Дуг и Дэнни ходят на базу… Эта мысль отводила заботу о профессиональной дисциплине на задней план. Ленора откинулась на спинку стула и, обхватив себя левой рукой, кусала костяшки пальцев правой.
Несколько минут спустя раздался очень осторожный стук по фанерной двери ее кабинета, больше похожего на чулан. Она взяла себя в руки и произнесла ровным голосом:
– Войдите.
В дверях появилась голова. Прелестная молоденькая медсестра из Бруклина. Это Стилвелл помнила, а имя – нет. Хотя знала. Плохой знак.
Она улыбнулась и выжидающе посмотрела на девушку.
– Мэм, вас вызывают. – Приглушенный голос из-под шлема защитного костюма.
– Скажите, что я занята. Мне нужно еще несколько минут, чтобы закончить здесь с бумагами.
– Э-э… мэм, я пыталась. Но это полковник, мэм. Говорит, вы знаете о его визите. Приказал немедленно вас найти.
При слове «немедленно» лицо медсестры сморщилось, будто ей в рот попало что-то кислое.
Штабная крыса. Проклятье. Совсем забыла о вчерашнем разговоре. Или это было позавчера? Или на прошлой неделе? Вспомнить не получалось. Он вроде собирался приехать в четверг. А сегодня уже суббота. Что за черт? Полковники не подстраивают свои расписания под майоров. Приехал, и с ним придется общаться.
– Хорошо. Он где-то здесь, в здании?
– Нет, мэм. Не думаю, что он захочет войти. Даже в защитном костюме.
– Он что, в костюме? Вне помещения? Ладно, спасибо, что сказали.
– Да, мэм.
Симпатичная медсестра удалилась, оставив дверь приоткрытой. Стилвелл встала, потерла ладонями лицо, пытаясь хоть немного снять усталость, и пошла на сестринский пост к телефону.
– Стилвелл.
– Майор, это полковник Мосур.
Тон натянутый и официальный, искаженный под колпаком костюма голос. Злится, потому что какой-то генерал отправил его сюда. И намерен оторваться на нижестоящих. Зачем-то вырядился в защитный костюм, даже не зайдя в санчасть.
– Я уведомлял вас о расчетном времени своего прибытия, майор. Произошли некоторые изменения. Ваши сотрудники передавали?
– Нет, полковник.
– Очень плохо. Я давал распоряжение своим сотрудникам сообщить вам.
Кто бы сомневался, штабная крыса. Здесь требуется упреждающий удар.
– Полковник, ничего личного, но мне нужно просмотреть бумаги еще четырех пациентов. Вопрос может подождать?
– Боюсь, что нет. Как я понимаю, вы отказались использовать комплект Умберто-Браво-Заир-дефис-четыре?
– Совершенно верно.
– Вам следует надеть его немедленно, майор. Полагаю, вам известно, что при карантине четвертого уровня регламент ЗОМП предусматривает обязательное использование всем медицинским персоналом комплекта Умберто-Браво-Заир-дефис-четыре в местах присутствия патогена.
– Спасибо за заботу, полковник. Мне пора…
– Майор Стилвелл, это не просьба. – Полковник Мосур разговаривал, как один из ее школьных учителей, маленький озлобленный человечек, чьей единственной целью в жизни было заставить других дрожать от страха. – Это приказ старшего по званию.
Ленора сделала глубокий вдох, стараясь не потерять самообладание.
– Полковник, наши мальчишки воюют каждый день без волшебных костюмов. Я не могу их лечить, вырядившись в костюм. И я уверена, вам известно, что пункт «б» раздела четыре приказа по части номер семнадцать гласит: в ситуациях, затрагивающих здоровье личного состава, полномочия ответственного медицинского работника имеют приоритет перед всеми остальными. Мне нужно идти.
Достаточно, сказала она себе, но не смогла остановиться:
– Знаете, только что умер солдат, и мне необходимо оформить документы, чтобы его семья смогла получить жалкое пособие, которое армия считает достаточным для родителей, потерявших на войне сына, и если не будет хватать хоть одной бумажки – пусть самой незначительной, – с этим пособием они могут распрощаться. Впрочем, все равно спасибо за заботу.
Стилвелл положила трубку, тряхнула головой.
Ваше имя, сержант.
Даниэль, мэм. Уайман.
Если представить, что один из тех парней – ее Дэнни, чего бы ожидала она от врача? Ответ был очевиден, по крайней мере для нее. Добровольцы, сержанты и капралы, медсестры, лаборанты и пара фельдшеров – все, кто помогал в медсанчасти, носили костюмы, и она была рада, что они защищены. Однако немыслимо не иметь возможности напрямую говорить с этими парнями, смотреть, прикасаться к ним, слышать их неискаженные голоса.
Вскоре после смерти Уаймана Стилвелл поселилась в закрытом на карантин госпитале, спала урывками на раскладушке, перебивалась в основном кофе и приготовленной в микроволновке едой, которую обычно давали только пациентам. В течение последних пятидесяти часов ей так и не удалось как следует поспать, и она начинала чувствовать, что силы вот-вот иссякнут.
Раньше Ленора уже испытывала такое изнурение – после окончания медицинского факультета, во времена интернатуры, а затем и при прохождении резидентуры. В те дни она, случалось, работала по девяносто часов кряду. Тогда она была моложе. Впрочем, и сейчас, пока не исчерпаны запасы энергии, держаться можно довольно долго.
Но что потом, спрашивала себя Стилвелл, наливая крепкого черного кофе из кофеварки на сестринском посту. Довольно долго – это сколько? Так не может продолжаться бесконечно. Пришлют других военных врачей, но они будут чужими для этих мальчишек в палатах, а скафандры только заставят солдат почувствовать себя еще более одинокими.
С этим ничего не поделаешь. Зато она могла назначать колистин, пока не иссякли поставки, могла снимать боль, разговаривать с ними, держать их за руки, подбадривать.
А как же ты, доктор Стилвелл? Ты в самом деле считаешь, что каким-то чудесным образом неуязвима для заразы?
Ведь я ее не подхватила, так?
Всего лишь вопрос времени. Сама знаешь.
Ничего я не знаю. Если бы мне было суждено заразиться, уже заразилась бы.
Спустись с луны. Просто ты женщина, а женская иммунная система сильнее мужской. Об этом говорили на одной из первых лекций по инфекционным болезням. Помнишь, как все студентки в классе показывали языки парням?
Может, помню. А может, и нет. Знаешь, все это не важно.
Да. Важны только они. И ни одна мерзкая штабная крыса не встанет между мной и этими солдатами.
Заметано, майор.
20
Барнард никогда не высыпался как следует в этих похожих на мотельные номерах, которые теперь имелись во всех учреждениях, связанных с внутренней безопасностью. По статусу ему выделили достаточно удобную комнату в приятной цветовой гамме, с двуспальной кроватью и отдельной ванной. Но это был не дом, и рядом не спала худенькая и теплая Люсьенна.
Он принял душ, побрился, надел свежую одежду, выпил кофе и отправился вниз, в «Дельта-17». С утра ему позвонил Лу Кейси: есть хорошие новости. Слишком долго объяснять по телефону, сказал он, спустись и посмотри сам.
К этому походу большинство людей отнеслось бы со страхом, однако Барнард больше боялся тех казавшихся ему бесконечными периодов между его нечастыми визитами в лаборатории УБЗ-4. Он всегда ощущал притяжение лабораторий, особенно четвертого уровня опасности, где обитали самые опасные патогены. Ничто на земле не могло сравниться с пребыванием рядом с ними. Как-то раз ему пришло в голову, что укротители львов, наверное, испытывают нечто подобное, но даже у них напряжение меньше. Львов ты хотя бы видишь. И дрессируешь. Таких монстров, как заирский вирус Эбола…
Миновав первый шлюзовой отсек и пост проверки безопасности, он зашел в пункт снабжения за свежим голубым халатом, бахилами, резиновыми перчатками и респиратором третьего уровня биозащиты.
УПРБ, как все учреждения, работающие с опасными патогенами, имело несколько уровней защиты. На первом, самом верхнем, где Барнард только что получил облачение, опасных лабораторий и экспериментальных установок не было. Этот уровень предназначался в основном для досмотра и административных функций; даже лабораториям, имеющим дело с самыми редкими микробами, нужна кое-какая бюрократическая поддержка.
Пунктов доступа и покидания было всего два, через один из них Барнард прошел сегодня и во время предыдущего визита с Халли. На лифте он спустился мимо уровней 2 и 3 на самый нижний, самый опасный и с самым ограниченным доступом: уровень биологической защиты 4. По пути к последнему пункту перехода ощутил знакомые симптомы: дыхание и пульс участились, обострилось чувство ориентации в пространстве, стали чутче зрение и слух.
Спускаясь сюда, Барнард всегда вспоминал известное высказывание Уинстона Черчилля: нет более восхитительного чувства, чем то, которое испытываешь после чьей-нибудь неудачной попытки тебя подстрелить. Его собственный опыт во Вьетнаме подтвердил – в определенной мере – истинность этих слов. Черчилль провел под обстрелом несколько недель. Барнард – двадцать шесть месяцев. Приятное возбуждение быстро сквашивалось и переходило в отравляющее разум отчаяние.
В конце первой командировки он не собирался возвращаться в эту страну. На родине он будет в целости и сохранности, а его разум, если и не останется совсем невредимым, то как минимум не разрушится окончательно. Несколько дней Барнард провел в Сайгоне: оформлял документы на убытие в Штаты, спал на чистых простынях, пил хороший шотландский виски, поглощал бифштексы с кровью и салаты из зелени. На второй день мясо надоело, но овощами, свежим салатом, сочными томатами, хрустящей морковью – всем этим он никак не мог насытиться. Как и скотчем. На третий день Барнард проснулся поздно, полчаса принимал душ, съел чудесный завтрак из бекона, пяти яиц и тоста. После полудня он уже сидел в баре отеля «Интерконтиненталь» и наслаждался третьей порцией двойного «Чиваса».
С обеих сторон от него за барной стойкой расположились контрактники с говяжьими телами и упитанные представители тылового эшелона – в своей пошитой по заказу форме они напоминали сардельки. Многие тыловые крысы сидели в компании красивых проституток, от которых несло дешевыми духами. Еще не было и трех часов дня, а шум вокруг стоял как в новогоднюю ночь: все пили, орали, хлопали друг друга по плечам.