Сарг Кюннет, первый помощник Киана Силакви и уникум, умудрившийся запомнить, наверное, всю имперскую библиотеку.
— Неш-не… конечно, — рублено кивнул он.
Но у императрицы уже не было времени на продолжение разговора, ибо взгляд её остановился на ещё одном человеке.
На своём невозможном убийце.
«Забытый» вступил в полосу света и остановился, замер на пороге помещения в точности так, как стоял между статуями центрального храма. Мирадель подметила, что он держался расслабленно, но при этом отстранённо — так, как подобает людям сильным и волевым.
Короткие волосы, удивившие её, когда она заключала соглашение с этим человеком — ибо «забытым», как читала императрица, было запрещено их стричь, — теперь пробуждали в её душе чувство облегчения. Милена не испытывала ни малейшего желания позволить миру узнать, что она обращалась за помощью к гильдии убийц.
По правде сказать, человека, стоящего перед ней, можно было бы принять за раба, если бы не окружавшая его тревожная аура беспощадной жестокости, порождавшая ощущение, что для него, помимо собственных непонятных целей, не существовало таких пустяков, как угрызения совести, комфорт или безопасность. Ей припомнились слова Нигеля Санториона, сказавшего, что «забытые» воспринимают события в их целостности. Хотелось бы ей знать, сумел ли министр сбежать? Потому что среди присутствующих придворных женщина его не заметила.
Сколотый клинок был небрежно заткнут в складки ткани его набедренной повязки, но следы крови всё равно остались на руках убийцы — напоминая о том бедствии, которое Милена породила всего несколько часов тому назад.
Бедствии, произведённом через этого человека.
— Можешь помыть руки в фонтане, — произнесла она, кивнув в сторону небольшого журчащего источника.
Мужчина безмолвно повиновался.
— Ваше величество?.. — отвлёк её Кюннет.
— Ступай к остальным придворным и займи место высшего жреца, — повелела Милена, наблюдая, как ладони «забытого» исчезли под мерцающей поверхностью воды.
Императрица бросила взгляд на остальных. Министры стояли возле высокого панорамного окна, разглядывая местность, где собралась вражеская армия. Ороз-Хор стоял на небольшом холме, при этом являясь самым высоким местом столицы. Это означало, что обзора хватало, дабы видеть территорию за стенами. И сейчас вокруг своры министров уже кипела бурная деятельность: они обсуждали обстановку, направляли гонцов (которые мелькали туда-сюда), делали записи, спорили, махали руками. Тревожные взгляды сменились резкими словами, торопливые слуги уже начали носить пищу и питьё, наполняя стоящие рядом столы разной снедью.
Судьба была милостива, во всяком случае пока. О положении дел среди горожан знало крайне мало народа. Кроме того, Таскол всё ещё не подвергся нападению, хотя его укрепления, без наличия должного числа стражи, носили скорее эстетическую и историческую функцию. Столица Империи не подвергалась нападению уже много сотен лет, а потому полагалась скорее на систему крепостей, чем на собственные стены. Крепости, однако, оказались взяты «куклами», а теперь кашмирцы ожидали своего хода.
К счастью, Челефи, похоже, не имел никакого отношения к случившемуся стихийному бунту, который охватил Таскол. Видимо Киан предвидел это, потому увёл со стен практически всех солдат, дабы иметь возможность утихомирить толпу. Он ожидал, что вести о пленении императрицы вызовут волнения среди людей.
«Если бы Челефи направился на штурм в этот момент, то мы бы уже находились на поле боя», — подумала Милена.
Однако самозваный лорд предпочёл занять ближайшие к столице деревни: Овраги и Озерки, организовав там собственный лагерь и построив систему обороны. Это дало Мирадель время, в котором она так отчаянно нуждалась.
При всей ирреальности и жути происходящего, вид диких шаек вражеских всадников, обшаривавших окрестности, наполнял её душу облегчением, граничившим с подлинным блаженством. Пока богомерзкая грязь оставалась за стенами, ни ей, ни Ольтее ничего не грозило.
Милена обратила внимание, как «забытый» посмотрел на свои очищенные руки, а потом наклонил голову, словно прислушиваясь… ожидая какого-то знамения? Он казался столь же странным и зловещим, как в тот судьбоносный день, когда она наняла его. В день переворота.
Наконец убийца повернулся и посмотрел ей в глаза.
— То, что ты сделал… — начала она, однако не договорила.
Он ответил ей безмятежным детским взглядом.
— То, что я сделал. — Утвердительно произнёс «забытый», вовсе не смущаясь тем, что она подразумевала иное. Голос мужчины оставался столь же незаметным, как и его внешность, и всё же…
— Но как? — спросила императрица. — Как ты это сделал? — взглянула она ему прямо в глаза.
Как мог простой человек убить столь высокопоставленную цель?
Убийца не стал пожимать плечами, но поджал губы:
— Я всего лишь сосуд, — сказал он таким тоном, что у Милены по коже пробежали мурашки. Если бы она происходила из старинной и богатой семьи, вращающейся исключительно в своих кругах, то могла бы не обратить внимания на эти слова. Только душа, взра́щенная в трущобах и подворотнях, среди бедняков, слуг, уличных торговцев, шлюх и бандитов, могла понять жуткий смысл этой фразы, только такие души способны были понять ужасы, скрывающиеся за ними.
Только самые отчаянные могли отдать своё тело в службу потусторонним или божественным силам. И этот человек… который стоял перед ней… явно служил какому-то тёмному богу. Не Хоресу.
«Но что мне Двуликий, который стоял на стороне своего жреца и очевидно был не прочь увидеть мою голову отдельно от тела? — мелькнула у Мирадель короткая мысль. — В такой ситуации я лучше приму помощь от другого бога, более дружелюбно относящегося ко мне».
Мысль отдавала ересью, но Милена устала контролировать саму себя.
Благословенная императрица осенила себя охранным знаком. По случайному совпадению в этот момент перед ней прошёл слуга с неглубокой корзинкой, полной яблок. Не опуская уже вытянутую руку, Мирадель выхватила одно из них, то ли для того чтобы скрыть собственное напряжение, то ли чтобы его облегчить.
— Лови! — с ухмылкой воскликнула она, бросив яблоко «забытому».
Тот подхватил фрукт в полёте, а затем обеими руками поднял над открытым ртом и впился в мякоть зубами, словно желая проглотить его одним-двумя мощными укусами, как поступают неотёсанные варвары Тразца.
Милена наблюдала за ним со смесью ужаса и любопытства.
— Я хочу, чтобы ты остался во дворце, — сказала она, когда он закончил жевать. В солнечном свете блеснули струйки сока на гладкой коже.
Сначала императрице показалось, что убийца смотрел на неё, но потом женщина поняла, что его взгляд скользил скорее сквозь неё, словно бы пронзил тело (и стену за ним) насквозь, рассматривая нечто, расположенное на далёких холмах.
— При мне, — уточнила Мирадель, с горечью закусив нижнюю губу.
Взгляд «забытого» остался прежним. В имперском тронном зале послышался шум, разрываемый перекатами эха. Двое министров вцепились друг другу в воротники, отчаянно переругиваясь.
— Тихо! — прикрикнула на них Милена.
Убийца опустил голову в знак загадочного повиновения.
— Я испрошу совета у моего бога, — произнёс он.
Дворец Ороз-Хор, взгляд со стороны
Дыша, как подобает спящей, Ольтея неподвижно лежала, вытянувшись на мятых простынях. Глаза её были закрыты, но уши внимали беспорядочной тьме, а по коже бегали мурашки, предвещая чужие прикосновения.
Ольтея ощущала её. Милену. Чувствовала её запах, слышала знакомую поступь шагов.
Женщина знала, что императрица бродила по собственным покоям — куда ранее принесли саму Ольтею, — утомлённая, однако ещё не успокоившаяся после дневных тревог. Она слышала, как Милена взяла кувшин со стола, а потом услышала, как она вздохнула в знак благодарности — благодарности! — за то, что кувшин оказался полон.
Затем императрица начала пить прямо из горла, не тратя время на поиск чаши.
По истечению минуты послышался стук кувшина о стол, а потом усталый вздох.
Внутренне Ольтея едва сдерживала стоны удовольствия, воображая резкий запах её тела и объятья, сперва порывистые, затем настойчивые, по мере того как ослабевает отчаяние. Сама Ольтея была идеально чиста: её кожу отскребли и очистили, а потом умаслили дорогими кремами и каплями духóв. Женщина уже представляла, как изобразит, что очнулась ото сна в объятиях своей любимой, а Милена будет сжимать её и рыдать, безмолвно, стиснув зубы, не издавая ни единого звука. И конечно же это перерастёт в большее…
А позже, когда они обе, усталые и потные, откинутся на простыни, то будут прислушиваться к далёким звукам кашмирских горнов, терзающих ночной воздух.
И разговоры. Мягкие речи, чувства, тёплые спокойные объятия, влажные поцелуи… О, Милена будет видеть в себе спасительницу, которая сделает всё, ради их совместной безопасности. Она будет пытать всех, кого нужно пытать. Она прикажет убить всех, кого нужно убить. Она станет всем тем, в чём они нуждаются.
Защитником. Подателем. Утешителем.
Рабыней.
A она будет лежать как в дурмане, и дышать, дышать, дышать…
Ороз-Хор вновь лязгал и гудел своей подземной машинерией, снова ожившей… воскрешённой. Её любовница направилась в ванную комнату, извлекая длинные шпильки из своих волос.
«Какой-то частью себя она будет следить», — прошептал незримый внутренний голос.
«Тихо!» — приказала Ольтея.
«Святейший высший жрец что-то рассказал ей».
Идти по следам десятков тысяч беженцев и нескольких тысяч солдат было легко. Я, Ворсгол, Дитлинд Вьет — все мы легко и просто ориентировались в пространстве, даже не думая сбиться с пути.
Логвуд гнал своё «стадо» мимо Кииз-Дара, что весьма логично, ибо по нему тоже был нанесён удар. Город был захвачен, благо ещё, что Дэйчер не жертвовал жизнями наскоро собранных людей, пытаясь его оборонять, а вместо этого создал угрозу, задержав противника и дав возможность Первой пройти мимо.