— Юнона Тояма, находясь в боевом вылете, обнаружила и нанесла результативный воздушный бомбовый удар по субмарине класса «Бальбоа», — тамада взял Юнону за руку и боксёрским жестом воздел над головой. — В знак признательности её заслуг перед флотом Конфедерации ей вручается этот скромный запоминающийся подарок!
На сцену, под всё те же залихватские импровизации гимна Конфедерации выкатили узнаваемую аэродромную тележку. Загадочный предмет на тележке накрывал плотный алый шёлк.
Тамада на публику, одним резким жестом, сдёрнул покрывало.
— Наша героиня совершенно забыла взвести эту бомбу! За спасение шестидесяти человеческих жизней от неминуемой гибели на дне морском, все шестьдесят членов экипажа «Морской пчелы» выгравировали свои имена на серебряной памятной табличке на корпусе так никого и не погубившего боеприпаса! Разумеется после того, как выковыряли его из рубки, выкрутили детонатор и вытопили заряд!
В гробовой тишине полыхнула яркая вспышка.
Юнона Тояма обречённо подняла голову в зал — и разумеется увидела Кривицкую с фотоаппаратом в руках. За столом, прижав руки к лицу, молча тряслись от беззвучного хохота багровые до кончиков ушей Анна и Буаку Тояма.
— Щщибаль, — обречённо выдохнула она.
Глава 19
Глава 19. Подводник. Игра с мячом
Отличное место, если бы не жара и япошки.
Неизвестный рядовой Корпуса Морской Пехоты, 1943.
Огромный серебристый шар медленно летел над пляжем. Смотреть на него было больно — шар пылал едва ли не ярче, чем солнце над ним. Но множество глаз, хоть и сквозь слезы, все равно следили за его полётом… или хотя бы пытались.
— Бей!
— Лови!
— Давай-давай-давай…
— Правее… его ветром сносит!
— Кха-кхм!
Последнее — и явно неодобрительное — покашливание донеслось из-за спины фрегат-капитана. Вздохнув, Ярослав опустил бинокль и обернулся.
— О, комиссар-тян! Вам, гм… не жарко в форме⁈
— Настоящий воин Империи должен стойко переносить все тяготы и лишения службы! — отчеканила Татьяна Сакамото. — Особенно это касается офицеров, которые своим видом должны укреплять сердца подчиненных.
— А-а, ну да.
Фон Хартманн посмотрел вниз, на собственные ноги. Вид неровно срезанных ногтей с грязной каемкой вряд ли мог кого-то укрепить, равно как и популярные на Архипелаге самодельные шлепанцы из автомобильных покрышек. Из формы же в данный момент на командире «Имперца» наличествовали пилотка и шорты. Почти выцветшие от многочисленных стирок, это, тем не менее, были уставные шорты из комплекта тропической формы имперского флота. Весь остальной экипаж не получил из этих комплектов даже носовых платков.
— Полагаю, вы совершенно правы, комиссар. — Подчёркнуто серьёзно заявил он. — Более того, я уверен, что демонстрируемой вами стойкости хватит на экипажи двух, а то и трех подводных лодок.
— То есть, — совершенно правильно расшифровала его слова комиссар, — вы не собираетесь прекращать это, — Сакамото обвиняющее указала ножнами в сторону берега, — безобразие⁈
— А что именно я должен прекращать? — удивился фрегат-капитан. — Мне казалось, занятия спортом на свежем воздухе политкомиссариат одобряет. В здоровом теле здоровый дух и все такое. Или вы про использование метеозонда в качестве мяча? Так он вполне официально списан. Там из-за неправильного хранения такие потертости, что при штатном наддуве этот пузырь на старте по швам лопнет.
— Я про неподобающий внешний вид личного состава! На который вы ещё и в бинокль пялитесь! Как вы могли… как вы допустили, чтобы они бегали по пляжу в одних… одних…
— … трусах! — закончил фразу Ярослав. — Это команда главмеха, вторая команда, доктора Харуми, еще и в маечках. Вы за которых болеете?
— Я… подам на вас рапорт!
— Десятый или уже двенадцатый? — с любопытством спросил фон Хартманн и, не дождавшись ответа, задал следующий, тоже заранее приготовленный вопрос: — Комиссар-сама, вы никогда не пробовали задуматься, почему в нашем хранимом богами отечестве всё, кроме анального секса, происходит через жопу?
Стоявшая ближе других сигнальщица сдавленно хихикнула, едва не уронив бинокль. Татьяна вспыхнула, по цвету лица почти уравнявшись с комиссарским кушаком, но хвататься за меч или кобуру все же не стала. Просто медленно сняла очки и начала их протирать.
Только сейчас фрегат-капитан сообразил, почему этот её жест кажется до странности знакомым. Ровно так же реагировал на подначки бывалых глубинников один юный мичман… Юрка Юсимура.
Это было… как пробоина в прочном корпусе, сквозь которую сразу же хлынул поток воспоминаний. Вот их первая атака… и Ю-ю начинает протирать свои очоки при каждом разрыве, не замечая ухмылок за спиной, ведь разрывы бомб идут далеко в стороне, почти не встряхивая лодку. Вот он пытается рассчитать углы торпедного треугольника… ну да, тогда у них еще не было умных машин с непрерывным отслеживанием цели. Вот они с Гансом Варензой, обнявшись, «штормят» зигзагами по дороге из «Пьяной Чайки». Ганс только что получил корвет-капитана… через полгода его переведут командиром на новую субмарину «тридцать девятой» серии… на ней он и уйдет в свой последний поход. А вот Ю-ю уже и сам с новенькими погонами корвет-капитана… отстраненный медкомиссией от выхода в море из-за подозрения на чахотку.
Тогда было проще, с горечью подумал фон Хартманн. Люди менялись, но экипаж оставался целым. Новички рано или поздно вливались в него… или отторгались, такое тоже случалось, хотя и редко. А сейчас я сам в роли чужака, не понимаю толком этих пигалиц и времени, чтобы спокойно разобраться, что творится в голове каждой юной дуры катастрофически не хватает. И вот это, сейчас… тоже твой просчет, командир. Раньше надо было с ней поговорить! Но ты откладывал «на потом»… пока мы не подошли к черте, за которой уже никакого «потом» не будет.
— Следуйте за мной, комиссар.
Через палубный настил перекатывались ленивые теплые волны. Позиционное положение, над водой сейчас возвышалась только рубка. Вероятность появления здесь вражеского патрульного Ярослав оценивал, как ничтожную, его больше волновала банальная жара. Даже под слоем пресловутой «унтерзее-широй нидзю ичи тайпу» под лучами тропического солнца любой металл очень быстро доходил до состояния «можно жарить яичницу». Рубка и нагрелась, вся жаром пышет… прямо хоть ныряй, чтобы остыть. Ну и да… если на горизонте что-то мелькнет, у них будут лишние секунды.
Он шагнул было в сторону носа, разбрызгивая воду… спохватился и развернулся в сторону кормы. За спиной коротко плеснуло. Значит, комиссар все же пошла за ним. И хорошо.
Шлёп, шлёп, шлёп… на полпути пришлось остановиться, пережидая, пока волны перетащат через палубу сдувшуюся медузу — студенистый комок с пучком черно-красных нитей из купола. Остановился, глядя в сторону берега. Без бинокля крохотный остров казался сплошной стеной зелени, вырастающей прямо из океанской голубизны. И нарушал это зеленое буйство небольшой желтый лоскут пляжа… с фигурками, азартно прыгающими за искрой мяча-метеозонда. Когда-то давным-давно, еще до войны, один юный курсант с учебного парусника видел почти такую же картину. Только в тот раз купальники у девчонок были разноцветные и мяч тоже — огромный воздушный арбуз в красную и белую полоску.
Давным-давно… еще до войны.
— Итак, фрегат-капитан фон Хартманн, что вы хотели мне сообщить?
— Я спросить хотел, Та… политический комиссар третьего ранга. Вы планируете стать нормальным глубинником или будете дальше изображать комического персонажа?
Сейчас он специально не смотрел в сторону Татьяны, хотя и точно знал, где она стоит — по плеску волн… и дыханию. Все-таки шинель в такую жару, это перебор.
— Я собираюсь выполнять свой долг воина Империи!
— Долг… — повторил Ярослав. — Танечка-сан, вы же читали последнюю шифровку, ваш допуск позволяет, это не «только для командира». Нам приказывают еще глубже забраться во вражеский тыл, нашу драгоценную чернокожую подругу в ходе рандеву передать на «свиноматку», а взамен загрузиться топливом и торпедами под завязку… вас это не настораживает? Только честно, без пафосной глупости в стиле: «дело воина заботиться об остроте своего меча, а не о рассуждать приказах начальствующих!»
— Выглядит немного странно. Но если оперативная обстановка требует…
— Танечка-сан! Если я скажу: комиссар, оперативная обстановка требует, чтобы вы прямо здесь и сейчас разделись до… трусиков и отправились на берег воодушевлять личный состав… вы как поступите? А ведь это будет чистая, как вода в здешней лагуне, правда…
Ответа со стороны комиссара не последовало и фон Хартманн решил продолжить, повысив голос:
— Мы на войне, Танечка-сан, здесь почти всегда есть «оперативная обстановка», которая требует, чтобы мы, выпрыгнув из трусов, совершили чудо. Желательно, еще вчера. Потому что график уже полетел к морским демонам, кто-то там в штабах опять чего-то недоучел или просто парни «с того берега» оказались малость хитрее. Нас посылают прямиком в преисподнюю, Танечка-сан, на коммуникации между Архипелагом и собственно Конфедерацией. Если повезет, в составе тактической группы, хоть и не сплаванной. Если не повезет — будем воевать одни. В зоне воздушных патрулей противника даже ночью рискованно всплывать, нам придется неделями жить под «хоботом», комиссар. Этот несчастный пляж — последняя земля, последний кусок солнечного дня и голубого неба надолго… может и навсегда. Статистика играет против нас, шанс не вернуться из первого похода на «слоновью тропу» — шестьдесят два процента.
Ярослав замолчал, переводя дух. Сейчас ему до безумия хотелось бы отхлебнуть из фляжки… но та лежала даже не в каюте — в углу комнаты, поверх стопки книг, за полмира от него.
— Будет хреново, — спокойно-будничным тоном подытожил он. — На «том берегу» в штабах тоже не дураки… не только дураки. Они знаю, что мы придём, не можем не прийти, они будут ждать. Наверняка добавив к обычным напастям кучу новых сюрпризов. Нас будут очень старательно убивать, а мы будем пытаться убить их… а еще — не сойти с ума в этой консервной банке. И в этом, Танечка-сан, мне… нам всем пригодился бы хороший комиссар. Только настоящий, а не пародия на лубок о Себастьяне Гаунте. Который… которая будет напоминать этим девочкам не про долг перед Империей и прочие абстракции, которые на ста тридцати саженях под градом глубинных бомб плохо воспринимаются, а… хотя бы вот про этот пляж. На который нам всем надо будет вернуться. Примерно так. А теперь можешь попытаться расстрелять меня за паникёрство и мысленную измену.