Он снова принялся за обсуждение погоды, говорил о том, что не надо откладывать крестины далеко на осень. Вдруг как будто спохватился и вновь вернулся к причине звонка. Тут уж Эйлин удалось перевести разговор на церковные книги.
– Конечно-конечно, деточка, – пообещал он, выслушав ее объяснения. – Сегодня уже поздновато, скоро начнется моя любимая программа «Сокровища с чердака», а завтра… завтра приходи. Мы с тобой вместе регистрацию посмотрим. Так за какой год тебе книги нужны?
– Даже не знаю. Бабушка не помнит, когда свадьба была. Судя по рассказам, наверное, в промежутке между девяносто первым и девяносто пятым. Ведь меня они крестили уже как муж и жена.
Старик еще какое-то время прощался, что-то напутствовал. Оливия терпеливо ждала окончания разговора.
– Ну, значит, завтра. Тогда я поехала? – Она встала с дивана.
– Куда? А бабусин чемоданчик разбирать? Я ж тебя для того и позвала.
– А я для того и приехала.
Эйлин подхватила пустую бутылку и бокалы, Оливия – коробку из-под пиццы и кружки из-под кофе. Отнесли все на кухню. Посмотрели друг на дружку и, не сговариваясь, наперегонки ринулись наверх в комнату Эйлин.
Снова, как два года назад, подруги уселись на пол, поджав под себя ноги, но теперь между ними была не доска с приколотыми к ней фотографиями друзей и врагов Лиз Барлоу, а небольшой атташе-кейс, полный своих загадок… или отгадок. Зависит от того, с какой стороны смотреть.
Часть вторая
Глава 11Находки
Эйлин сжимала и растирала пальцы: каждый по отдельности и все вместе. Так пианист готовит руки, прежде чем приступить к исполнению сложной пьесы, и как под пальцами виртуоза раскрывается тайна черных закорючек на пяти линейках нотной записи, так и Эйлин предстояло раскрыть тайну этих пожелтевших газетных вырезок.
Она оттягивала момент.
Почему-то вспомнился тот день, когда Оливия достала из рюкзачка конверт c логотипом «ДНК-ЛАБ». У Эйлин так же онемели руки, и она долго не могла вскрыть конверт. Бесстрастная официальная бумага объяснила непонятную любовь ее отца к сыну мачехи и привязанность Мартина к отцу. Многие годы ревности и жалости к себе исчезли меж трех сухих строк официального документа:
Тогда отец признался, что у них с Дороти были отношения задолго до рождения Эйлин. Шестнадцать долгих лет отец жил на два дома, и только смерть Анны позволила ему жениться на любимой женщине и зажить новой, полноценной семьей с двумя детьми. Сводные брат с сестрой и не подозревали, что у них общий отец.
– Нет, Эйли, я тебя не понимаю! – воскликнула Оливия, вынимая из чемоданчика пачку старых газет. – Перед тобой сундучок с кладом, а ты сидишь как замороженная.
– Боюсь, как бы этот сундучок не оказался ящиком Пандоры.
– Давай не вешать нос. Даже плохие новости лучше, чем сомнения. И потом, ты же у нас любишь разгадывать загадки. Вот, – Оливия приподняла над головой пожелтевшие бумаги, – смотри, сколько их тут.
– Да. Зачем-то бабуля их берегла… Давай разбираться. – Эйлин завела за ухо упавшую на глаза прядь и придвинула к себе чемоданчик. – Предлагаю: газеты – направо, фотографии – налево. Газетные вырезки – в крышку. Потом разложим каждую пачку по годам.
– Да, – подхватила Оливия, – тут на оборотах многих фотографий есть даты и названия мест, где они сняты. – Она повертела в руках пачку квадратных пластинок полароидных фото. – А вот эта, – Оливия протянула одну из фотографий Эйлин, – сильно выцветшая и без подписи, но, по-моему, это ты.
На фото была девочка лет пяти. Стрижка каре с длинной, почти до глаз, челкой. Головка опущена, но взгляд устремлен прямо в камеру. Лицо серьезное, ни следа улыбки, скорее наоборот, ребенок был чем-то расстроен. Клетчатая шотландская юбочка, белая сорочка и синий кардиган с эмблемой школы. Белые гольфы, аккуратно натянутые ровно до колен.
Эйлин взглянула на фото.
– Дату этого фото я могу легко назвать. Сентябрь двухтысячного года. Миллениум. Я иду в первый класс.
– Супер! – рассмеялась Оливия. – Ты уже тогда выглядела так, словно стоишь перед судом присяжных.
– Да, я была серьезным ребенком. Не чета некоторым. Ну-ка, подай-ка мне вон ту папочку с вырезками.
У Эйлин поднялось настроение. Наконец-то она снова за работой.
– Ну-ка, ну-ка, Оли, посмотри на это. Похоже, что поиски моей тетушки закончились, не начавшись. – Она протягивала подруге сильно пожелтевшую сложенную вчетверо, газетную вырезку.
Надин Купер, 26 лет, последний раз была замечена с друзьями на пляже Аскели на острове Порос 28 июля. Ее присутствие подтвердил бармен пляжного кафе, где группа британских туристов проводила время за танцами и выпивкой.
Другой свидетель подтвердил, что видел молодую женщину, похожую по описанию на мисс Купер, прогуливающейся вдоль моря. Точного времени он не смог указать, приблизительно около полуночи.
Ее друзья покинули бар, считая, что она уже ушла в свой номер отеля.
Джемма Стар, 27 лет, подруга и сослуживица Надин, – они вместе приехали на отдых и делили номер в гостинице – подтвердила, что Надин не вернулась в отель в ночь с 28 на 29 июля, но мисс Стар не была обеспокоена отсутствием девушки, посчитав, что та проводит время с бойфрендом.
Поиски начались, когда мисс Купер не пришла на завтрак, а ее одежда была обнаружена на пляже.
Мисс Стар утверждает, что во время отдыха у Надин было хорошее настроение и она не проявляла никакой склонности к суициду.
Полиция опросила большинство постояльцев и служащих гостиницы, а также билетеров и матросов паромов, совершающих доставку туристов из Афин на остров и обратно. Силами береговой охраны было произведено тщательное обследование акватории залива, а полицейские и волонтеры буквально прочесали лимоновый лес в глубине острова.
Вчера, 5 августа, полиция острова Порос вынесла заключение. По всей вероятности, мисс Купер утонула, став жертвой несчастного случая.
– Все ясно, – вздохнула Оливия, прочитав заметку. – Но почему бристольская газета? Она что, жила в Бристоле?
– Очередная загадка. Давай смотреть дальше.
В это время телефон Эйлин тихо звякнул. Пришло сообщение, на которое девушка не отреагировала. Она внимательно просматривала одну из газет.
– Ты что? Отвечать не собираешься? – окликнула Оливия подругу.
– А? Что?
– Ничего. У тебя уже, по-моему, пятая эсэмэска пришла, а ты их игнорируешь. Вдруг что-то важное?
– Да? Важное? А который час? – спохватилась Эйлин.
– Поздний уже час, поздний. Вон за окном темень.
– Черт! Этот дневной сон меня совсем из колеи выбил. – Эйлин схватила телефон, взглянула на экран: – Черт! Почти два часа ночи!
– А сообщение от кого?
– Все пять штук от Стива.
– Что пишет?
– В 22:30: «Ужин готов». В 23:00: «Ужин остыл». В 23:30: «Ты в порядке?» В 00:30: «Ложусь спать. Если вернешься, устройся в гостиной на диване. Не буди, мне рано вставать».
– Нет, ну как тебе это нравится?! В половине двенадцатого он волнуется, в порядке ли ты, а через час спокойно ложится спать! – возмутилась Оливия.
– Он, наверное, тоже работал, – попыталась заступиться за бойфренда Эйлин.
– Знаешь, я, когда волнуюсь за кого-то, работать не могу. Я звоню или сажусь в машину и еду проведать.
– Последнее – зря, – грустно улыбнулась Эйлин. – Это я тебе как адвокат говорю. Твое вторжение может быть нежелательным и повлечь последствия. Но в целом ты права: мог бы и позвонить. Я так ушла в чтение, что даже не слышала писка телефона.
Оливия встала и принялась разминать затекшие ноги.
– Господи, и как эти йоги сидят в лозе потоса целыми днями?
– В позе лотоса, дурында! – засмеялась Эйлин. – Они же привыкают к этому с малолетства.
– Нет. Я больше не могу. Мне надо пройтись, а потом – домой. Спать. Завтра в редакции с утра пятиминутка. Может, дадут уже релиз по твоим скелетам.
– Я тоже, пожалуй, лягу. – Эйлин широко зевнула. – Завтра…
– Уже сегодня, – поправила ее Оливия.
– Ну да. Скоро, короче, надо прогуляться к отцу Патрику.
– Позвони мне, если будут какие-то новости.
– Обязательно.
Девушки нежно обнялись.
– До завтра, – сказала Оливия.
– Я так рада, что ты у меня есть, – ласково произнесла Эйлин.
– А я – что ты у меня.
Эйлин проводила Оливию до машины. Улица была пуста. Полная луна светила так, что фонари казались ненужными.
Эйлин постояла в задумчивости, глядя вслед удаляющимся красным огонькам, повертела в руках телефон и набрала короткое сообщение: «Сегодня не жди». Подумала и приписала: «И завтра тоже».
«Интересно, – думала она, возвращаясь в дом, – он после такого сообщения уснет или нет? Я бы не уснула».
Глава 12Карл
– Почему так поздно?
В голосе матери звучали нотки недовольства. С первого дня жизни в этом доме и с этой женщиной Карл внутренне сжимался от звука ее голоса. Тогда – десятилетним мальчиком – он знал, что в следующую минуту это недовольство сменится гневом, и гнев обязательно выльется либо в поток самых грязных ругательств, либо в побои.
По мере того как парень рос и мать старела, побои становились все реже, а ругань – все грубее.
«Заткнись, или я сам размозжу тебе голову». В душе Карла бушевал гнев, и его кулаки сжались и разжались сами собой, но губы сложились в улыбку примирения и тихо произнесли:
– Зря ты, мам, так нервничаешь. Я уже большой мальчик. Работы оказалось больше, чем обычно. Миссис Мор заболела, и на сортировочном конвейере не хватало рук. Вот я и помог.