить это будет сложно… Думаю, лишь их совместные общие дети окажутся способны как-то поменять подобный факт. Но и тут, ха-ха, судьба ставит палки в колёса, ведь первенцем Силаны будет ребёнок от неизвестного отца, про которого ходят лишь слухи… Больше всего разговоров о том, что отцом является… имперец. Аристократ. С которым она проводила больше всего времени. В общем, указывают на Финнелона. Сына Дэсарандеса. И горожане относятся к подобному далеко не так плохо, как могло бы показаться. Будущий правитель города — от крови бессмертного императора!
Причина некоего почитания, опять же, проста. Имперцы обращались с Монхарбом значительно мягче, чем с другими вольными городами. Может дело в огромных производственных мощностях и потоке производимых инсуриев? А может в том, что это была «первая жертва», которая обошлась им проще всего? Плюс отсюда не набирали «перебежчиков», здесь сохраняли порядок при помощи гарнизона и многочисленных жрецов, насаждавших культ Хореса. Его отголоски царят тут и по сей день! Около четверти горожан продолжили почитать Двуликого, даже после ухода имперских солдат.
Итог печален. Настроения Монхарба таковы, что его жители, ха-ха, откровенно не рады «возвращению независимости», потому что независимость эта совершенно не та, что была раньше, ибо теперь, решением триумвирата восстановленного Нанва они вынуждены подчиняться Сауде и её архонту. То есть тем, с кем ранее… м-м… соперничали, если это подходящее слово. Открытой вражды не имелось, но присутствовало чёткое разделение и постоянная угроза. Как и все соседи, ведущие спор за территорию и её ресурсы, некогда вольные города научились больно кусать друг друга за длинные руки, куда больше времени проводя в стычках друг с другом, чем с кем-то извне.
В общем, со всех сторон ситуация выглядит преотвратно, словно кипящий котёл. И это не только моё мнение, но и купца Нородона. Человека, который варится во всём этом куда дольше меня.
Дело в том, что я встречался с ним пару дней назад. Правда подошёл в не совсем подходящий момент, однако стража проводила без каких-либо осложнений, значит всё нормально?..
Мотнув головой, я направился вслед за капитаном и проводником — во тьму, в дождь.
Глава 4
— Господин сержант, давайте откроем ворота?
— Нет, Осберт, мы уже вчера это обсуждали, снаружи сайнады.
— Но мне репу полоть пора.
— Сайнады, Осберт.
— Но мы сидим тут уже целую неделю…
— Верно, Осберт, это называется «осада», она так работает.
— Вообще, за последние дни сайнады никого не убили…
— Это потому, что мы за стенами.
— Точно? Может опасность сайнадов просто преувеличена?
— Ты сейчас серьёзно?
— Ну да. Не могут же они поубивать нас всех?
— Вообще, именно это они обычно и делают в захваченных городах.
— Но у меня там репа не прополота…
Отрывок из комедийной пьесы «Приключения сэра Лигьена Неверующего».
Таскол, взгляд со стороны
Над горизонтом высились столбы дыма. Священные знаки Хореса поднимались на знамёнах, украшали щиты, перехватывали шеи. Вернувшиеся министры следили за императрицей хищными взглядами. Слуги смывали и стирали кровь и краску, а потом заштукатуривали сажу.
Милена вспоминала ранее читанные книги, мудрость древних философов и тщательно собранные трактаты современников. Она уже давно обнаружила, что одна лишь история обладала родственной ей природой. Читать исторические труды значило для неё читать о себе в манере одновременно конкретной и абстрактной — от донесений императорского двора начала правления Дэсарандеса (сотни лет назад) у неё нередко мурашки бежали по коже, столь жутким казалось сходство.
Каждый поглощённый ею трактат и каждая хроника обнаруживали те же устремления, те же пороки, те же обиды, ту же ревность и горести. Менялись имена, сменяли друг друга национальности, языки и века, но те же самые уроки вечно оставались невыученными. По сути дела, она знакомилась едва ли не с музыкальными вариациями, в различных тональностях, разыгранными на душах и империях, уподобленных струнам лютни. Опасность гордыни. Конфликт доверия. Необходимость жестокости.
И над всеми временами властвовал один-единственный урок — досадный и, во всяком случае для неё, отвратительный и неприглядный…
Власть не сулит безопасности.
История убивает слабых правителей.
Звуки боевых барабанов и горнов, в чём-то похожих на имперские, легли на столицу. Таскол был охвачен смятением. Подобно чаше воды, поставленной на основание несущегося поезда, город волновался, трепетал и выплёскивался через край. Ибо скончался Киан Силакви, высший жрец Хореса. Пульсировали чёрные сердца мятежных кашмирцев, которые грозили ей с севера. Имперские солдаты и рыцари веры спешили защитить столицу — открыть арсеналы, успокоить взбудораженных горожан, занять куртины великих стен. Однако благословенная императрица торопилась защитить своё сердце…
Ольтея.
«Сейчас она где-то в городе, но уверен, что вылезет из своей норы сразу, как только узнает новости», — припомнила она слова Силакви, который сказал их незадолго до того, как получить удар клинком от своего убийцы.
И Мирадель догадывалась, куда она могла бы сбежать. Место, где её не выдали бы ни за что на свете…
Рыцари веры в парадных одеяниях — прежде приглядывавшие за ней как за пленницей своего господина — ныне сопровождали её как свою владычицу. Памятуя об осаждавших центральный храм толпах, они предпочли покинуть его чередой заплесневелых тайных тоннелей, в ином веке служивших сточными канавами.
Предводитель, паладин веры, Фраус Грабсон, вывел их к выходу, расположенному в окрестностях западной рыночной площади, где обнаружилось, что улицы запружены теми же самыми толпами, которых они хотели избежать — душами, столь же стремящимися к обретению своих любимых, как и сама Милена.
Повсюду, насколько хватало глаз, её мир состоял из бурлящих людских сборищ и каменных желобов, наполненных возбуждёнными толпами. Над уличным хаосом высились мрачные и безразличные дома.
Отборные охранники Киана с боем создали вокруг Милены свободное пространство. Они трусили рысцой там, где улицы позволяли это, а в других местах бранью и дубинками прокладывали путь сквозь потоки и струи несчётных толп. На каждом перекрестке Мирадель приходилось переступать через павших — тех несчастных, кто не сумел или не захотел уступить дорогу своей благословенной императрице. Она знала, что паладин веры Грабсот считал безумием её вылазку в квартал знати в такое время. Однако служба, как верховному жрецу, так и императрице, подразумевала безумие во имя чудес. И, если на то пошло, её требование только укрепило его верность, подтвердило то божественное достоинство, которое, как ему казалось, он заметил у неё в великих и мрачных пустотах центрального храма. Служить божественной сущности значило обитать посреди частей целого. Лишь твёрдость в вере отличала фанатика от безумца.
Но, как бы то ни было, его господин, высший жрец, мёртв, его император воюет в дальних краях, и вся его верность теперь принадлежит ей одной. Ей, супруге величайшего в мире человека, Господина Вечности, Первого и Единственного. Ей, благословенной императрице, Милене Мирадель! И она спасёт свою любовь — даже если ради этого придётся испепелить весь Таскол.
«Ольтея совсем не та, за кого ты её считаешь, Милена. У неё и Финнелона есть один весьма постыдный секрет, с которым нам ещё предстоит разобраться», — всплыли в голове женщины слова Силакви.