и израсходованное топливо компенсировать. Разобью, и Схлопка с ним! Буду садиться на брюхо.
— Толя, сколько отсюда до точки?
— Рядом. Километров десяток.
— Ничего себе, рядом! Не забывай, это — тайга. Здесь каждый километр за десять пойдет. Но выбирать не приходится. Иди в салон, предупреди, что посадка будет очень жесткой. Пусть хорошенько пристегнутся. И сам пристегнись, как следует.
— Я вернусь сюда.
— Ни в коем случае! Здесь самое опасное место. Мне деваться некуда. Надо машину сажать, кроме меня, это никто не сделает. Могу и покалечиться. А если мы вдвоем покалечимся, то застрянем здесь надолго, если не навсегда. Уходи!
Еще раз прохожу над долиной. Камни, бревна и еще, Время знает, что. Эх, и посадочка будет!
Захожу издалека, буквально касаясь брюхом верхушек лиственниц. Вспоминается, как я сажал подбитый «Як» между линиями окопов. Вырубаю двигатели. Машина чиркает хвостом по песку, падает на брюхо, и ее стремительно тащит по берегу. Левая плоскость чертит по воде, а правая косит прибрежные кусты. Удар! Перескакиваем через бревно. Впереди валун. Как тогда, в сорок первом. Пронесет, не пронесет? Пронесло! Слегка только задели левым бортом. Машину швыряет вправо. Она врезается между двумя деревьями. Еще удар! Треск ломающихся плоскостей. И тишина. Прилетели.
Отстегиваюсь от кресла и, пошатываясь, прохожу в салон. Вроде все живы, все целы.
— Граждане пассажиры! Наш самолет совершил посадку в аэропорту «Таежная глухомань». Экипаж, от имени «Аэрофлота», приносит вам извинения за неудобства и стрессы, вызванные такой грубой посадкой.
Лена отстегивается, прыгает ко мне и повисает у меня на шее. Она когда-то уже успела переодеться в комбинезон и ботинки.
— Ну, Андрюшка! Ты настоящий ас! Я когда эту прогалину увидела, мне страшно стало. Думаю: «Неужели он решится?» А ты не только решился, ты сел!
— Не надо делать из меня героя, Ленок. У нас просто не было выбора. Давайте выгружаться, и — в путь. До точки перехода, без малого, десять километров, и все по тайге.
Идем мы несколько часов. Дорога тяжелая. Приходится обходить завалы и болота. Раза три делаем небольшие привалы. Но засиживаться на них я не даю. Впереди, как Сусанин, шагает Анатолий со своим прибором. Как бы мы ни уклонялись в сторону при обходах, он возвращает нас на нужный курс. Чем глубже мы забираемся в тайгу, тем мрачнее становятся мои мысли, когда я поглядываю на Дмитрия с Сергеем. В пути мы почти не разговариваем. Поход по девственной тайге — это не экскурсия по отработанному маршруту с инструктором. Кто не верит, пусть попробует. И мошка. Это — вторая причина нашей неразговорчивости. Стоит только открыть рот, как он тут же заполняется непрошеными гостями. Хоть волком вой от нее. Кажется, что местами воздух только из нее и состоит.
— Пришли! — объявляет наконец Анатолий. — Это — здесь.
Все садятся прямо на землю, там, где стояли. Место ничем не примечательное, такое же, как и везде. Те же гигантские лиственницы, закрывающие своими кронами небо, такое же болотце рядом. Разве только мошки побольше, чем в других местах. Или это только кажется?
— Будем делать переход? — спрашиваю я.
— Подождем пика активности, — отвечает Анатолий. — Он будет часа через два.
— То есть уже ночью. Подождем. Разводите костер. Хоть мошку дымом отпугнем. Да и чайку попьем, перекусим.
Через несколько минут мы сидим вокруг костра. Вир укрепил над ним объемистый котелок, а Наташа достает пакет с пайками. Я смотрю на Сергея с Дмитрием, а они молча смотрят на огонь. Я спрашиваю их:
— Ну, что решили?
Они продолжают молчать. По их хмурым, изможденным лицам я вижу, что эта дорога отняла у них немало сил. И теперь они прикидывают: если так и дальше пойдет, то ну ее к черту, эту романтику путешествий по параллельным Мирам-Фазам.
— А собственно, и решать-то здесь нечего, — говорю я. — Хотите вы того или нет, а придется вам идти с нами.
— Это почему же? — поднимает голову Дмитрий.
— Потому. Погибнете вы там, куда мы идем, или нет, это на воде вилами писано. Шансы выжить, хоть и небольшие, у вас там все равно будут. Тем более не одни вы будете, а с нами. А здесь у вас никаких шансов нет. Здесь вы погибнете однозначно. Я сверху окрестности километров на сто в радиусе осмотрел. Никаких признаков жизни, я имею в виду человеческой. Отсюда даже прирожденный таежник не выберется. А о вас, городских ребятах, и говорить нечего. Так что, выбирайте. С нами: безвозвратность и неопределенность. Здесь: медленная смерть от голода, холода и мошки. Я предлагаю идти с нами. Думайте, пока время есть.
Лена внимательно смотрит на меня и согласно кивает головой после каждой фразы. Сергей тяжело вздыхает и бросает окурок в костер.
— Все правильно, Андрей Николаевич. Даже если мы сейчас к самолету вернемся, когда его найдут? И найдут ли вообще? Да и кто его станет здесь искать? Раз уж мы с вами влипли в эту историю, выход у нас один. Идти до конца, — он опять вздыхает. — Дочку только жалко. Без отца расти будет.
— Все мы, Сережа, — утешает его Лена, — оставили в своих Фазах что-то очень дорогое. И оставили навсегда.
— Как это, оставили? Где? — спрашивает Дмитрий.
— Мы же все жили раньше в таких же Фазах, как и ваша, и были простыми людьми. Хроноагентами мы стали потом. Можно сказать, случайно, когда по воле обстоятельств покинули свои Фазы. Потом мы расскажем вам, как это было. Кстати, Сергей решил. А ты?
— Знаете, с вами после слов Андрея Николаевича страшно идти. Но здесь оставаться еще страшнее. Особенно одному. Раз Серега решил, то и я пойду. Не оставаться же здесь одному.
— Все. Решение принято. Готовимся к переходу. Перераспределим груз, чтобы было на всех по норме. Вооружить вас надо. Ты, Сергей, возьмешь мой автомат, а ты, Дмитрий…
— Мне и пистолета хватит.
— Пистолет — оружие несерьезное. Из него только стреляться хорошо, удобно. Наташа, дай ему свой автомат. Тебе лазер больше по руке. И вот еще что, ребята. Раз вы идете с нами, запомните. Беспрекословное подчинение. Никакой инициативы. От этого будет зависеть и ваша жизнь, а возможно, и наша. Понятно? Скажу: ползти на брюхе, поползете. Скажу: на левой ноге стоять, а правой рукой за левым ухом чесать, так и будете делать. Надо будет через лужу дерьма ползти, поползете. Скажу: не есть, не пить, не курить; будете терпеть, сколько надо. И еще. Каждую свободную минуту будете учиться. Учиться без права на отдых и снисхождение. Только так у вас появится шанс выжить. Если с чем-то не согласны, лучше оставайтесь здесь. Договорились?
— Договорились, — соглашаются ребята почти хором. Темнеет. Сумерки сгущаются. Наступает Час Совы. За ближайшими деревьями уже ничего не видно.
— Есть пик, — сообщает Анатолий. — Открываю переход. Через несколько минут колеблющаяся сиреневая рамка очерчивает контуры перехода.
— Ну, с нами Время! Иду первым. За мной — Наташа. Дальше — Вир, Петр, Сергей с Дмитрием и Лена. Толя идет последним. За мной!
Подхожу к сиреневым воротам и шагаю в другую Фазу.
ГЛАВА 20
Alas, poor Yorick! -
I knew him, Horatio.[10]
Темнота. Тьма. Темно как… Впрочем, я там никогда не был. Но здесь, по-моему, еще темнее. Потому, как темнее быть просто не может. Впечатление такое, что, пройдя меж-фазовый переход, я нырнул на дно танкера с мазутом. Да и запашок соответствующий. Нет, не мазутный. Но какая-то химия явно присутствует. Причем не из безобидных.
— Ой! — слышу я голос Наташи. — Андрей, где ты?
— Здесь, — отвечаю я и протягиваю на голос руку. Рука попадает Наташе прямо в лицо. Она хватается за нее и прижимается ко мне.
— Андрей! Куда мы попали?
— Тише, Наташенька. Не надо нервничать. Сейчас разберемся.
Опускаю ночные очки и включаю ноктовизор. Какой-то тоннель. Тянется в обе стороны, и концов не видно. Стены каменные и, кажется, оплавленные. На природное образование непохоже. Слишком уж гладкие стены, да и тоннель слишком прямой. К тому же стены и потолок образуют полукруглый свод, а пол плоский.
Один за другим через переход в этот тоннель входят все наши. Последним проходит Анатолий и тут же закрывает переход. Все в недоумении.
— Тихо, — говорю я, хотя все и без того молчат. — Слушаем.
Минут пятнадцать мы вслушиваемся в тишину. Но в этом тоннеле тихо, как до Сотворения Мира. Хоть бы мяукнул кто! Зато Вир, единственный из нас, улавливает едва заметный ток воздуха.
— Тянет, Андрей. Туда тянет.
— Точно? Я что-то ничего не ощущаю.
— Я ощущаю, я же охотник. И запах. Очень плохой запах.
— Ну, пахнет здесь явно не цветами.
— Нет. Не то. Опасно пахнет. Ты его не чуешь. Я чую.
— Понятно, что ничего не понятно. Включаем свет. Вспыхивают фонари-прожекторы. И опять Вир, и опять единственный из нас, слышит слабый шорох. Он показывает рукой в сторону, откуда тянет, по его словам, воздух.
— Там что-то шевельнулось.
Все прожекторы направляем, куда показал Вир. Но там ничего и никого нет. Свет рассеивается в бесконечном тоннеле, играет бликами на гладких стенах. Но Виру, конечно же, не померещилось. Он — прирожденный охотник. Инстинкт его не подводит. Куда же идти? Туда, где что-то шевелилось, или в другую сторону? Впрочем, никакой разницы нет. Если шевельнулось здесь, шевельнется и в другом месте. Лучше идти туда, куда тянет воздух. Раз его тянет, значит, что-то его засасывает. Посмотрим, что именно.
Часа два мы идем по тоннелю. Время от времени, метров через пятьсот, то в одну, то в другую сторону под разными углами уходят ответвления. Мы туда не сворачиваем, продолжаем идти по «главному» коридору. Местами стены и пол выполнены из железобетона. Но в основном это природный камень, оплавленный неведомым жаром.
Изредка я оглядываюсь на Вира. Но он спокоен. Он больше не слышит и не ощущает ничего подозрительного. Вдруг луч прожектора высвечивает впереди на полу нечто желтовато-серое. Это кости. Ребра. Человеческие ребра. Судя по цвету и по хрупкости, они лежат здесь очень и очень давно. Но где все остальное? Внимательно осматриваем кости и замечаем, что кое-где они как бы тронуты напильником.