– Что она?
– Однажды она не приехала на нашу встречу. Я ждал ее в холле гостиницы рядом со знаменитыми римскими банями Бата. Мы планировали провести там полдень в лени и праздности, почувствовать себя настоящими патрициями. Это было в конце июля 1993-го. Я прождал целый день, никуда не выходил, боялся, что она приедет, когда меня не будет. Еле дождался понедельника и позвонил своему другу. Тому самому, который помог с устройством на работу. Он сказал, что Надин в отпуске. Уехала с подругой в Грецию. Я был в шоке. Я и не знал, что у нее есть подруги, не мог даже предположить, что она может куда-то поехать без меня. А уж не сказав мне об этом… Вот видишь, Эйлин, – он снова вернулся к обращению на «ты», – она была такая скрытная. – Он помолчал и добавил: – Такая «себе на уме». Она просто меня использовала. Но ничего, Бог все видит. Нехорошо так говорить, я знаю, но божья кара настигла ее. Она не вернулась из Греции.
– Я знаю, – кивнула Эйлин. – Нашла в архиве Габби вырезку из газеты, где говорилось об исчезновении Надин.
– О ее смерти! – воскликнул Грегори Расселл.
– Доктор, вы же профессионал. Нет тела – нет дела. Мы не можем утверждать, что человек умер.
Они снова помолчали.
– Мистер Расселл, вы правда больше ничего о ней не слышали?
Он надолго задумался. Эйлин не спешила задавать следующий вопрос.
Старик глубоко вздохнул, покачал головой, как бы споря сам с собой, и ответил:
– Нет. Никогда.
Эйлин поднялась с оттоманки, протянула ему на прощание руку.
– Не буду занимать ваше времени.
– Ох! Уж чего-чего, а этого у меня полным-полно.
Эйлин шла к машине, расправив плечи и откинув голову, подставляя лицо морскому бризу. Ветер поднимал и кружил кольца ее волос, мило щекотал шею. После душной жары в гостиной доктора хотелось стоять над обрывом c широко раскинутыми руками и ни о чем не думать. Но…
Снова визит, и снова больше вопросов, чем ответов. Почему-то последние слова доктора оставили Эйлин в уверенности, что он явно что-то не договаривает.
Глава 29Крис Кампелл
Клиф-Хаус обдал тишиной и прохладой. Со стороны, где должен был идти ремонт и кипеть работа, тянуло холодком. Из-под вскрытых половиц поднимался легкий, но неприятный запах застоявшейся сырости. Шаги по кафельному полу прихожей и кухни отдавали звенящим эхом. Голубая пластиковая занавеска, которая отделяла ремонтируемую половину дома, чуть подрагивала от легкого сквозняка.
Эйлин пожалела, что всю дорогу от доктора до дома была так занята своими мыслями, что и не подумала о еде. Надо было бы остановиться где-нибудь поесть или, на худой конец, купить что-нибудь съестное в магазинчике на заправке.
Она нашла в морозилке полбуханки хлеба, а в холодильнике одинокий плод авокадо.
«Новый владелец „Кота и Скрипки“ сейчас расплачется от зависти к моему поварскому таланту, – промелькнуло в голове. – Кстати, о „Коте“. Что-то давно не слышно новостей от Оливии. Может, и вправду этот Барсук ее так увлек. – Эйлин прислушалась к себе: неужели легкая ревность шевельнулась где-то в душе. – Чушь какая! Не хватало только Оливию ревновать…»
Хлеб разогревался и румянился в тостере. Авокадо оказалось не жесткое и не перезревшее – то что надо. Эйлин вилкой размяла нежно-зеленую массу, посолила, добавила щепотку паприки. Пока раздумывала, добавить ли майонез в авокадную кашицу или намазать его на хлеб вместо масла, тостер с громким щелчком вытолкнул два румяных сухарика. Ему эхом хлопнула незакрытая ставня на нежилой половине дома.
Эйлин осталась вполне довольна эстетическим видом своего скромного ужина, а обнаруженная на дверце холодильника недопитая бутылка белого вина добавила ему еще и элемент изысканности. С тарелкой в одной руке и бокалом в другой, она поднялась на второй этаж в свою комнату.
Крис Кампелл без труда спрыгнул с подоконника. Тем не менее в правом колене слегка хрустнуло. Черт! Давно он не занимался физической подготовкой, думал, уже и не понадобится, ан нет. Никогда не говори «никогда». Да он сам и не полез бы в эту историю.
Господи, когда ж все это было! Все уже сто раз быльем поросло, но идиот-параноик Дэвид заладил: «У них нет срока давности. Срока давности нет». И то правда. Вон, в прошлом году в Германии опять потянули в суд старушенцию. Ей аж 97 лет. Как ее зовут-то? Господи, совсем памяти не стало! Дэвид их всех знает по именам. Он даже папку завел. Вырезки из газет, скриншоты с компьютера. Хобби у него такое. Кто бабочек собирает, кто жуков, а наш сержант Дэвид Дэвидсон фиксирует все судебные дела по бывшим нацистским преступникам. Если вдуматься, в его рассуждениях есть логика.
Человечество находится в бесконечном состоянии вражды. И если это не открытые конфликты или войны, то, так или иначе, все равно демонстрация силы. Будь то стычки одних криминальных групп с другими или межрелигиозные распри – все о том, кто лучше, кто сильнее, а по сути так: кто в доме хозяин. И кто бы это ни был, он или они становятся добычей и пищей для медиа. Прессу хлебом не корми – дай народ попугать очередными страшилками. Вот и вытаскивают из теплых приютов стариков и старух и везут в залы суда в инвалидных колясках, чтобы что? Чтобы лишить пенсии, посадить в тюрьму? Как же! Им и сроки-то не дают – так, пару лет условно. Зато какой повод опять выставить на экраны телеящиков горы трупов и толпы доходяг в полосатых пижамах. И конечно же, фото солдат с собаками и автоматами. И вот опять очередной «военный преступник»! Сидит такой столетний сморчок, голова в плечи, а ему публичную порку устраивают. Там и пороть-то уже нечего, а все равно: все припомнят.
Вот эта Ирмгард Фурхнер – вспомнил, наконец, – эта старушка – божий одуванчик, ей и восемнадцати не было, когда ее призвали на службу. Сидела в канцелярии, тюкала на машинке в комендатуре концлагеря Штутгоф, и вдруг – нате вам, пожалуйста, – в 97 лет оказалась пособницей в убийстве 10 000 заключенных. Так то ж война была! Она же не сама пришла к воротам лагеря и стучалась: «Откройте дверь! Я у вас тут работать хочу!» Ее мобилизовали – она пошла. И таких, как она, тысячи были. Тысячи и сотни тысяч мелких винтиков большой машины.
В одном Дэвид прав. Когда вымрет последний нацистский солдат, они за нас примутся. Уже начали. Уже судят гражданским судом бывших военных. Хорошее у нас общество, справедливое! Сначала дали парням в руки ружья и отправили их в Афган или в Ирак, где они каждую минуту смотрели смерти в глаза, а теперь их же и судят! Как шпану какую, за «убийства мирных жителей»! Как будто там можно было разобрать, кто мирный, а кто талиб, натянувший на себя никаб. Так что тут я с Дэвидом согласен. Береженого Бог бережет.
Теперь-то мы знаем, что Дэн Стокер не забрал те чертовы пленки с фильмами, что Генри наснимал, когда мы ту деревню ликвидировали. Хм, Дэвид-то двадцать лет трясся, думал, что Дэн с ними слинял и что вот-вот объявится и будет шантажировать нас. А он вот тебе – спокойненько так лежал в подполе дома Генри Колда, крыс собой кормил. Вот она – ирония судьбы.
Хрен с ними со всеми. Пусть эта чокнутая Эйлин расследует, кто и как прикончил Дэна, а мне ясно только одно: если Дэн здесь провалялся двадцать лет, то и пленки тоже где-то здесь. Я не немецкий старичок. Я не позволю им изуродовать мою старость.
Крис несколько раз присел. Вроде бы колено не болит. Осмотрелся. Слева от него была глухая стена дома, а справа шел длинный коридор, завешенный в конце голубой пластиковой простыней. Чертов Дэвид! Крис и на войне-то не любил неподготовленные операции. Он и тогда предпочитал иметь карту местности и хоть какой-никакой, но план действий. Собственно, его проникновение в дом и имело целью понять планировку, продумать и рассчитать, где чертов журналюга мог держать свой архив.
Крис уже вторую неделю наблюдал за домом. Уже изучил все маршруты и время, когда и куда ездит эта маленькая мисс Хочувсезнать. Вот и сегодня она явно опять поехала к старухе. Он видел, как она выезжала из ворот налево, до конца улицы и снова налево. Значит, ехала не в центр, а наоборот, в сторону Плимута.
Ну что ж, до стариковской «Обители» почти час езды, там с бабулей почирикать – еще минут сорок, потом назад.
Крис спокойно направился в сторону занавески. У него есть как минимум часа три. За это время можно не только план дома срисовать, но и, если постараться, найти тайник.
Вино приятно освежило рот, вызвав прилив аппетита, но Эйлин не спешила наброситься на еду. Вместо этого взяла из пачки чистых карточек новую и аккуратно написала на ней: «Доктор Грегори Расселл». Потянулась прикрепить карточку к доске. Она вытянула руки вверх, кофточка приподнялась, по голой спине выше талии пробежал холодный ветерок.
«Чертов ремонт, – подумала Эйлин, одергивая одежду, – нет покоя от сквозняков».
Карточка с именем доктора криво примостилась между квадратиками плотной бумаги с именами Надин Купер и Стефани Батлер.
Эйлин повернулась к двери, полная решимости пройти по дому и проверить все окна, а там, где рамы уже были вынуты, закрепить полупрозрачную пленку, закрывающую их.
Она достала из ящика стола рулон клейкой ленты. Скотч, правда, оказался канцелярским, тем, что используют для завертывания подарков, но на безрыбье и это сойдет.
Завтра надо будет позвонить: а) в полицию и узнать, долго ли они будут держать целый дом в качестве вещдока; б) бригадиру строителей для того, чтобы кто-то из его ребят пришел и если не забил пустые глазницы окон фанерными щитами, то, по крайней мере, закрепил в рамах пленку.
Эйлин спустилась на первый этаж. На всякий случай, как учил полицейский, проверила, заперта ли входная дверь, и улыбнулась мысли: «Какой смысл закрывать двери, если в доме нет половины окон?» Правда, они отсутствовали в стене, выходящей в сад, а не на улицу. Об их отсутствии могли знать только либо домочадцы, либо строители.