А вот имперец обходился вовсе без них. Даже после вечерней атаки у него всё ещё оставался последний гидроплан. И как раз он и стал козырем в рукаве командира суперлинкора в бою со вроде бы превосходящим численно противником.
Цветные столбы разрывов главного калибра «Адмирала Хорнблязера» то и дело вздымались совсем рядом с «Перуном». Наглый крейсер мог противопоставить им только манёвр.
Вялый пожар на полубаке наглядно свидетельствовал — главному калибру суперлинкора уже один раз повезло достать «Перуна». Не пройди тяжёлый снаряд от борта до борта навылет, повреждения оказались бы куда серьёзнее.
Тошнотно-розовые, как плоть демона с храмовых фресок, столбы цветного дыма разрывов вставали почти вплотную к бортам корабля.
Имперский пилот давно забыл про любые шифры и тараторил не умолкая, как как спортивный комментатор на игре в петанк на кубок Прованса. Всей разницы, что делал он это по дохлому радиоканалу ближней связи. Под его непрерывным присмотром дымы эсминцев значительно потеряли в эффективности.
Подвела его одноместная кабина.
Имперец просто физически не мог одновременно контролировать море и небо вокруг себя. А вот у двухместного гидроплана армейской разведки Конфедерации таких проблем не было в принципе.
— Дави его, Тося! — приказала Рысь, едва завидев цель в паре тысяч футов ниже. — С пролёта, на пикировании! Немедленно, пока он подставился!
— Мы, вообще-то, разведка, — вздохнула Антонина Мифунэ, но послушно толкнула гидроплан вниз. Возражать новой знакомой, куда более высокородной чем она сама, и уж совершенно точно — куда более нахальной, она попросту не могла.
— Считай это разведкой боем! — откликнулась Пшешешенко, и торопливо принялась за турельную спарку пулемётов, не прекращая докладывать по дальней связи. — Контакт! Цель воздушная, одиночная, имперский гидроплан артиллерийской разведки, курс… ааа, курва, уйдёт же!
— Пикирую, — Мифунэ приникла к прицелу. Часто и как-то совершенно несерьёзно затрещали носовые пулемёты. Армейский разведчик предназначался для полётов на большие расстояния, так что о пулемётной батарее «Казачка» с весом залпа в фунтах свинца в секунду оставалось только мечтать.
— Подержи мне его! — выкрикнула Пшешешенко, и Мифунэ послушно выровняла полёт. Ненадолго, всего на какие-то секунды, но её напарнице этого хватило. Она довернула пулемёты и с двух стволов от всей души влепила добрых полбанки с каждого в уязвимое брюхо вражеского гидроплана.
— Pierdol się, pedale! — выкрикнула Рысь, когда из маслорадиатора под брюхом имперца под ударом сдвоенной плети трассеров полетели жирные чёрные клочья.
Тоня издала какой-то странный звук, чётко различимый даже через рёв мотора на форсаже.
— Куда-куда ты его послала? — отдышавшись, переспросила она.
— Ну а хрен ли он? — Пшешенко разжала по одному пальцы на рукоятках пулемётов. Руки почему-то трясло.
— Ну так не по дальней же связи? — уточнила Мифунэ.
— Курва! — только в этот момент до Рыси дошло.
— Командир! — торжествующе объявила она. — Мы сбили корректировщика противника!
На доске полётного контроля в командном отсеке ВАС-61 «Кайзер бэй» расторопно поставили отметку боевой победы экипажа и время огневого контакта.
— Збых-сан, что со временем прибытия сил флота? — нечленораздельное хрюканье операторов почти бесполезного сейчас радара Такэда невозмутимо проигнорировал.
— «Триумф Демократии», «МакГиз» и «МакКейн» на тридцати шести узлах хода выйдут на дистанцию уверенного огневого контакта через пятнадцать минут, — откликнулся подчинённый. — Айвен Иванович, у девочек подлётное десять.
— У них до бинго по горючке тридцать семь, пусть ждут, — приказал Такэда. — Имперец должен увязнуть в бою.
К моменту прибытия всех трёх отрядов морской ударной полусотни изменилось не так уж и много. Марыся Пшешешенко крайне эмоционально, но почти бесполезно выкрикивала поправки к накрытиям. Теперь, когда роли поменялись, огонь крейсеров стал гораздо эффективнее. Будь на месте аристократки настоящий корректировщик огня, имперцу пришлось бы худо. Но Рысь на корректировщика тянула крайне условно. Даже свой бинокль она просто у подруги в гидроплане нашла.
Строй «Казачков» с розовой машиной во главе заложил плавный длинный овал вокруг имперца. На этот раз под крыльями несли смешанное вооружение. Торпедам после вечернего позора особого доверия не осталось.
Такэда ещё на утренний инструктаж перед вылетом притащил фотографии разведчика Мифунэ. Влажные и ещё пахнущие химией. Нужно отдать должное мастерству фотографа, водяной столб в кормовой оконечности «Адмирала Хорнблязера» удался.
Ещё два подрыва на соседних кадрах выглядели не так впечатляюще, но в том, что это именно подрывы — не оставалось ни малейших сомнений.
И на проклятого имперца на первый взгляд это попросту не оказало никакого воздействия!
На второй, уже после короткого предрассветного артиллерийского боя с «Перуном» — тоже.
Поэтому самолёты получили и торпеды, и тяжёлые бомбы, и даже — вот как их только оружейники Белого флота вообще согласились выдать? — пузатые бочонки химических бомб.
В любом случае, до неминуемого контакта с конвоем попыток оставалось, как мрачно пошутил на предполётном инструктаже Такэда, всего две — первая, она же последняя.
— Нравится вам это, или нет вторая попытка случится уже чуть ли не в строю конвоя. Всего, что от него осталось. Если эта тварь сожжёт второй танкер, с нашей горючкой, мы просто не сможем летать. И… есть другая проблема. — Такэда решительным жестом отчеркнул часть карты. — Предельная дальность имперской дальней авиации. Ракетный удар по надстройкам, пушечная штурмовка из всех стволов — любой торгаш превращается в костёр. Воевать одновременно с имперским суперлинкором и морской авиацией мы попросту не сможем. Девчонки, ещё пара вылетов полным составом — и вас можно будет вывешивать сушиться. На верёвочку. Как бельё.
— А неполным? — мрачно поинтересовалась Газель Стиллман.
— А идти равным количеством машин на перехват «Кайсаров» или пуще того, ввязываться с ними в дуэли при численно меньшем составе я категорически запрещаю, — отрезал Такэда. — И вы, патент-лейтенант, отлично знаете, почему. На собственном опыте.
По рядам пронёсся тихий ропот, но вслух озвучить возражения никто так и не рискнул.
— Имперец держит курс на перехват, — Такэда указал на почти идеальную прямую на карте. — Тридцать пять узлов хода. Ещё несколько часов, и он сможет выбирать себе любые беззащитные цели, какие только захочет. Имперские подводники резали конвой всю ночь. Фон Хартманн лично обратился к ним с угрозой всех перетопить… и что хуже всего, обещание своё исполнил. Я очень удивлюсь, если на его лодке осталась хоть одна торпеда. Сейчас только от вас зависит, чем это всё закончится. Постарайтесь не подвести меня… и фамилии своих родителей. Вольно… и удачи в небе!
К моменту прибытия в район цели Газель Стиллман всерьёз задумалась, что предпочла бы любой удаче запас терпения. И чем больше тот оказался бы — тем лучше. Минуты едва ползли. Секунды утекали тошнотворно-медленно, и, полное на то впечатление, лишь когда Газель не смотрела на часы.
Затем к месту боя подошёл «МакКейн» — и всё окончательно отправилось коту Царя морского под хвост.
Нельзя сказать, чем именно думал командир «МакКейна» и думал ли он что-то вообще. Но к противнику он вышел почти с юга, на чистой воде, и в полном одиночестве. После замены турбин его ходовая давала тридцать семь узлов хода — и не в меру дерзкий крейсер заметно вырвался из строя несколько более медлительных боевых товарищей.
«Адмирал Хорнблязер» на первый взгляд даже курс не поменял. Он просто медленно и плавно — очень медленно, и очень плавно! — довернул чуть восточнее и в два приёма накрыл «МакКейна» носовыми орудиями, после чего почти сразу поразил кормовыми.
Удар был страшен.
Газель Стиллман в ужасе смотрела, как в море улетает, кувыркаясь, носовая башня, из пустого барбета хлещет высокий столб огня и дыма, а крейсер, на глазах деформируясь, зарывается теперь уже бесформенным носом в море.
— Командир, — её транс нарушила Сабурова-Сакаенко. — Мы его ослепим. Бейте торпедами. Он не увернётся.
— Что? — не поняла Газель Стиллман.
— Наша вечерняя атака, — терпеливо пояснила ей Сабурова-Сакаенко. — Она удалась. Мы ему рули выбили. Он до сих пор идёт только на работе винтами. Видела, как он сейчас поворачивал? Мог бы круче на борт положить, а не башнями крутить. Если бы кавалеристы это вовремя поняли, они бы уже третью смену торпед в аппаратах ему в борт доколачивали, а не в артиллерийские салочки играли.
— А если нет? — возразила Газель.
— А вот если нет, первыми всё равно идём мы, химики, — откликнулась Сабурова-Сакаенко. — Полминуты облако с воздушным подрывом точно продержится. Если сумеем на палубу уложить, то и дольше. Решайся, командир.
— Розовый лидер — всем бортам! — после короткой, очень короткой, паузы объявила Газель Стиллман. — Комбинированная атака. Химики, торпеды, пикировщики. Готовность!
— Есть готовность! — имперца внизу снова окатили брызги от близких накрытий. «Перун» всё так же упорно давал почти точные залпы без единого поражения цели.
— Отряд! — вроде бы и негромко объявила Сабурова-Сакаенко. — Держать строй на меня. Курс встречный! Поехали!
Химические бомбы предназначались в основном для работы по охране аэродромов. Ядрёная смесь из белого фосфора, загустителя, металлической пудры и только военные химики знают, чего ещё прекрасно выжигала имперских зенитчиков даже в окопах. Тех, кто мог забиться в щель — по щелям же и душила. По стальной громаде суперлинкора, где открытых боевых постов не было в принципе, её эффективность оставляла желать лучшего… с одним-единственным исключением.
Имперский флот слишком полагался на оптические директоры артиллерийского огня.
Причудливые белые хризантемы, каждая с хороший дом размером, вспухли на месте каждого пузатого бочонка химической бомбы и обманчиво-медленно сели на палубу суперлинкора. На какое-то время над водой повисло молочно-белое плотное облако, из которого выдавались только нос и верхушки мачт имперца. Один из бочонков с ударным подрывом размазался точно между первыми двумя башнями — и теперь плотный столб непроглядного белого дыма хлестал по передней надстройке и средней части корпуса цели.