— Это тебе они посильные, — мрачно простонала Марыся.
— Ну ты же не знаешь, чем закончится официальная часть расследования, — невозмутимо ответила Нанами-Джура. — Всё-таки не каждый день пилотка обстреливает капитанский балкон острова. Поверь, без официальной бумаги, только на словах, тебя никто…
Её прервал настойчивый стук в переборку. Через комингс переступил вестовой с белоснежным конвертом в руках. Печать командира борта и личную родовую печать Морского Ястреба Такэда разглядели все.
— Марыся Пшешешенко… сан? — обычные матросы рядом с золотой полусотней изрядно робели, но сейчас за вестовым стоял авторитет командира ВАС-61, так что конверт лёг в дрожащие руки, словно приговор Владыки Неба.
Вестовой развернулся, и чеканя шаг ушёл.
— Ну всё, — театральным шёпотом разнеслось на весь отсек. — Отлеталась.
— Kiedy wszystko stracone… — Пшешешенко восстала, мёртвой хваткой держась за смятый пополам конверт, и походкой ожившего вдруг оловянного солдатика ушла, всё больше переходя на бег.
Столовая лётного состава проводила её гробовым молчанием.
— … nadal mam swoje ciało, duszę i honor, — закончила в абсолютной тишине Верзохина-Джурай ей вслед старую шляхетскую поговорку, — Знаете, мне кажется, что наша подруга только что отправилась делать отменную глупость.
— Я могу попробовать растолкать Газель, — негромко предложила из своего угла Сабурова-Сакаенко. — Меня она сразу за это не убьёт. Наверное.
— А давай ты в полный рост на пулемёты как-нибудь в другой раз сходишь и не здесь? — ехидно фыркнула в ответ Анна Тояма. — Нет уж. Пусть себе дурит. Заодно узнаем, наконец, действительно ли у нашего командира есть чувство юмора.
— Две гинеи золотом, что Рысь вернётся красная до ушей и будто шпицрутен проглотила, но даже борта не покинет, — Верзохина-Джурай сняла перстень с полированным имперским янтарём, в котором на глаз только золота было раза в два побольше и метнула в подставленные руки тамады за подносом.
— Двадцать пиастров! — тут же последовал отклик. — Вылетит, быстрей поросячьего визга!
— Квид! — о дно подноса глухо застучали ставки.
— Айвен Иванович! Я решила! Лучше так, чем позор! — из одежды на полуночной гостье командира ВАС-61 присутствовало нижнее бельё, шёлковая накидка, многострадальный конверт с печатями за поясом чулок и обнажённый шляхетский «танто гоноровый» без малейшей видимости ножен.
Пшешешенко деревянной походкой дошла к столу, шлёпнула конверт на столешницу, прижала его сверху рукой и занесла клинок чести.
— Я перед вами очень виновата, — начала она, и где-то тут её заготовка иссякла. — Очень… виновата… я…
Марыся не могла даже выбрать, мизинец она собралась отрезать, как принято у родов восхода, или залить печать кровью из вскрытой вены, как принято у родов заката.
Такэда поднялся, одним плавным движением — сам от себя не ожидал такой прыти — обогнул стол по стороне руки с ножом, и заученным намертво ещё с академии движением ткнул неадекватную подчинённую в этот стол лицом.
С размаху.
— Капитан, что вы делаете! — задушенно пискнула она.
— Капитан на гражданке! — Такэда воздел карающую десницу. — А я тебе командир!
Тишину каюты нарушил оглушительно-звонкий шлепок.
— Мои пилоты могут быть кем угодно. Хулиганами, задирами, позёрами, дочками золотых семей Конфедерации, мне всё равно. У них только одного права нет — быть идиотами! — рявкнул Такэда. — Вскрыла конверт! Немедленно!
— Я, — попытку дёрнуться прервал следующий шлепок по алой уже ягодице. — Хаи, Такэда-доно-о!
— Теперь читай! — потребовал Такэда.
— Рапорт, — начала с подвыванием она, — технической оружейной наладки урядника… ай! Да читаю я, читаю! Гиллиама Фойл-Престиновича, — о причинах… нештатного срабатывания… электроспуска… пулемётной батареи… Айвен Иванович! Что вы делаете! Правого крыла… борта ноль тринадцать чёрный…
Техническое описание проблемы, к глубочайшей боли и разочарованию Марыси Пшешешенко оказалось длинным, занудно-дотошным и очень-очень щедрым на знаки препинания.
Из каюты она вышла почти час спустя, красная до кончиков ушей, деревянной походкой, и шипя себе под нос буквально на каждом шагу. Забитое полуграмотным матросом стиллмановского призыва в крыло вверх ногами с нарушением монтажной схемы оружейное реле электроспуска после этого вечера явно потеснило в списке личных страхов Рыси даже легендарного Черного Йежа, питающегося исключительно родовитой шляхтой, только живьём, и только в годы войн и потрясений.
Такэда молча смотрел ей вслед на закрытый люк и снова и снова думал, что из этого всего получилась бы отменная байка для легендарных салонных монологов Даллена МакХэмилла. Затем он перебрался в койку, накрылся подушкой с головой и уснул мертвецким сном.
О напрочь забытом ребусе щщибаль Кривицкой он вспомнил только когда проснулся. И с наслаждением произнёс в подволок девиз нового рабочего дня:
— Кур-р-рва!
Глава 17
Глава 17. Подводник на охоте
«Я доложил о вероятном потоплении подводной лодки, и, поскольку в течение следующих нескольких дней не поступало никаких донесений о действии лодок противника в этом районе, я склоняюсь к мысли, что та лодка, за которой мы охотились, была все-таки потоплена».
Тамеичи Хара, Одиссея самурая.
— Садитесь, командир. Ваш кок действительно хорошо готовит, — Ярослав сел. Моргнул. С трудом подавил желание протереть глаза. Мозг упорно не хотел смириться с мыслью, что существо в повседневно-парадной форме «тропический номер два» и с погонами шлюп-лейтенанта, говорящее на имперском практически без акцента, является реальностью. Ему доводилось слышать легенды дикарей, что их жрицы умеют обращаться в акул или пантер, но трансформация полуголой аборигенши в офицера Императорского флота была чем-то новым… и неправильным. Хотя белые волосы, черная, как душа интенданта, кожа остались на месте и даже длинные уши совершенно неуставным образом высовывались из-под каскетки.
— А вы неплохо говорите на имперском…
— Анга, — гостья протянула руку через стол и фон Хартманн осторожно пожал на удивление горячую узкую ладонь, — мое настоящее имя вам лучше не пытаться произносить, команда решит, что вы демона призываете. Ваш язык выучить проще… я еще в миссионерской школе отличницей была, ну а на первом курсе университета акцент пропал окончательно. Большая практика творит чудеса…
— Университета…
— Императорский Девяти Праведников, дважды опора Янтарного трона ну и далее насчет святой благодати и прочего, — пренебрежительно взмахнула ложкой Анга. — Этнографический факультет. Правда, закончить так и не успела, началась эта дурацкая война и меня со второго курса… как это правильно сказать… а, загребла военно-морская разведка. У Империи традиционно плохо налажена работа с нами, коренными жителями Архипелага. Собственно, вас выручает лишь то, что у Конфедерации с этим еще более отвратительно.
Ярослав сделал вид, что поглощен розысками кусочков мяса в лапше. По его личным впечатлениям, в мирное время работа Империи с островитянами заключалась в скупке у матрон рабочей силы для шахт и плантаций, а во время войны — вербовке в «силы самообороны», обычно посылаемые в места, куда и штрафников отправлять считалось нерациональным расходом кое-как обученного боевого мяса. При этом остроухие в имперском «молитвеннике интенданта» проходили как «подразделения четвертой категории снабжения», то есть получающие оружие позапрошлой войны, боеприпасы со сроками хранения, просроченными в прошлую войну и какую-то еду. Разумеется, если система снабжения не оказывалась перегружена более срочными запросами.
Судя по тому, как худосочная с виду аборигенша выскребала свою миску, в занятой Конфедерацией части архипелага её близкие и дальние сородичи тоже особо не жировали.
— Перед большой охотой трюм надо набить доверху, — Анга, наклонив голову, чуть развернула ухо. — Лопай быстрее, командир, потом не получится. Звери приближаются, твои жрицы воды уже слышат их топот.
Прежде чем фон Хартманн сумел переварить сказанное остроухой, из-за переборки выглянула голова в мятом берете.
— Командир… Рио-Рита просит подойти.
— Сейчас, — Ярослав с нарочитым сожалением отставил полупустую миску. На самом деле он был рад поводу совершить маневр отхода. Фрегат-капитан ранее не причислял себя сторонникам расового превосходства, но сейчас находиться в одном отсеке… да что там, на одной подводной лодке с островитянкой было… неуютно. Анга, хотя и наряженная в форме офицера флота, оставалось чужой, а от её странного, чуть пряного запаха в голову поневоле лезли всякие мысли, что эта хрупкая с виду девушка может алюминиевой ложкой перебить весь экипаж «Имперца» с той же легкостью, как выскребла ею миску. Просто потому, что её вдруг вбредет в голову принести жертву своим языческим божкам, которые здесь, на Архипелаге, совсем не выглядят полузабытыми страшными сказками.
С другой стороны, зло подумал Ярослав, принести нас в жертву Великому Осьминогу или Праматери Акуле нас может практически любая из экипажа. Полсотни человек равно полсотни способов подохнуть.
— Что случилось?
Вопреки более «легкомысленному» прозвищу из двух девушек-акустиков как раз Рио-Рита всегда казалась фон Хартманну не по годам серьезной и обстоятельной. Вот и сейчас, прежде чем ответить, она закончила вращать верньер подстройки, секунд пять сосредоточенно вслушивалась в звуки океана и лишь затем оглянулась на Ярослава.
— Множественные шумы по правому борту, командир. Пеленг три-ноль, три-пять, дистанция пока не берется…
— Принял, — фон Хартманн сделал шаг назад и оглянулся на Верзохину, — навигатор, мы где?
— Два тридцать три южной широты, сто тридцать двенадцать восточной долготы, — отчеканила мичман… — По данным штаба, здесь может проходить один из маршрутов местного каботажа конфедератов.
— Значит, конвой, а не боевая эскадра, — Ярослав даже не заметил, что произнес это вслух. — Так… Боевая тревога. Дизелям стоп, погружаемся на пятнадцать саженей.