— Какая тут рыба? Разве что ёрш!
— А что, ёрш тебе и не рыба, что ли? — Саблин почти смеётся у себя под респиратором. И так как сын молчит, говорит ему: — Бери две снасти, вон с правого борта на ту проплешину закинь одну, — он указывает рукой на «окно» в ряске. — И вон туда, на чистую воду, вторую. Посмотрим, что будет.
— Да ничего тут не будет, — бурчит сын. Но снасти из ящика берёт.
— Ну а не будет, так наберёшь улиток матери и сестре, — ухмыляется Аким. — Чего-нибудь наловим… Из болот я с пустыми руками ещё ни разу не возвращался.
Конечно, парню хочется настоящей рыбы. Больших ужасных щук, тяжёлых и сочащихся жиром стеклянных рыб, чтобы каждая по пять кило. А может, он мечтает выловить и черепаху, за гибкий и прочный панцирь которой ему сразу отвалят рублей пятнадцать. А крупной рыбы на мелководье, где воды от полуметра до метра будет, просто не найти. Но он делает то, что ему советует отец. И… после первого броска на его свинцовую приманку с тройником, изображающую крупную донную мокрицу, сразу позарилась какая-то рыба…
Олег быстро и правильно поддёрнул лесу, подсёк рыбину и потащил её к лодке, а сам поглядывал на отца: видит ли он. Отец всё видел, сидел, положив руку на ружьё и ждал: что же там сын вытащит. Вернее, Саблин знал, что вытащит Олег. Он уже понял, что сидит на крючке. Для этого ему было нужно видеть, как рыба сопротивляется.
То был небольшой, примерно на килограмм, в крепких иглах ёрш. Использовать его можно было лишь как топливо. Ершей сушили и сжигали. Горели они неплохо, и владельцы личных парогенераторов их покупали. Парогенераторы ставили в основном те, кто занимался каким-нибудь производством и для кого покупать электричество из сети станицы было накладно.
— У-у, — разочарованно произнёс Олег, снимая ерша с крючка и бросая его на дно обрезанной бочки. — Колючка.
— Ты закидывай, закидывай, — продолжал советовать ему отец.
Сам он за снасти не берётся, хотя руки чешутся. Акиму кажется, что сын всё делает немного не так. Но он терпит и не лезет к нему. Не проходит и десяти минут, как Олег на ту же снасть цепляет ещё одного ерша. И снова он недоволен. И так продолжается почти полчаса, пока наконец не ожила снасть, что была заброшена на проход, на протоку. И когда Олег взялся за лесу, он вдруг чуть не упустил её из рук. Рыба дёрнула так резко, что парню пришлось сапогом упереться в борт лодки. А потом, с усилием намотав лесу себе на рукавицу, сын повернул голову к отцу, и тот увидал через стёкла маски его удивлённые глаза: что это такое?
Но Аким ничего не стал делать, только ухмылялся себе в респиратор: ну, ты же хотел хорошей рыбы? Давай! Выводи!
Глава 12
Так и не заметили отец и сын, как солнце выползло из-за рогоза. Стало совсем светло и начало припекать понемногу. Да и ветер не утихал и с каждым порывом засыпал лодку красной пыльцой. Сейчас было самое время для этой дряни. В общем, пора было собираться. К тому же у прапорщика имелась пара важных дел в станице.
— Может, ещё полчасика… — сын не мог остановиться, и хотя Саблин его прекрасно понимал, он всё-таки напомнил Олегу:
— Кажись, ты мне обещал сегодня насчёт насоса к Скрябину сбегать.
— А… Ну да… — вспомнил тот с видимым разочарованием и начал сматывать лесу, которую собирался ещё раз закинуть в воду.
«Ничего, пусть учится слово держать».
Они смотали снасти и уложили их в строгом порядке в ящик. И обратно Олег вёл лодку сам. Аким предложил ему:
— Давай я поведу.
— Нет, бать, я сам.
— Ладно, — усмехается отец. — А дорогу-то обратно вспомнишь?
— Не вспомню, — говорит парень. И немного расстраивается, но тут же находит объяснение: — Мы же в темноте ехали, а сейчас светло.
— Ну хорошо, поехали, но ты старайся дорогу запоминать. Бери правее, — он указывает рукой. — Вон в тот коридор.
— Угу, — серьёзно гудит Олег и тут же спрашивает: — Бать, а как ты все протоки в болоте помнишь?
Саблин усмехается:
— Да нешто их упомнишь все, — он качает головой. — Нет, я всего не помню, но много чего знаю, — он делает паузу и произносит: — А ну-ка, Олег, говори, как нам домой возвращаться, — а едва сын пошевелился, Аким его одёргивает. — Стой! Куда? Не смотри на компас. Вспоминай, как мы сюда шли.
— Ну, когда сюда подходили, солнце вставало… Нам в спину светило. Значит, теперь нам на него идти.
— Так, а дальше?
— Ну, где у рогоза стена неровная… где ростки из воды пошли молодые — там мель. Где тина с травой — там тоже. Туда не соваться, винт потерять можно.
— Верно, — соглашается Саблин и показывает на небольшой проход в рогозе: — А вот узкий коридор?
— Нет, туда нельзя, там тупик может быть, или тиной протока заросла. Нужно большак искать.
Аким ничего не говорит сыну. И это значит, что парень прав. После этого Олег добавляет:
— А ещё в узких проходах выпь может прятаться.
— Выпь тебя сама боится, — говорит отец. — А что может быть в зарослях пострашнее выпи?
— Жаба, — догадывается сын.
— А на открытой воде?
— Бакланы, — говорит сын. И вспоминает: — А ещё на открытой воде и бегемот может достать.
Саблин сдвигает респиратор — закуривает. В принципе, он доволен… Кое-что его сын о болоте знает. Аким делает пару больших затяжек и поправляет респиратор. Но сигаретку не выбрасывает.
— Тут главное — чётко понимать направление, — начинает отец. — Вода после каждых дождей поднимается, где-то новую землю намывает, где-то смывает… Рогоз всё время, каждый год растёт по-новому… Одна протока может зарасти, а другая появиться… А ты запоминай то, что не меняется. Камни… Они все разные. Коряги из воды торчат. Острова… Кстати, что на островах самое опасное?
— Крабы? — предполагает сын неуверенно. — А нет, жабы!
Саблин молчит, курит…
— А, — вспоминает Олег. — Шершни! Да, бать?
— Да, — соглашается Аким. — Никогда о них не забывай. Если на острове есть ивы… первым делом, как вылезешь на землю, остановись и слушай. Они даже в жару гудят у себя в норе.
— Понял, бать.
Олег, он толковый, Аким знает, что он запомнит эту науку отца. Он делает последнюю затяжку и «стреляет» окурком в воду.
— Ёршиков ловили? — говорит казак Трофимов, взглянув на улов отца и сына Саблиных. А Олег как раз выставил из лодки обрезанную бочку на мостушку.
Трофимов, как и Аким, считается в станице рыбаком знатным. Таких, как они, на всю Болотную человек десять, не больше. И всегда меж ними, хотя вроде и люди серьёзные все, присутствует какая-то мальчишеская конкуренция. И в этой, казалось бы, безобидной фразе «Ёршиков ловили» слышит Саблин едва заметную насмешку.
А в бочке и вправду штук двадцать чёрных ершей и всего шесть стекляшек, да и те не очень большие, одна лишь на пять килограмм.
— Ага… — отвечает Аким. — Ёршиков.
И специально передаёт сыну из лодки садок с двенадцатью крупными улитками. Это они всего за полчаса собрали и всего лишь с одной банки. И Олег, словно понимая отца, ставит садок на мостушки перед казаками: мол, нате, смотрите.
— А, и улиточек ещё? — говорит Трофимов.
Снасти из лодки забирать не стали, чего их таскать туда-сюда, завтра ведь опять нужно будет идти в болото. А забрали лишь улов.
Зашли в лавку Ловенца, она была тут же, у мостушек. У него был хороший пресс, он выдавливал из стекляшек масла побольше, чем другие, и Ловенец тут же это масло и скупал. А увидав в садке улиток, он спросил:
— Аким, а улиток продавать не будешь? Хорошую цену дам.
— Нет, — отвечает Саблин. — Это на обед.
— О, — сказал Ловенец уважительно и покачал головой. — Хорошо живут нынче господа казаки.
Они вышли из лавки и пошли к квадроциклу, а Олег нес оставшийся улов и спрашивал у отца:
— Бать, а с ершами что делать? Свиньи их есть не будут…
— Нет, не будут… Ты высуши их и продай, хоть Скрябину, хоть Волкову. Они купят. Деньги себе заберёшь.
— Купят? А за сколько? — сразу интересуется сын. Видно, тема про «деньги себе заберёшь» ему пришлась по душе.
— Не знаю… Ну… пару копеек дадут, может, и три… — прикидывает Саблин. — Насос Скрябину понесёшь, вот и спросишь.
Казалось бы, мелочь… две или три копейки, но Олег сразу начинает считать:
— Это до конца каникул… можно полтора рубля заработать?
Саблин смеётся и кладёт руку ему на плечо:
— Олег, а зачем тебе деньги-то?
— Ну как зачем? — сын сначала даже и не может найти ответа. А потом вдруг говорит: — Ну, на лодку буду копить.
— На лодку? — тут Аким уже не так весел. — Лодку мою заберёшь, Юрке-то она всё одно не понадобится, он в доктора подастся. К чему ему лодка?
Пока его не было, Настя сходила в войсковую лавку и купила самые дорогие, чуть отливающие золотом, красивые погоны. И уже успела их пришить к его парадному кителю. Китель почистила, фуражку тоже. Хоть на смотр иди. И как знала ведь. Он не стал даже обедать. Хотел побыстрее покончить с одним не то чтобы простым, скорее тяжёлым делом. Они с Сашкой уговорились, Саня идёт к вдове Варежко, а он идёт к Марьяне Клюевой. Сначала Саблин думал, что Сашку придётся уговаривать, но тот согласился сразу:
— Да, надо сходить. Надо…
Вот так они и порешили, и теперь он «при параде» стоял на пороге дома Клюевых. У Марьяны волосы тронуло сединой. Казачка, мать шестерых детей, трое из которых сыновья, казаки. Она и не подумала плакать. Пригласила Акима в дом, усадила за стол, они выпили по рюмке, поговорили. И, как ни странно, Марьяна стала спрашивать Саблина не о том, как погиб её муж, а про его семью, про Наталку, про её болезнь. И лишь под конец их разговора она произнесла:
— А ведь это был его предпоследний призыв… Сказал: всё, ещё два призыва, и в следующем году в запас уйду, — она помолчала. — А я ещё тогда подумала: Господи, помоги ему. Как будто знала…
От неё Саблин ушёл с облечением, как говорится, камень с души. И уже с чувством выполненного долга поехал в полк. А там, в канцелярии, конечно, толчея. Казаки, пришедшие из призыва, а их вернулось в станицу две сотни, все пришли отмечаться. Духотища, табачный дым сизый, гомон, смех… Запах перегара и чеснока… Казаки радуются, что ещё один призыв отслужили. Саблин, как увидел толчею и решил, что это всё до вечера, не иначе, хотел было уйти, но у входа его перехватил подсотенный Черкас: