— О-о, — сразу на это отозвался Кульков, — вот оно, офицерство казачье, едва первую звезду получил, а уже на море намылился. На курортах отдыхать.
— Нет, брат, там я не бывал, — сознаётся Ерофеев.
— Я видел фотографии гостиниц тех, и комнаты тамошние, — восхищается Вася Ряжкин. — Дворцы…
Да и Червоненко, самый из них богатый, головой качает:
— Ну, нам такое не по чину. И не по карману, — и тут же добавляет: — О, Аким, кажись, пришли за тобой.
Саблин сразу глядит на дверь чайной и узнаёт свою жену, что стоит на пороге заведения.
Глава 15–16
— Чего же ты позоришь меня перед товарищами? — бубнит Саблин, позабыв про свой квадроцикл и идя с женою по станице.
— Ой, Аким, да в чём тот позор-то? — недоумевает Настя, цепляясь ему на локоть. — В чём позор? Ну, зашла узнать, где муж. Поглядела, да и ушла бы, сидел бы себе…
— Сидел бы… Нешто я забулдыга какой? Нешто я просиживаю штаны в чайной день-деньской? Чего ты прибежала?
— Да просто не было тебя долго, вот я и решила зайти.
— Ох, и дура… — ругается Саблин. — Прибежала… Не даст даже пары часов с товарищами посидеть. На всю станицу опозорила. Вытащила из заведения, как будто пьяница я какой.
У него и хмель от раздражения выветрился наполовину. А так хорошо с братами сидели.
— Ну, ты в полк ушёл и ничего не сказал, а тебя всё нет и нет, вот я и пошла поглядеть, — говорит жена и ещё крепче цепляется к его руке.
Он руку не вырывает, что уж тут поделаешь, бестолковая, но жена. Никуда от неё не деться.
Пришли домой, а она ласковая, вокруг него вьётся, на стол собрала, как будто он голоден, а тут тесть с тёщей позвонили, поздравляли его со званием, пришлось пригласить их в гости, родня всё-таки, и Саблин просидел с ними допоздна. Всё говорили с тестем, выпивали понемногу.
В общем, когда Олег утром пришёл к ним в спальню и сказал отцу, что уже два часа, Аким сыну ответил, чтобы тот спать шёл, что сегодня в болото идти у него сил нет.
Встал он только к позднему завтраку. Олег пришёл и доложил, что рассказал ему Скрябин насчёт насоса. А мастер сказал, что отремонтировать агрегат, конечно, можно. Но только если нужда большая. Что если на новый насос денег нет, можно железа поднаварить, а потом фрезернуть немного, но и то надолго корпуса не хватит, он уже изъеден, и что если есть деньги, то лучше новый купить. И, закончив рассказ, парень наконец спросил о том, что волновало его самого:
— Бать, а может, после жары сядем на лодку да сходим в болото?.. Хоть на пару часиков…
Ну, в принципе, можно было. Аким, конечно, чувствовал себя не очень хорошо, но видел, что для сына это важно, и думая, что после четырёх часов поправится и придёт в себя, сказал:
— Ну, можно за ёршиками сходить.
Олег обрадовался, а Саблин принялся за деликатесный завтрак, что приготовила ему супруга. Он пожарила ему два яйца, а ещё вытащила из банки двух крупных улиток и расколола им панцири. Улитки аппетитно извивались на тарелке рядом со свежими побегами кактуса. Где она их успела взять с утра?
И едва отец сел к столу, на колени к нему взобралась Наталка. Она, конечно, заглянула к нему в тарелку.
— Будешь яйцо? — сразу спросил отец. Он знал, что яйца Настя продавала, они дорогие, потому детей ими не баловала. А все дети, от старшего и до самой малой, яйца любили… Особенно желток со свежим хлебом.
— Буду, — сразу согласилась девочка и стянула с лица маску. Схватила вилку отца.
— Куда ты! — Настя кинулась к ней, так как после дочери лучше не доедать. — Ела уже за утро два раза. Дай отцу позавтракать.
Мать хотела забрать дочь от Акима, но тот удержал Наталью и сказал:
— Да ничего, пусть ест, — и погладил дочь по голове. — Ешь, ешь…
Сам взял улитку пальцами, стряхнул с неё кусочки оставшегося панциря, макнул её в плошку с кислым соком и без всякого удовольствия отправил себе в рот.
Улитки, конечно, вещь знатная. Даже и аппетита нет, и голова тяжёлая, но улитки даже в таком состоянии организм принимает.
А Настя уже наливает ему чай. Она варит его недолго, не более десяти минут, он не успевает стать слишком чёрным, слишком терпким. Женщина знает, какой чай любит её муж. Такой чай получается дорогим, но зато он не горчит и не так потом будоражит, как хорошо вываренный.
Он сделал всего пару глотков, съел и вторую улитку, как словно по команде стал тренькать его коммуникатор. Настя, только что почти счастливая женщина, едва услышала этот проклятый звук, так переменилась тут же. Лицо стало серьёзным. Она взяла телефон и, взглянув на него, сказала мужу, словно это он виноват, что его вызывают:
— Тебе пишут тут.
— Из полка, что ли? — интересуется он с таким видом, как будто ему всё равно.
— Если бы… — говорит она и кладёт коммуникатор на стол рядом с ним. Забирает у него с колен дочку. — Дружок твой давний.
«Дружок твой давний!».
Про Юрку она по-другому говорит. И обычно тон в адрес Юрки помягче. А тут вся неприязнь её налицо.
Аким не спешит смотреть, что там за дружок шлёт ему сообщения, уже и так знает, он делает ещё один глоток чая, и лишь после этого берёт трубку и читает сообщение:
«От Савченко. Аким, здорово, брат. Слыхал, что вернулся ты из призыва, жив-здоров, и то было бы хорошо, так ты ещё получил новое звание. Со звездою тебя… Поздравляю. Сто процентов заслужил. Ну, то ли ещё будет. Слушай, Аким, заскочи ко мне, тут просьбочка у меня к тебе одна образовалась. Надеюсь, что выручишь. Не стал бы тебя по пустякам беспокоить, сам бы всё решил, но я в госпитале. Так что будь добр, приходи сюда. Жду тебя, братка».
Жена выбрасывает почти целые яйца со слегка выеденными желтками в ведро для живности. Сама злая. Смотрит на мужа и уже ждёт, чтобы начать разговор. И едва он откладывает коммуникатор, спрашивает:
— Ну и что он там тебе пишет?
— Да… — отмахивается Саблин, как от безделицы. — Поговорить хочет.
— Знаю я его разговоры, — начинает жена. — Опять…
Но Аким уже был к тому готов и не дал ей договорить, он ещё за вчерашнее на неё зол, и потому произносит строго:
— Помолчи, Настасья.
Говорит так, что она не посмела перечить, уж насколько упрямая и своенравная баба, всё равно замолчала. Да и Наталья с Олегом попритихли, они не часто слышали, чтобы отец так разговаривал.
Тут было дело такое… С Савченко, так как он промысловый, связываться Аким не хотел. Люди, что рискуют ходить на промысел, люди не обычные. Это люди отчаянные. А Олег Савченко больше ничем и не занимался. Только промыслом и, как говорят, самым опасным его видом. Он не искал медь или олово в развалинах древних городов, то для него была мелочь, он потрошил станции наблюдения пришлых. И очень многие люди, уходя с ним, не возвращались из промысла. Может быть, поэтому Савченко Акиму не был приятен, несмотря на то что всегда демонстрировал ему своё расположение. Подчёркивал его всячески. Дескать, очень я уважаю тебя, Аким. Но вся эта приязнь была какой-то… неестественной.
Опасный это был человек, по-настоящему опасный, но, несмотря на ореол нехороших слухов, вокруг него было много всего такого, что привлекало людей, особенно молодых.
Вечно у Савченко в доме торчали красивые распутные бабы, совсем не такие, как местные казачки. Приезжие, как правило. А ещё ездил он по станице на дорогой технике, о которой обычный казак лишь мечтать мог. Обедал в столовой офицерской гостиницы, где столы покрыты белыми скатертями и всегда есть свинина, улитки и яйца. Где подают пиво и вино к обеду. А дом… Савченко имел большой дом, крыша которого вся сплошь из солнечных панелей, в доме был бассейн, а сам домишко был побольше домов, в которых проживали родовитые казаки из первых семейств, что обосновались в этих местах. И главное, у него всегда было вдоволь денег. Олег часто давал в долг, никогда не просил процентов, а если кто-то не мог вернуть деньги вовремя, не выкручивал руки и не угрожал, а просил долг отработать. Вот только работенка у него была всегда одна. В общем, человек это был не из тех, к которому охота идти в гости, но если он просит… Лучше всё-таки пойти узнать, тем более что у этого состоятельного человека были кое-какие связи в полку. И, если быть честным, Саблин иной раз думал, что получал он свои звания, возможно, из-за того, что Савченко к нему хорошо относится. Во всяком случае, в одной из бесед Олег прапорщику намекал на то, ну или Акиму так показалось. А тут Савченко ещё из госпиталя пишет… Значит, случилось с ним что-то. Ну как не пойти к нему? В общем, он стал одеваться.
Прежде чем направиться в госпиталь, он дошёл до чайной, и хоть ему хотелось зайти внутрь, ещё раз увидеть Юнь, он подумал, что пока не нужно этого, а лишь забрал у входа свой квадроцикл и уже на нём поехал к госпиталю. Там, оставив свой транспорт под большим навесом, сам зашёл в здание и на стойке регистратуры у знакомой ему молодой, хорошенькой медсестры Агафьи, прапорщик узнал, что Савченко лежит на втором этаже, в офицерском отделении.
«Вот так вот… Офицерское отделение, — думал Саблин, поднимаясь на второй этаж. — Его и из „общества“ давно погнали, да, видно, деньги и связи всё могут!».
Когда он входил в плату, в проходе едва разошёлся с каким-то парнем вовсе не медицинского вида, а когда вошёл, едва ли не оторопел. Палата большая, окон нет, а свет горел только в одной точке. И Саблин сначала остановился, чтобы оглядеться…
Всё дело было в том, что Олег Савченко лежал в ванне для регенерации, весь опутанный шлангами и проводами… Первый раз Аким видел, чтобы в такой ванне люди лежали, находясь притом… в сознании.
Небольшая лампа горела прямо над его головой, а рядом с накрытой простынёй ванной стояла стойка с мощной высокочастотной рацией. Полная стойка. Она достала бы почти до плеча взрослого, и от неё отходил серьёзный кабель. Уходил в стену. Такие радиостанции стоят в штабах полков; даже в штабах сотен, и то рации поскромнее. И эта дорогая техника работала. Десяток разноцветных светодиодов моргали на панелях рации. «Приём-передача, приём-передача». Индикатор записи сообщений мигал не останавливаясь.