— Ты про снаряды? — догадался полковник. — Не бери в голову. Два боекомплекта у нас в энзе лежат, тут их бы успеть выпулить к такой-то матери. К зениткам разве что подрасстреляли, но и там чутка пальнуть хватит, а накрывать уж их-то будут в первую очередь, к цыганке не ходи. Да и стволы уже в хлам, лупим в белый свет как в ломаный грош. Вот за жратву спасибо, хоть накормим ребят от пуза напоследок. А то уже четвертый день на урезанных пайках сидели. Вчера вот попугая зажарили, так он, падла, с гуся размером, а мяса там… то ли дело у нас, в Новой Ченстохове… — Миядзаки, облокотившись на локоть, мечтательно уставился куда-то в темноту, — как возьмешь под сочельник гуся у пани Маришки, так потом два, а то и все три дня его, родимого и кушаешь под рисовую, с чувством да расстановкой. Ну, вздрогнули, панове! На погибель сукинымсынам!
— Мы на Рождество торт с клубникой делали, — неожиданно сказала Татьяна. — А еще я однажды в школьном спектакле Снегурочку должна была играть и мне тетя платье сшила, голубое с серебряным…
— О-о! — Войцех картинно подкрутил несуществующий ус, — уверен, в нашем собрании пани комиссар единогласно избрали бы королевой бала и танцевали бы всю ночь напролет. Крылатые гусары, с неба в бой… не в обиду будет сказано, пан капитан, но по части успеха у барышень флотские нам были не ровня.
— Ничего, — хмыкнул фон Хартманн, — мы, глубинники, не из обидчивых.
— То добре… давай еще по одной… за боевое содружество, во! Ваших мы не задевали, сам пан гетман как-то сказал: мы в небо, они под воду, нам делить нечего. А вот зазнайки с больших горшков… помню, за год перед войной был случай… надпоручник Иванов… ну да, Лёшка… зашёл в ресторан, где флотский лейтенант сидел с невестой, ну и слово за слово… как-то так вышло, уходить она собралась уже с ним. Лётеха, понятное дело, полез в драку, болезный, получил с разворота… до дуэли дошло.
— Дуэли? — удивленно переспросила Сакамото. — Как романтично звучит. Но… они же вроде были запрещены.
— То понятно, что запрещены, пани комиссар! Но коль задета честь жолнежа и кровь кипит… Лешка еще, дурак, решил в благородство сыграть, прострелил дурню ягодицу вместо башки… ладно, у того тоже рука дрогнула, влепил в плечо вместо лба, куда целил. Кое-как замяли… он потом еще два месяца в госпитале валялся, девица к нему бегала с гостинцами. Свадьбы сыграли аккурат за месяц… а вот про дитёнка он уже не успел узнать. Нас тогда бросили захватывать нефтезавод на Большом Кончаре, кто-то в штабе намудрил со временем… в общем, первая волна прибыла раньше группы подавления ПВО. Сожгли почти всех, а кто успел выброситься — расстреляли в воздухе.
— Это там тебя…
— Ногу? Не, то уже другое. Третья битва за острова святого Сапека, слышали, панове? Буксировщика свалили еще на подлете, пилот кое-как планер до земли дотянул, но садиться пришлось на рощу. Побились сильно… так со сломанной ногой батальоном и командовал. Понятное дело, из десанта потом списали по здоровью и сюда… вроде как на курорт, до конца войны досиживать.
Последняя фраза заставила фон Хартманна вспомнить путь от лагуны, с черным скелетом многомоторной летающей лодки и дальше, по изрытому воронками пляжу, мимо руин, где что-то еще догорало, потрескивая, иссечёные осколками пни бывшей кокосовой рощи…
— Да уж, курорт знатный.
— А то, — Миядзаки деловито разлил по чаркам новую порцию самогона, — до войны здесь даже резиденцию вице-губернатора начали строить, чтобы, значицца, жаркий сезон пересиживать. В два этажа, с фонтаном, винным погребом… там у нас госпиталь разместился, сорок пять коек влезло. Даже поле для гольфа было. В смысле, оно и сейчас есть, только лунок новых в нём теперь дохрена. Ну и остальное тоже. Эх… был же план, приволочь сюда старый броненосец, воткнуть в лагуне, да залить палубы бетоном сажени на две. От тогда бы они у нас поплясали. Ну а так… дальники передали, парни «с того берега» сюда линкор тащат. Понятно, что старье какое, но все равно — против наших ажно четырех девять-с-четвертью дюйма в капонирах его калибра за глаза хватит. А как только их заткнут и протралят фарватер до прохода в рифе… а курорт и впрямь тут был хорош, панове. Ну, сдвинули!
В этот раз у Ярослава получилось допить чарку почти не отрываясь. Миядзаки оказался прав, самогон требовал привыкания. Зато как привыкнешь… фрегат-капитан поставил опустевшую посудину на стол… затем отодвинул, вглядываясь в черточки на карте.
— Войцех, ты в этих каракулях разбираешься? Где тут сектор обстрела вашей батареи обозначен?
Даллен Илайя МакХэмилл, гостеприимный хозяин
Полковник тогда скомандовал в штыки, и двадцать первый драгунский пошёл… ну, далеко они не ушли. Как сейчас помню, гладь залива алая от крови, и под самой поверхностью воды — тела, кругом тела, свисают в пучину с опущенными руками. И лишь мокроступы на сапогах над водой торчат…
Диланду Альбато цу Вайсс фон Широ, пасквиль «Водноопера».
— А я и не знал, что на борту есть столько розовой краски, — Даллен МакХэмилл задумчиво разглядывал чудо из чудес — совершенно розовый «казачок» — с тигровыми полосами от закатного розового до почти коричневого на кожухе мотора, пушистой кошачьей трёхцветкой рваными косыми полосами с добавлением кремового под остеклением кабины и леопардовых пятен к хвосту.
Белый трафарет ВАС-61 и номер самолёта на хвосте остались на месте, но под ними восседала на глобусе завсегдатай флотских учебных комиксов — пучеглазая сова Орли в лихо заломленной казачьей шапке и в недоумении разглядывала завязанный в крендель навигационный компьютер.
По капоту двигателя каллиграфическим белым тянулось новое собственное имя самолёта — «ピンク魔法少女». Ещё пару технических лючков вместо штатных трафаретов помечали имена «Pink witches» и «Розовые штучки».
Чтобы ни у кого не осталось никаких уже сомнений, чуть ниже фонаря врисовали огромный, чуть больше натуральной величины, и совершенно хулиганский шарж на Газель Стиллман — растянувшуюся в полный рост вдоль палубной швабры с растрёпанной конопляной головой вместо традиционной ведьмовской метлы.
Из одежды на изображении младшей дочери ответственного администратора Конфедерации Исаака Стиллмана наличествовали только вырвиглазно-алые черевички, портупея с узнаваемой «ручкой от швабры» в утрированно-огромной деревянной кобуре и готовая к прыжку роскошная мангровая кошка с хищно прижатыми к голове ушами. Единственная, кто удерживала всю эту маргинальную живопись на грани приличия… своей мохнатой задницей с пушистым шаром куцего хвоста.
— Всю ночь краску бодяжили, шифу, — палубный сотник ухитрился произнести это с каменно-непроницаемой физиономией. Но глаза всё равно моментально выдавали подлинные эмоции под маской приличий. Обычно бесстрастный азиат совершенно не собирался упускать свой шанс на уважаемую хулиганскую традицию флота. Даллен МакХэмилл впервые за тридцать один год своей жизни искренне пожалел, что рядом не случилось ни одного журналиста.
— Позови секретчиков, — приказал он. — Пусть отснимут. И с экипажем потом тоже, хотя бы несколько кадров. А если наши дубы в отделе пропаганды и этот шанс прозевают, сольём пару негативов в «Москву сбоку».
— Сделаем, — подтвердил сотник. МакХэмилл заметил следы белой краски на его руке и титаническим усилием воли сдержался от неподобающей ухмылки. Всё брюхо заплутавшего над морем самолёта щедро пятнали белые отпечатки ладоней палубной сотни вкупе с корявыми пожеланиями от руки. Стоит отдать команде должное, без единого слова нецензурщины.
— Что с ремонтом? — максимально бесстрастно спросил МакХэмилл. — Я так полагаю, раз у вас хватило времени на развлечения, самолёт полностью лётнопригоден?
— Если бы не бортстрелок с её фокусами, снесло бы кабину, — подтвердил сотник. — А так разве что фюзеляж чутка надсекло. Ну и себя Газель между пулями гениально протащила. Рация в труху, аккумуляторы под замену, часть приборов на выброс — и хоть бы одна царапина.
— Неплохо! — Даллен совершенно неуставным образом присвистнул от восторга.
— Ну, это как посмотреть, шифу, — покачал головой сотник. — Зуб мы в кабине под креслом бортстрелка всё-таки нашли.
— Лучше зуб в кабине, чем мозги на фонаре, — изрёк очередную флотскую мудрость Даллен МакХэмил. — Пойду навещу в лазарете наших гостей. Раз уж они тут машинно и оружно, будем вписывать их вне штата на сегодняшний вылет. Заканчивайте тут. В полпятого утра машина должна быть пригодна к подаче на палубный лифт и вылету.
Командир ВАС-62 «Крамник бэй» как и ожидал, увидел Газель Стиллман на больничной койке. Она полусидела у стены в совершенно неуставном розовом платье-аозай вместо пижамы, листала растрёпанный пухлый томик «Воднооперы», и, закинув ногу за ногу, покачивала в такт каким-то своим мыслям босой пяткой.
Ввиду скорой высадки на Маракеи неоднократно запрещённую в административном порядке, массово изымавшуюся по библиотекам, но упрямо переиздаваемую книжонку в её руках лично МакХэмилл счёл не столько за лёгкое чтиво, сколько за руководство к действию. Никаких иллюзий о том, в какой хаос превращается сотрудничество армии и флота с первым же — всё равно, чьим — выстрелом, у него давно уже не осталось. Если чему его и научил боевой опыт, так это тому, что коллега Широ изрядно преуменьшал.
— Розовый вам к лицу, Стиллман-химэ, — пошутил МакХэмилл.
— Ну, это же всё-таки Красная база, — Газель вскочила, забыв крамольный томик, и торопливо метнула от груди кулак в достойном ранга гостя приветствии. — Девочки посчитали, что я должна соответствовать.
— Боюсь, не только девочки, — осторожно намекнул МакХэмилл.
— Поздно, МакХэмилл-сан, адмирал Такэхито вашу палубную сотню уже выдал. Привилегия ранга, как он выразился, — Газель расплылась в улыбке. — И потом, вы действительно полагаете, что я расстроюсь из-за того, что ваша команда настолько признала нас всех за экипаж, что без малейших раздумий вандализировала самолёт в лучших флотских традициях? Да я первый раз в жизни пожалела, что рядом нет этой крашеной щщибаль Кривицкой с её фотокамерой!