— Думаешь?
— Уверена! — Татьяна, приподнявшись на носках, выщелкнула из держателя бакелитовую «грушу» микрофона. — Слушать в отсеках! Говорит комиссар. Девчонки… мы идем на вражеский конвой. Империя ждет, что каждая исполнит свой долг… и мы с командиром тоже на вас надеемся. Не подведите нас.
По мнению фон Хартманна, для увеличения градуса пафоса лучше бы подошла знаменитая фраза маршала Тоца — про сорок веков, глядящих… ну, например, с верхушки перископа. Хотя подлинный возраст обнаруженных на ируканской равнине неизвестно чьих древних руин до сих пор служил предметом постоянных споров между археологами.
— Девяносто саженей. Сто. Сто двадцать.
Треск пришёл откуда-то с кормы. Вроде бы негромкий металлический звук, заставляющий позвонки ледяным крошевом осыпаться вниз. Крик боли металла под чудовищным давлением океанской толщи. Вот он повторился, став громче.
— Корпус выдержит, — с нарочитой уверенностью заявила комиссар. — Должен выдержать. Новые стали позволяют и на триста нырять. А все швы автомат делает и потом их на рентгеновском аппарате проверяют. Выдержим…
— Сто пятьдесят.
«Должны проверять», тоскливо подумал Ярослав. Только и в экипажах должны быть нормально, по полному циклу подготовки натасканные парни, а не худосочные пигалицы. Чтобы там ни орало министерство лжи и дезинформации, даже самая патриотически настроенная баба не сможет с ходу заменить у станка мобилизованного токаря шестого разряда. Вал по плану и план по валу… а сейчас мы на своей шкуре проверим всю эту хрень предельным давлением.
— Сто семьдесят.
В анамнезе у рода фон Хартманнов числились довольно сильные способности к чтению ауры и даже ближним пророчествам. Правда, у самого фрегат-капитана многочисленные проверки не выявили даже зачатка Дара, но сейчас момент входа «Имперца» в термоклин он скорее предвидел, чем ощутил.
— Сто девяносто.
— Выравниваемся. Вперёд в режиме подкрадывания.
Градусник еще не успел отреагировать, но осторожное, кончиками пальцев, касание борта подтвердило — все сделано верно, более плотный слой воды принял субмарину в свои объятья, словно пуховая перина. Чуть покачавшись, подводная лодка замерла на полпути между черной бездной… и смертью. Они успели, теперь оставалось лишь ждать и…
Со стороны кормы донесся грохот, затем… поначалу Ярослав даже не понял, что именно может издавать подобные звуки — то ли лопнувшая магистраль воздуха высокого давления, то ли пока еще тонкая струя воды. Лишь когда после звонкого хлопка звук оборвался полувсхлипом, фрегат-капитан сообразил, что это был визг. Женский, вернее, девчоночий.
— Доктора в дизельный… — хрипло выплюнул динамик.
Фон Хартманн махнул рукой комиссару и взял микрофон.
— Главмех, доложите обстановку. Потери, повреждения…
— В железе потерь пока нет, — Ван Аллен сделала паузу и Ярослав живо представил, как Сильвия откидывает со лба непослушную прядь, оставляя на лице очередную темную полосу. — Сальники текут как последняя с… ну и к рулям наверняка будут вопросы, но пока вроде все держится. В потерях Атёна… то есть оберматрос Мартенс. Мы её кое-как скрутили, но… надеюсь, доктор сможет как-то помочь.
Она замолчала и фрегат-капитан сумел разобрать звучащее фоном плачущее бормотание. Не-хочу-умрать-не-хочу-умирать-не-хочу-вонючая-гремящая-жестянка-не-хочу-не-хочу-не-хочу…
— Вас понял.
— Мы держимся, командир, — тихо сказала главмех. — И лодка держится.
«С запахами на „Имперце“ ещё довольно пристойно», — подумал фон Хартманн. Девочка просто не была на старых подлодках, там уже через месяц плесень везде, а уж ароматы…
Пинг. Пинг. Пинг.
Постоянные импульсы гидролокаторов, хоть и ослабленные, царапали нервы не хуже когтей Завхоза. На их фоне редкие глухие удары глубинных бомб воспринимались как облегчение. Далеко… значит, не по нам… значит, не видят и не слышат…
Если верить часам, длилось это не очень долго. Ярослав часам не верил — по его личным ощущениям, прошла примерно вечность, прежде чем перезвон импульсов перестал частить, сменившись другим ощущением — словно где-то над ними шёл длинный эшелон, тяжело переваливаясь на стыках груженными «с верхом», вагонами.
— Всплываем! Акустик, что слышно⁈
— Конвой над нами, командир! Сильные шумы… со всех сторон. Их… много. Десятки кораблей, — не дожидаясь реплики комиссара поправилась Кантата, — или даже сотни.
— Выводи нас между колоннами.
— Поняла… надо принять влево, справа шумы сильнее.
— Курс тридцать влево. Поднять перископ.
Наверху… была ночь. Редкостно темная для этих широт, должно быть небо затянуто тучами… но тут темноту на миг расколола далекая вспышка, знак чей-то удачной атаки — и на сетчатке фон Хартманна отпечатались темные силуэты транспортников. Три колонны, или четыре? И это только с одного борта. Как там было в старой шутке? Двадцать стволов и все небо в попугаях⁈
— Всплываем! Я с лейтенантом Тер-Симонян выходим наверх. Атака из надводного, по наведению с мостика! Торпедному приготовиться! Лейтенант Неринг — к вычислителю!
— Командир… — начал кто-то, но Ярослав уже карабкался вверх по трапу.
«Вот за такие фокусы тебя в итоге и списали на берег!», — отстранённо подумал он. Можно отстреляться по ночному перископу… или даже по данным гидролокатора. Радар включить, наконец. И к черту эту «старую школу», сейчас так уже никто не воюет. Времена, когда подводная лодка могла в надводном положении атаковать конвой, давно уже канули в лету вместе с легендами глубинного флота. И уж точно, никто всплывал посреди конвоя «весь в белом». У транспортников уйма стволов, зенитных и побольше, а стоит им получить хоть пару снарядов под рубку…
А потом все лишние мысли ушли, осталась только длинная туша, едва вмещающаяся между дальномерными полосками. Танкер, не меньше пятнадцати килотонн, скорее восемнадцать-двадцать, и как бы ни хотелось экономить «рыбки», на эту сволочь надо всяко не меньше двух.
— Дистанция четыре двести! Первый пли! Четвертый пли!
— Торпеды вышли!
— Дистанция три семьсот!
Три мачты, две трубы, квадратная настройка… сухогруз типа «пан Юлиуш Фиксик», семь триста полного водоизмещения. Низко сидит, значит, загружен доверху. Когда-то, вечность назад, лейтенант фон Хартманн в своем первом походе сорок минут считал по нему торпедный треугольник — и все равно, в залпе из четырех торпед попала лишь одна.
— Второй — пли!
Еще одна вспышка и далекий грохот, на этот раз на левом фланге конвоя. Высоко в небе прошла нить красных трассеров. Кто стрелял, зачем? Три взрыва за кормой — эскорт кого-то гоняет, но поздно, мы уже здесь.
— Дистанция пять четыреста! Пятый — пли!
Четыре вышли, две остались. Ну, кто хочет сегодня на дно? Ты? Или ты? Наел себе корму, поперек себя шире… н-на! А это у нас кто такой красивый, со скошенной трубой? Давай-ка тебе в машинное пропишем!
— Погружение на перископную! Торпедные аппараты перезарядить!
Усталость навалилась внезапно, как одиночная волна. Резкая тяжесть, дрожь в руках… к счастью, он уже спустился вниз, а что командир внезапно побледнел и странно согнулся, цепляясь за трап — этого никто не заметил.
— Пятьдесят секунд! — объявила Герда Неринг.
А перезарядка торпедами первой очереди длиться десять минут, напомнил себе фон Хартманн. И это даже с гидравлическим приводом.
Следующая мысль, пришедшая ему в голову, была даже более безумна, чем обычно. Но… чем дальше, тем более привлекательной она казалась. И ведь все просто… достаточно лишь протянуть руку и взять микрофон из держателя.
— Командир — радиорубке. Частота переговоров конвоя известна?
— Да.
— Выходи на неё и переключи на меня.
— Пять секунд, командир,
— Что еще за… — вскинулась комиссар, но Ярослав оборвал её резким взмахом руки, сработал не хуже, чем чары подавления. В отсеке стало тихо, так, что фрегат-капитан расслышал стремительное так-так-так-так — то ли секундомер в руке у Герды, то ли просто кровь в виске.
…две, одна… в динамике звонко щелкнуло.
— Это Хан Глубины! — фон Хартманн повысил голос, перекрывая трескотню чужих переговоров. — Я пришёл к вам… и отправлю вас на дно!
Грохот сдвоенного взрыва, качнувшего лодку, пришел почти сразу за его словами. Почти что идеальное сочетание, рассчитать бы такое вряд ли вышло, а так…
— Поднять перископ!
Горящий танкер он увидел почти сразу, лишь чуть довернув на свет. Огромный корабль уже полыхал почти по всех длине, превратившись в огромный плавучий костёр. Так редко бывает даже с танкерами, фрегат-капитан отлично знал, насколько живучи бывают эти корабли, но тут огонь распространился почти сразу после попаданий. Что же они тащили такое? Авиационный бензин?
Ярослав развернул перископ, ловя в перекрестье силуэт транспорта… и зажмурился, когда из линз брызнуло почти дневным сиянием. Первая мысль была о прожекторе, нащупавшем перископ, но… и тут он понял — у кого-то из «купцов» не выдержали нервы, и они пальнули осветительной ракетой, в отчаянной надежде увидеть прячущуюся во мраке подлодку. Идиоты несчастные… наверняка их свои же расстреляют… если доживут до рассвета.
— Командир, аппараты перезаряжены!
— Аппараты на товсь! Глубина хода пять футов, угол цели прежний, скорость прежняя, наведение с командирского перископа. Атакуем!
Ударная полусотня. Всё или ничего?
Даже самая ядовитая змея проиграет достаточно большому рою муравьёв.
Адмирал Исороку Ямамото
Противников у «Адмирала Хорнблязера» за ночь собралось не так уж и много. Крейсер «Перун» эскадрон кавалерийских эсминцев типа «Блискавица» и… да и всё. Ни чудом переживший союзную торпедную атаку «Кинугаса», ни что-то ещё, что должно было вот-вот подойти в квадрат перехвата на расстояние хотя бы дальнего артиллерийского выстрела, так и не успело это сделать.
Зато имперец в полной мере пользовался своим преимуществом в длине артиллерийской руки и весе залпа. Без работы эсминцев крейсер даже толком подойти бы к нему вряд ли смог, а так — ухитрялся чего-то отвечать при чудовищной разнице калибров, и вроде бы даже пару раз куда-то попал. Дымы, конечно, защищали — но работали в обе стороны. Новомодные секретные радарные директоры артиллерийского огня, судя по всему, и в этот раз показали себя отменной дрянью.