Он встал вместе со мной. «Пойдем со мной домой, повидаемся с Рене и Хлоей. Мы недалеко».
«Мне жаль, я...»
Он просто не сдавался. «Пойдем, моя машина уже за углом. Хочу показать тебе некоторые из своих работ. С нашей последней встречи всё стало гораздо лучше».
Я колебался, пока мы подходили к двери.
«Давай, чувак. Возвращайся домой. Я сто раз рассказывал Рене о том дне... Она никогда мне не простит, если я тебя не верну».
Если только я не начну угрожать ему ножом, он ни за что не позволит мне просто уйти. «Я тоже готовлю отличный кофе». Мы вышли за дверь. «Никакой арабской ерунды».
16
Мы выехали из Вашингтона в сторону Чеви-Чейз, вдоль главной улицы. Массачусетс-авеню провёл нас мимо всех посольств и, наконец, к ряду ничем не примечательных многоквартирных домов. К тому времени он закончил рассказывать мне, что Рене родом из Буффало, недалеко от Лакаванны, она работала внештатным фоторедактором и до недавнего времени жила в своей маленькой квартире, потому что он постоянно отсутствовал. Но вскоре после свадьбы появилась Хлоя, и пришло время переезжать. Почему они оказались здесь, в Вашингтоне, он так и не рассказал.
Его последним местом работы было освещение антиправительственного насилия в Венесуэле. «У меня есть несколько отличных кадров протестующих, сражающихся лицом к лицу с Национальной гвардией. Видели их в Newsweek?»
Мы повернули налево вдоль одного из многоквартирных домов, затем спустились по пандусу и съехали на подземную парковку. Он заглушил двигатель и повернулся ко мне.
«Ты не хочешь остаться дома, Джерри? Я имею в виду, если бы у меня сейчас был ребёнок, думаю, это помешало бы мне мотаться туда, куда деваются».
Вместо ответа он вертел в руках связку ключей, пока мы шли к лифту. «Охрана», — сказал он. «Чтобы добраться до замка в этом месте, нужно открыть замок». У него возникли небольшие трудности с тем, какой ключ подойдёт к лифту, но в конце концов мы поднялись наверх.
«Всего один этаж». Джерри сиял, словно Свидетель Иеговы, только что принявший в свою общину нового члена. «Надеюсь, она уже здесь. Мы обычно в это время гуляем с Хлоей в парке». Он повернулся ко мне. «Ник…» — его голос понизился. «Я так и не собрался поблагодарить тебя, когда мы вернулись в Сараево. Я столько раз прокручивал это в голове. Я просто хочу сказать…»
Я поднял руку, чтобы остановить его. «О, всё в порядке. Это было давно. Не беспокойся». Мне не хотелось сейчас вдаваться во всё это. Лучше пусть лежит в коробке.
Он был немного разочарован, но всё равно кивнул. «В любом случае, спасибо. Я просто хотел тебе сказать, вот и всё».
Лифт остановился, и Джерри играл со своими ключами, пока мы направлялись к квартире.
Коридор с белыми стенами был устлан добротным серым ковром. Здесь было безупречно чисто. Большинство жильцов, вероятно, работали в посольствах, мимо которых мы проезжали.
Как только он вставил ключ в дверь квартиры 107, меня ударил запах свежей краски. Он указал вдоль коридора. «Коляски нет. Кофе? Пойдём в гостиную. Везде слишком много испарений. Извините за беспорядок. Вы же знаете, как это бывает при переездах».
На самом деле нет. Я не лгал Джорджу: вся моя жизнь уместилась в двух ручных кладях.
Двери двух спален справа были открыты. В каждой из них на полу лежал матрас, а рядом лежали кучи коробок и одежды.
Гостиная была ослепительно белой. Штор пока не было, но были телевизор, видеомагнитофон и музыкальный центр с красной светодиодной подсветкой. Похоже, старый ковёр не собирались оставлять: он был покрыт свежими пятнами краски. Всё остальное – детские вещи, пеленальные столики, сумки для подгузников и запах талька. В углу стояла голубая люлька на подставке, а над ней – пластиковый мобиль со звёздами и плюшевыми мишками.
Я видела целую россыпь фотографий всех троих на каминной полке. Было даже несколько полароидных снимков Хлои, где она была одна, очень синяя и сморщенная. Как обычно делают гордые родители, наверное. Эти фотографии, наверное, были первым, что они распаковали.
Он открыл коробку, в которой лежали стопки контрольных листов и фотографий, тщательно упакованных в пластиковые конверты.
«Ты был занят».
«И еще кое-что. Посмотрим, что ты об этом думаешь».
Он пошел на кухню, оставив меня одну.
Джерри действительно проделал долгий путь с тех пор, как носил на шее подарок от мамы на день рождения. Он освещал всё: от войн в Эфиопии и лагерей беженцев в Газе до Папы Римского, рыдающего в трущобах, которые напоминали южноамериканские.
Джерри что-то громыхал на кухне, пока я подносила к свету один за другим контрольные листы.
Когда открылось раздаточное окно и появился поднос с кофе и кружками, я поднял ламинированную первую страницу New York Times. «Эта фотография Судана — одна из твоих?»
Крошечная голодная девочка, по сути, мешок с костями, сгорбившаяся голышом в грязи. За ней, наблюдая за каждым её движением, стоял стервятник. Дело было не только в фотографии. Рядом с ней красовалась реклама часов Cartier за несколько тысяч долларов.
Джерри высунулся из люка. «Хотел бы я. Это одна из работ Кевина Картера. Он уже умер. Он получил за неё Пулитцеровскую премию».
Когда я встал, чтобы забрать поднос, в замке повернулся ключ.
«Они вернулись». Впервые в его голосе прозвучала легкая тревога.
Я позволил ему заняться семейными делами, а сам подошел к дивану и вылил содержимое на упаковочный ящик. Мне был виден коридор.
Рене была в джинсах и длинном, толстом, ворсистом нейлоновом пальто, какого-то сине-зелёного цвета. Она шикнула на него, когда он подошел поцеловать её. Хлоя спала. Когда Джерри начал вытаскивать ребёнка из коляски, она сбросила пальто и подошла ко мне. Её улыбка стала шире, но голос звучал тихо. «Ну, привет!» У неё было счастливое, простое лицо на маленьком худеньком теле. Каштановые волосы были собраны на затылке, и на ней не было макияжа. «Я Рене». Она протянула руку. Мягкая, испачканная краской.
Я надеялся, что пары перебьют запах маргарина, который я носил с собой, и сам широко улыбнулся. «Знаю, он мне всё о тебе рассказал». Это было банально, но я не знал, что ещё делают в таких ситуациях. «Я Ник».
«Я тоже всё о тебе знаю. Парень, который спас жизнь Джерри в Боснии».
Она гордо подвела меня к люльке, Джерри осторожно положил туда ребёнка и скрылся на кухне. «А это Хлоя». Я опустила взгляд, но мало что разглядела. На ней была шерстяная шапочка, и она была по уши укутана в одеяло.
Боль в груди исчезла, пока мы ехали сюда. Теперь её сменило другое чувство. Возможно, это была зависть. У них было всё, что, как мне казалось, я хотел.
Кажется, пришло время прошептать несколько правильных звуков. «О, какая она красивая, правда?»
Рене наклонилась к люльке, не отрывая взгляда от спящего лица. «Разве она не справедлива?»
Мы сели за стол, выпили кофе, и она извинилась за беспорядок. «Мы всё собирались занять столик».
Я подумал, что лучше приложить усилия, прежде чем воспользоваться первой же возможностью пройти через парадную дверь и выбраться оттуда. Я указал на упаковочный ящик и улыбнулся. «В прошлый раз, когда я переехал, у меня был такой. Мне он даже понравился».
Джерри присоединился к нам с еще одной кружкой.
«И что ты думаешь о Вашингтоне?» — спросил я. «Немного отличается от Буффало…»
«Всё в порядке», — в её голосе слышалось не слишком много уверенности. «Может быть, через месяц-другой мы всё уладим, и Джерри получит желаемую работу в «Post».
Она передала мне чёрный кофе. Губы у неё задрожали. Я почувствовал напряжение в воздухе. «Но до этого он отправится в ещё одну безумную поездку…»
Джерри изо всех сил старался не смотреть ей в глаза.
Что бы здесь ни происходило, я не хотел иметь с этим ничего общего. Это был мой шанс. «Извините». Я попробовал сделать глоток и поставил кружку. Кофе был слишком горячим. «Мне правда пора идти. У меня и так было мало времени, когда я столкнулся с Джерри».
У него были другие идеи. «Ну же, Ник, останься ещё ненадолго. Хлоя скоро проснётся, и, может быть, мы все вместе сходим куда-нибудь поесть».
«Нет, правда, я...»
Рене посмотрела на меня: «Мы заставили тебя почувствовать себя неловко».
«Нет, нет. Вовсе нет». Я надеялся, что для них это прозвучало убедительнее, чем для себя. «Но мне нужно идти. Я всего на пять минут заскочил в галерею. Я сяду на метро, всё в порядке». Я понятия не имел, где находится метро, но это не имело значения.
Джерри похлопал меня по руке. «Я могу, по крайней мере, проводить тебя до станции».
Ничего не поделаешь: я не хотел стоять здесь весь день и спорить. Я попрощался с Рене, и мы вышли из квартиры.
Джерри весь извинялся в лифте: «Мне очень жаль. Переезд выдался довольно напряжённым…»
Я кивнул, не желая вмешиваться. Их домашние дела меня не интересовали.
«Рене права, — продолжил он. — У меня теперь есть обязанности. Я пойду работать в «Пост». — Он помолчал, выглядя немного смущённым. — Просто я ещё не успел подать заявление о приёме на работу. Осталось ещё одно дело, которое мне нужно сделать, прежде чем я до конца жизни буду снимать конкурсы красоты».
Я улыбнулась, представив, как он расхаживает по залу на конкурсе красоты, пытаясь донести какое-то послание с помощью изображения.
Лифт остановился в вестибюле. Мы вышли на улицу и повернули налево. Джерри, казалось, знал, куда идёт. Он выглядел немного спокойнее. «Слушай, Ник. Знаю, ты не хочешь этого слышать, но я действительно хочу поблагодарить тебя за то, что ты сделал для меня в девяносто четвёртом. Я был молод, понятия не имел, что происходит, это был полный пиздец. Если эти сербы-ублюдки…»
На этот раз я подбирала слова более тщательно, чтобы убедиться, что он подведёт черту. «Я просто рада, что ты жив и счастлив, у тебя прекрасная семья, и всё сложилось хорошо».
«Я знаю, но всё же мне нужно сделать ещё одно, последнее дело». У него снова был тот самый взгляд Свидетеля Иеговы. «В Ираке».