На месте, куда больше подобающем детям боярским, чем боярам, чувствовала она себя неуверенно и старалась лишний раз не привлекать к себе внимания.
— Ну, что же, — Такэда улыбнулся. — Закрылки, Тояма-сан.
Рука безошибочно легла на контрольный рычаг — без малейшего проявления родовых сил.
— Главный оружейный предохранитель, — Юнона послушно взялась за ярко-алый железный колпачок с палубной стояночной чекой в замке и демонстративно подёргала его на себя.
— Тангаж, — как и учили в Академии, Такэда называл приборы управления вразнобой, на изрядном удалении друг от друга, и по-разному, но Тояма справлялась. — Контроль шага винта. Селектор топливных баков. Стартёр… Ну что же, отлично.
— С вашим авторитетом честная победа весомее и убедительнее, — Тояма сняла повязку и небрежным жестом поправила растрёпанные волосы. — Спасибо, Такэда-доно.
— Что, сам результат вас не удивляет, Юнона-сан? — поинтересовался тот в ответ.
— При достаточном количестве усердия запомнить можно что угодно, — Тояма раскрутила плотно сложенный платок и заученными до автоматизма движениями превращала его обратно в элегантный шейный бант. — Я не из тех, кто в бою вычитывает мелкий шрифт чек-листов на панели управления.
Такэда содрогнулся. Такой самоуверенности он совсем не ждал. В Академии это всё ещё на первом курсе выбивали, быстро и безжалостно. Звук вывинченной из креплений переговорной трубки в момент перед ударом инструктора по голове со второй табуретки учебного самолёта — и сам удар — помнили все без исключения курсанты, независимо от благородности и боевой специализации.
— Это прекрасно, — демонстративно согласился Такэда. — Но всё же не стоит чрезмерно доверять своей памяти. Чек-листы не подведут никогда.
— При всём уважении, их тоже можно запомнить, Такэда-доно? — Юнона Тояма попросту не поняла и даже не осознавала своей ошибки.
— При всём уважении, смысл чек-листа не в этом, и ты его упускаешь, — терпеливо пояснил Айвен, пытаясь звучать максимально убедительно. — Рано или поздно, в жутком напряжении, ты неминуемо забудешь что-то очень-очень простое и очень-очень важное. И у тебя не будет времени перелопачивать свой чердак в поиске того, не знаю чего. Только не в бою. Только не после него. Только не в посадку на последних каплях горючки, боком, с обгрызенными элеронами. Когда нужно выпустить посадочный гак? Выпустила ли ты его? Что там с шасси? Где выставлен рычажок главного оружейного предохранителя? Повезёт ли тебе это не забыть, а? Ну, скажи честно, пока сидишь на холодную с крыльями уложенными вдоль корпуса, повезёт ли? Или кому-то придётся отмывать твои ошибки с палубы вместе с тобой, а мне читать проникновенную речь над искорёженным остовом с покрытой флагом кабиной, пока вас троих готовятся спихнуть за борт?
— Ну уж механику старта и посадки забыть невозможно! — выкрикнула снизу из толпы вторая близняшка Тояма. — Командир, я понимаю, что вы за нас в ответе, но у нас всё-таки достаточный лётный опыт.
— Я знал парня с «достаточным лётным опытом», который настолько полагался на свою память, что в один далеко не самый прекрасный день пошёл на взлёт раньше, чем палубная команда успела развернуть ему крылья, — раздражённо пояснил Такэда. — Он так и не понял, что происходит. Не успел. Свалился точно по курсу, футах в ста. Шестнадцатитысячник на полном ходу от него даже мусора не оставил.
Ответом ему стало потрясённое молчание.
— Пожалуй я оставлю вас наедине с этой мыслью, — сказал Такэда.– Всё-таки, скоро отбой.
Но уйти далеко Айвен Иванович Такэда не успел. Ему навстречу попалась до оскомины уже знакомая фигура с бомбовой тележкой с закреплённым вместо бомбы раскладным чайным столиком с морскими штормовыми замками. Поверх роскошного шедевра краснодеревщика чинно ехали походный самовар, охотничий сервиз из нескольких металлических судков для заварочного чайника, сливок, масла, каменной соли и кускового сахара, ложечки, щипчики, и стопки металлических же стаканчиков — с золотой гравировкой по серебру, камнями, фамильными гербами и целым заповедником геральдических животных.
— Опять ты здесь?– раздражённо спросил Айвен при виде Эффиндопуло.
— Мои извинения, Такэда-доно, — улыбнулся дворецкий. — Попробуете чёрного прессованного чаю? Копчёный на смоле, такой же поставляли в летний дворец Янтарной династии.
— Подающий четвёртого ранга Эффиндопуло, не понимаю, вам заняться что ли нечем? — полусотня, оставив самолёт, завороженно тянулась на запах, и Такэде приходилось выбирать слова.
— При всём уважении, Такэда-доно, сейчас я занят именно этим, — дворецкий невозмутимо протянул ему один из «гостевых» стаканчиков. Тот, как оказалось, пребывал в идеальном соответствии геральдическим требованиям к посуде единственного на данный момент представителя юной династии Морских Ястребов Такэда и благодаря искусству ювелира даже не выглядел оскорбительным новоделом. — Я подаю чай.
— Смешно пошутил, — согласился Айвен, но чай всё же взял. — Но почему здесь и чай, а не в техническом коридоре по штирборту — ремкомплект для обслуживания ствола и механизмов?
— Согласно действующему расписанию, сейчас идёт моё личное время, Такэда-доно, — дворецкий невозмутимо обслуживал полусотню. Судя по тому, как организованно и эффективно помогали ему на подаче бортстрелки, занимался он этим в их компании далеко не впервые.
— А спишь ты когда, «личное время»? — спросил Такэда.
— Мне хватает, Такэда-доно, — переупрямить дворецкого оказалось попросту невозможно. Его лицо излучало доброжелательность, понимание и заботу, как у врача психологического стационара на беседе с проблемным сыном уважаемых родителей. — Долг превыше любой плотской усталости.
— Я тебя у них отберу, — заявил Такэда. — Вместе с чаем. Капитанским приказом с занесением в бортжурнал. И отдам палубным и набольшему голове уряда лётной безопасности. С такими повреждениями бортов на посадке девчонки попросту не заслужили дворецкого.
— Такэда-доно, палубу и впрямь слишком качает, — недовольно заявила Пшешешенко. — Мы понимаем, идёт война, и в строй отправляют всё, что может сражаться, но это действительно судно, а не корабль!
Её бортстрелок, Яська Пщола, демонстративно покивала в подтверждение каждого слова командира экипажа и без слов промычала что-то утвердительное.
— Это судно на восемь пятьсот чистого водоизмещения, и нас ещё ни разу по-настоящему не качало, — устало заявил Такэда. — Сколько можно прятаться за эту нелепую отговорку? Если бы вы садились хоть раз по третьей процедуре, вы бы знали, что такое качка… но метеорологи и вторую за этот переход ни разу не объявляли ещё!
— Тогда почему так бросает палубу? — толпа взорвалась гомоном недовольных голосов. — Мы на тренировке на самоходную баржу-пятёрку садились, угольную, её никогда так не качало!
— Простите, на какую ещё угольную баржу? — Такэда не мог поверить своим ушам. — Конфедерация не возит уголь баржами. Даже для старичья позапрошлой войны есть нормальные эскадренные угольщики!!
— Ну так никто и не говорит, что морскую! Дядя нашей Сэм одолжил для тренировок моторизованный «светлячок» и даже смонтировал почти настоящую лётную палубу для наших тренировок. В озере Холодном.
— Вы хотите сказать, — Айвен Иванович Такэда впервые чувствовал, что от него ускользает дар речи. — Вы хотите сказать, что ваши семьсот часов учебного налёта, все тренировки и подготовка шли на Семи озёрах? В четырёх сотнях миль от ближайшего морского берега? Серьёзно?
— Но мы же по-настоящему учились! — яростно сверкнула глазами Пшешешенко. — С героями первых боёв за архипелаг!
— Вы не учились, — отрезал капитан. — Вы просто жгли авгаз под командованием брошенных в топку резервистов мирного времени, которым повезло не сгореть до конца. Цистернами жгли. Эшелонами. Имперскому пилоту за такой ущерб экономике Конфедерации скрещенные лабрисы с янтарным бантом на грудь приколют!
Толпа взорвалась недовольным гомоном.
— И судя по тому, что никто из ваших «учителей» даже не заметил разницы! — повысил голос капитан, — Они все тоже с аэродромов островного базирования. Вы идёте в настоящий бой с жирной дырой в лётной подготовке. С чем я нас всех и поздравляю!
И у последнего порога
Нам командир внушает строго,
Что в небе нет ни звёзд, ни Бога —
Есть только мы!
Передовой аэродром 12-й авиагруппы «длинного прыжка», авиабаза 2-ого Императорского Воздушного Флота «Нагината», Буревые острова.
Штурман явно нервничал. Он попытался встать из-за стола, едва отзвучала сирена, но застыл на половине движения, увидев, что все остальные по-прежнему сидят
— Не дергайтесь вы так, лейтенант неба, — добродушно буркнул Тихон Хямяляйнен, сосредоточенно пытавшийся выловить среди лапши последнюю императорскую креветку, — еще ничего не кончилось.
— Но…
— Это всего лишь улетели бомбовозы. Сейчас аэродромная обслуга высунет нос и попробует оценить ущерб. Затем пролетит их фоторазведчик и сделает это же самое, но для «того берега».
— Главное, чтобы не было попадания в полосу, — добавил второй бортинженер, с белой налобной повязкой, на которой аккуратными женскими стежками было вышито «Петрович». — Эти новые противоаэродромные бомбы очень поганая штука. Пробивает десять вершков бетона и взрывается под ними, вспучивая плиты. Даже при здешней технике, это не меньше суток ремонта, пока срежут все лишнее, заровняют в ноль и заплатка застынет. Хуже только главный калибр с моря.
— А что, тут и такое бывает? — удивился штурман.
— Здесь все бывает, — веско произнес майор и все сидящие за столом одобрительно закивали. — А с моря нас обстреливали последний раз… в феврале?
— В марте, — поправил его четвертый бортинженер. У него белую полоску «Иваныч» нашили прямо на грудь комбинезона. — Точно в марте, аккурат на именины тещи пришлось, мне супружница еще потом долдонила, чего мол, телеграмму не отбил. А как тут отобьешь, когда от радиостанции две воронки!