– Можно, я ее сфотографирую?
Он с готовностью протянул Оливии фото.
Эйлин внимательно рассматривала фото. Она явно не одобряла царапины, оставленной ногтем Эрика. Оливия перехватила этот взгляд.
– Вот только, пожалуйста, без комментариев. Кто ж знал, что он так яростно отреагирует на фото тридцатилетней давности.
– Извини. Я не хотела. Просто подумала, что пока наше расследование не приближается к разгадке, а, скорее, наоборот…
– Да, – согласилась Оливия, – если верить словам Эрика, то Надин вполне могли убить на греческом пляже.
– …а если не верить, то у нас вполне может появиться новый персонаж под именем Стефани Батлер, – закончила за нее Эйлин.
– Что? Вот так просто? С одним свидетельством о рождении и водительскими правами? – удивилась Оливия.
– Учитывая, что Надин работала в архиве госпиталя, не удивлюсь, если заключения о смерти мисс Батлер там не обнаружится.
Глава 28Доктор Грегори Расселл
Дом, в котором жил ушедший на покой доктор, чем-то напоминал Клиф-Хаус. Правда, этот был заметно меньше, но выстроен в том же поздневикторианском стиле с высокими окнами, распашными дверями и каминами в каждой комнате. Архитектор серьезно позаботился об обеспечении дома теплом, в результате его стараний конек крыши был украшен гребнем из труб. Каждое лето чайки строили в них свои гнезда, и каждую осень трубочист безжалостно выкидывал их оттуда. Как и дом Эйлин, он стоял на высоком обрыве, но смотрел не в морскую даль, а на противоположную сторону лагуны, чье побережье, усыпанное плотно стоящими друг к другу рыбацкими домишками, напоминало старую искореженную кривую подкову.
Доктор сам открыл дверь. Эйлин даже отшатнулась от неожиданности. Она давно выросла, давно не болела и потому давно не видела его, но память сохранила детские воспоминания – образ семейного врача, остроумного, легкого и позитивного. Она помнила, как он грел в ладонях стетоскоп, прежде чем приложить его к горячему тельцу больной девочки. Заглядывая в горло и ушки, он близко наклонялся, и от него сладко пахло смесью ароматов трубочного табака и терпкой туалетной воды. То, как он разговаривал с пациентами и их родственниками, не могло не внушать оптимизма и абсолютной веры в скорейшее выздоровление. Судя по всему, он был ровесником ее отца, но то ли одинокая жизнь без жены и детей, то ли годы борьбы за жизни людей – иногда безуспешной борьбы, – а возможно, и собственная болезнь – ожесточили состарили и обессилили его.
Что бы там ни было, но перед ней стоял сердитый, даже озлобленный старик. Он холодно поздоровался, отметил пунктуальность Эйлин, которая приехала ровно к назначенному часу. Не предлагая даме пройти первой, он повернулся к ней спиной и направился в широко открытую дверь гостиной.
Несмотря на теплый июньский денек, в камине искрились легкие язычки пламени и угли вспыхивали красными точками, источая удушливый жар. Доктор опустился в кресло у самого камина, а Эйлин замешкалась. Сидеть рядом с огнем летом, когда за окном цветущий сад и заливаются птицы, – в этом было что-то противоестественное. Она заметила, как доктор наклоняет голову, как бы прислушиваясь, и сделала из этого вывод, что он, по всей видимости, глуховат. Будет неправильно сесть слишком далеко.
Она проигнорировала предложенное ей кресло напротив хозяйского и устроилась на низкой оттоманке чуть в стороне.
Повисла неудобная тишина. Эйлин не ожидала такого холодного приема в жарко натопленной комнате. Стало душно, и захотелось поскорее уйти. Поэтому она решила опустить вежливую часть разговора и сразу же перешла к делу:
– Доктор Расселл, мне стало известно, что у моей матери была сестра и, соответственно, у меня есть тетя. Надин появилась в доме вскоре после того, как отец привез Анну – мою мать. – Она вставила эту подробность, как бы желая через имена напомнить старику всех персонажей той истории.
– Я давно уже не практикую, деточка. Вам не нужно добавлять к моему имени титул. Можно просто «мистер».
– О'кей, мистер Расселл, вы помните мою мать – Анну Колд?
– Конечно. Я был первым, кого твой отец позвал, когда случилось то, что случилось. Хотя это было без толку. Вызывать нужно было не меня, а полицию и коронера. К моему приезду она была уже абсолютно мертва. Извини. Тебе, наверное, до сих пор тяжело об этом вспоминать. Ведь это ты нашла ее в кровавой ванне со вскрытыми венами? Не так ли?
Эйлин показалось, что он нарочно в одном предложении пересказал весь ужас того дня. Доктор-садист? Или это нарочито циничная старческая насмешка над тем, кто еще молод и кого можно спровоцировать на эмоции. Сам он явно давно был не способен на какие-либо чувства, кроме раздражения.
Эйлин расправила подол юбки на коленях, и, глядя на носки своих туфель, спокойно ответила:
– Мистер Расселл, у вас хорошая память, и вы должны помнить, что после того трагического события со мной несколько лет работал врач-психолог. Ваша протеже, между прочим. Ей удалось выдавить из моей памяти ужас того дня, и потому сейчас я воспринимаю смерть матери как ранний уход из жизни молодой и не вполне психически здоровой женщины. Не более того. Мне жаль, что вы как доктор так и не смогли подобрать ей правильные лекарства, которые помогли бы моей маме не совершить тот роковой поступок. – Эйлин сама удивилась такому жесткому ответу, но очень хотелось осадить этого высокомерного старикана. – Я, как видите, – продолжила она, – теперь сама почти в том же возрасте, когда Анна умерла. Раны зарубцевались. – Она подняла на него глаза. «А ваши?» – хотела спросить, но промолчала.
Между ними опять встала стена тишины. Было слышно потрескивание углей в камине и монотонное жужжание мухи, упорно пытающейся пробиться наружу сквозь стекло закрытого окна.
– М-м-да, так давай вернемся к причине твоего визита, деточка, – первым нарушил он молчание.
– Да, конечно, – оживилась Эйлин, – моя тетя, Надин Купер, была приглашена в Клиф-Хаус на рождественский ланч 1990 года. За ланчем последовала игра в шарады, которая переросла в какую-то неприятную историю. Вы не помните, как дело было?
– А с чего ты взяла, что я там присутствовал?
«Ого, старик не так прост, как кажется», – мелькнуло в голове Эйлин.
– Я не знаю этого, но использую дедуктивный метод Шерлока Холмса. – Она приветливо улыбнулась той открытой улыбкой, которая должна изобразить абсолютную искренность. – Я знаю щедрость и гостеприимство моей бабушки. Она всегда в Рождество держала двери открытыми, приглашая всех, кому было одиноко в этот обычно семейный праздник. Вы только начали вашу практику в Торки. У вас не было ни семьи, ни большого круга друзей. Я полагаю, было бы вполне уместно со стороны бабушки пригласить вас на торжество. Не так ли?
– Вы правы. – Он почему-то перешел на «вы». – Все именно так и было.
Эйлин сдержала самодовольную улыбку.
– Почему-то мне кажется, дорогой доктор, что на этом ваше знакомство с Надин не закончилось.
Это уже был чистый блеф, но Эйлин нечего было терять. За все время разговора доктор впервые улыбнулся. Это была не веселая улыбка, скорее гримаса грусти.
– Это тоже дедукция?
– Нет. Возможно, знание жизни.
Тут старик сухо рассмеялся, как закашлялся.
– Деточка, да что вы знаете о жизни?! Вы стоите на самом ее пороге!
– Скажем так: на второй ступеньке.
– Как угодно. Да, если хотите знать, Надин потом довольно долго жила в Клиф-Хаусе. Она ушла от того ужасного типа, своего партнера-«артиста». Ха! Такой же артист, как я астронавт. Подонок!
– Подонок – это серьезное обвинение. Почему вы так говорите?
– Мерзавец избил ее до полусмерти. Мы с твоей бабушкой еле-еле выходили бедняжку.
– Что вы говорите! Было за что?
– Ну, ангелом она не была, но… Нет. Она совсем не была ангелом. – Его лицо снова посуровело. – Если говорить честно, она была той еще стервой, но такой обаятельной, такой привлекательной.
– Эйлин хитро прищурила один глаз.
– Что-то мне подсказывает, что и вы попали под обаяние ее чар. Правда же?
– Да. Признаюсь, я был к ней неравнодушен. Не только ее внешность, но и поведение привлекало. Она была окутана флером тайны, и это страшно интриговало, но она была очень скрытной. Никогда не рассказывала ничего из своего прошлого. Как будто бы она и не родилась вовсе и у нее не было детства. Знаете, все эти милые воспоминания, которыми мы делимся, когда знакомимся и сходимся ближе с человеком. Но! – Он поднял вверх желтую морщинистую руку, усыпанную старческими пигментными пятнами. Указательный палец этой руки «выстрелил» прямо в лицо Эйлин. – Она была очень любознательна. Все новое хватала буквально на лету. Твоя бабушка убедила меня взять Надин к себе на работу. Мои тогдашние финансы не позволяли иметь секретаря. Габби сказала, что назначит ей стипендию из какого-то там фонда, – уверен, она платила из своего кармана, но… без собственной выгоды. Да. Она даже поселила Надин у себя. Я же, со своей стороны, должен был научить девушку, как правильно вести запись пациентов, их амбулаторные карты, бухгалтерский учет. Ну, что там еще входит в обязанности секретаря…
– Быть влюбленной в своего босса? – Эйлин иронично приподняла бровь.
– Скорее, я был в нее влюблен. Я же сказал: у меня были самые серьезные намерения. И ваша бабушка, старая интриганка, всячески подталкивала нас к принятию решения.
– Очевидно, хотела выставить ее из своего дома, но сделать это прилично. – Эйлин весело рассмеялась, а доктор, наоборот, посерьезнел.
– Вот вы смеетесь, Эйлин, а ведь ваш отец, когда вернулся с войны, тоже поглядывал в сторону Надин. Мне даже казалось, что он внутренне сомневается: какой же из сестер отдать предпочтение.
– Разве к тому времени мои родители еще не обвенчались?
– В том-то и дело, что нет. И Габби очень по этому поводу расстраивалась. Она не хотела никаких двусмысленностей в своем доме. Все должно быть прилично. Габби не любила Анну, всячески это демонстрировала, но… раз привел в дом, раз назвал своей женой, то будь мужчиной, отвечай за свои поступки. Обвенчайся. Дай женщине имя и статус. Да, каюсь, я видел в Генри соперника. Я договорился с коллегой в Бристоле о том, что он поможет Надин с устройством на работу в их госпитале. У них как раз освободилась должность в административном отделе. В ту ночь, когда она не пришла ночевать, и Габби наутро подняла настоящую панику, – в ту ночь я отвез ее в Бристоль. Я думал, расстояние поможет укрепить наши отношения. Мы действительно несколько месяцев вели чудесный романтический образ жизни, снимая номера в разных гостиницах то в Бате, то в Кардиффе. Эти уик-энды были самыми яркими в моей жизни. Они были полны любви, пикников, вечеров на танцплощадках. Я, как идиот, строил планы, а она…