«Пришла, значит, жаловаться!».
А едва Аким в доме появился, так засобиралась:
— Пойду я, Настя, — а сама на прапорщика смотрит взглядом нехорошим, косится, как на врага.
Ушла, а жена проводила её, вернулась и, накрывая мужу стол вечерний, спрашивает:
— Так, значит, идёте на промысел?
Прапорщик вздыхает. Савченко просил всё в секрете держать, всё тихо сделать… Да разве ж это возможно? Теперь точно разнесёт бабье радио по всей станице, что Саблин по делу Савченко в болото ушёл.
Это всё одно, что в бою на открытой волне работать, все вокруг всё будут слышать и знать.
Так ещё и двух казаков с собой прихватил. И он отвечает жене:
— То не промысел.
— А что?
— А то, Настасья… что не твоего ума это дело. Вот что… — отвечает Саблин, но не зло. Не грубо. Не хочет он её обижать. Всё-таки она женщина хорошая, жена исправная, просто тревожная малость, волнуется обо всём. Переживает по женской своей глупости. Настя, накладывая ему еду прикасается к нему бедром, потом кладёт руку на плечо, ставит тарелку и принюхивается:
— А ты где был-то?
— В полку, — отвечает он, беря ложку и кусок хлеба.
— А в полку, что, нынче водку разливали?
— Ага, — он усмехается. — Разливают всем пришедшим.
— Что-то ты с водочкой, Аким, зачастил, раньше-то пил меньше, — упрекает его супруга.
— Вот дура! Вот где я с водкой-то зачастил? — Саблин бросает ложку. — Вот весь этот бабий набор дурацкий при тебе: куда пошёл — сиди при мне, у юбки моей. Про все дела свои мне рассказывай, чтобы я тебя от всего отговаривала. И водку ещё не пей. Можно подумать, я эту водку заливаю каждый день… С призыва вернулся, выпил с товарищами — она уже в чайной! Выискивает меня!
— Аким, да я же просто! — оправдывается жена. — Я так, к слову…
— К слову, — бурчит Саблин. Берёт снова ложку и кричит в комнату: — Олег!
— Да, бать, — на кухне появляется младший сын.
— Ты насос купил?
— Купил, бать, и поставил уже, — отвечает Олег.
— Ну и как?
— Мощь, — одним словом всё объясняет сын. — Можно весь тот конец пустыря кукурузой засеивать, у него силы хватит и туда воды натолкать.
— Да, было бы неплохо ещё тонны три-четыре лишка взять, — соглашается Аким. Кукуруза — это не только хлеб и водка, это корм для птицы и для свиней. — А электричество? Жрёт?
— Жрёт, бать, — соглашается Олег. — Панелей и аккумуляторов не хватает, два раза за сегодня генератор включался.
В общем, всё как всегда. Чтобы распахать новый, даже маленький участок под кукурузу, нужны дополнительные солнечные панели, да и самому насосу понадобятся ещё фильтры. А их поди укупи ещё. Такие дорогие стали.
— Ладно, ничего, придумаем что-нибудь, — он глядит на сына, парень растёт толковый. — Ну что… Если хочешь, завтра поутру можем в болото сходить.
— Бать! Конечно! — обрадовался Олег.
А тут и Наталка пришла из своей комнаты, хотела сесть на колени к отцу, но мать её перехватила и усадила к себе. И когда все собрались, кроме старшего, который ещё в госпитале, Настя вроде и ничего, на вид счастлива.
— Бать, может, до омутов дойдём? — просит сын. Саблин и не против, но у него на завтра дела есть. Ему ещё с товарищами договориться, в ночь же выходят в рейд. В дальний рейд. Всё нужно обмозговать, всё обдумать. И с женой побыть.
В общем, отец сыну и отвечает:
— В следующий раз, Олег, у меня дела есть. Но я тебе ещё одно местечко покажу. Оно поблизости. Там банок нет и рогоза много, но там русло старое было… Там хорошая стекляшка иной раз ходит.
Они плывут в ночной темноте, лишь фонари выхватывают из неё бесконечные стены рогоза, ряску серую да чёрную воду.
— Сейчас в правый рукав бери, — управляет движением Аким, Олег послушно выполняет распоряжения отца, и меньше чем через час они доходят до места.
— Вот, пришли, — говорит Саблин и встаёт, оглядывается. Да, это то место. Уже начинает светать. — Чувствуешь?
— Что, бать? Лодку тянет?
— Да… Середина лета, а тут всё равно течение есть, об этом месте мало кто знает, а рыбка тут иной раз, да и накопится. Доставай снасть.
Караси. Плоская и вонючая, донная рыба, которая больше похожа на мокриц-переростков, но её едят и свиньи, и куры, так что бесполезной её не назвать. И таких Олег вытащил четыре штуки, все почти по кило весом. Но, конечно, парню нравилось вываживать стекляшек, одиннадцать хороших рыбин он взял, одна из которых была килограммов на семь. Это не считая десятка ершей, больших и малых. У парня глаза горели под стёклами маски. Он готов был закидывать и закидывать снасти, не уставал, не останавливался, не ел, лишь один раз воды отпил, и всё. И снова закидывал крючья с наживкой. Он был как в лихорадке. Это пьянящее чувство было старому рыбаку знакомо.
«Хороший клёв не хуже водки будет!».
На фронте ему снилось, как он вываживает рыбу. Как затаскивает её в лодку, как она пахнет рыбным маслом… И сейчас у него руки чесались, так хотелось ему взяться за снасть, почувствовать, как рыба рвётся на крючке, как хочет уйти от него, но он терпел, лишь глядел на сына да покуривал. Пусть ловит. Так и просидел в лодке, ничего не делая, пока не пришла пора возвращаться в станицу.
— Бать, может, ещё минут пятнадцать? — просил сын.
— Пора мне, Олег, пошли, ты и так сегодня взял рыбы изрядно.
Они вернулись в станицу, и теперь Олег уже не стеснялся поставить обрезанную бочку с уловом на мостушки. Он еле её поднял. И казаки заглядывали в неё, кивали головами — нормально. Подозревали станичные, что это улов не старшего Саблина, тот привозил иной раз и по пол-лодки рыбы. Поэтому и говорили:
— Ну, нормально за утро.
А Аким думал, что пару мест для рыбалки и сбора улиток его сын уже и сам в болоте найдёт. И то неплохо.
Глава 19–20
Они собрались, ну конечно же, в чайной — а где ещё могут собраться казаки, чтобы их жёны любопытные не тёрлись рядом да не слушали, о чём они будут говорить?
Денис Калмыков был невысокий казак, руки твёрдые, заскорузлые, как из грубого, твёрдого, темного пластика. Видно, он очень хотел заработать денег, и потому поначалу разговаривал и вёл себя с Акимом как со старшим по званию.
— Готов выступить по утру, господин прапорщик.
— Слышь, Денис… ты это… не надо этого, — Саблин немного смущался от такого поведения товарища. — Не на фронте мы. Говори просто.
И одежда у Калмыкова была застирана до невозможности, и ещё не раз зашитая. И Аким, желая угостить его, заказал водки не кукурузной, а кактусовой.
— Ишь ты, — беря красивую рюмку с синей жидкостью своими чёрными пальцами, произнёс Денис.
«Нет, то не пластик».
Пальцы его смахивали больше на корни древних коряг, что плавали в болоте ещё с тех времён, когда тут были деревья. Они выпили, и Денис, ставя рюмку на стол и не закусывая, произнёс, кивая головой, словно с чем-то соглашаясь:
— Удивительная вещь.
— Денис, а ты кто по профессии? — спросил Саблин.
— Так минёр я, а ты, Аким?
— Я из штурмовых… Ну, был раньше, — говорит прапорщик и продолжает: — Слушай, Денис, а ты ведь к Оби за налимом ходишь?
— Да, к Оби, я и к Енисею ходил, но там уж дюже бегемот лютует. Там болото сразу в реку уходит, а река глубокая, мальца опасно там… Бегемот там лодку мне дважды бил… А у Оби — там болота разливные… Там спокойно… В омуты не плавай, и всё… Ну и к берегам шибко не подплывай… — рассказывает Калмыков.
— А до Мужей ходил? — продолжает расспросы Саблин.
— Не-е… — качает головой Денис. — Он за Обью, чего мне там?
— Но где он есть, знаешь?
— Знаю то место, там промысловики собираются, отчаянные люди.
— А с кем же ты за налимом на Обь ходишь? — Акиму это действительно интересно как рыбаку, сам он вываживал налима всего раз семь или восемь, и все те разы были нелёгкие. Он разглядывает невысокого и, кажется, щуплого казака с блёклыми серыми глазами.
— Раньше с Митяем Рогаткиным ходил. Так его в прошлом годе убили. Что же… — Денис пожимает плечами. — Теперь один хожу.
— Один? — удивляется Саблин.
Он и сам ходит в болото в одиночку, хотя подавляющее большинство казаков рыбачат парами. Это от жадности, чтобы не делиться ни с кем уловом и не показывать никому рыбные места. Но это он… Во-первых, Саблин отлично знает все окрестные воды, а во-вторых, он очень редко уходил от станицы далеко. Как правило, прапорщик уже к середине дня возвращался домой с уловом. Но вот чтобы так… За налимом на Обь… Неделю, ну дней пять в один конец… И в одиночку?
— Один, — отвечает Колмыков так, как будто в этом нет ничего такого.
«От нужды он такой храбрый… Или по глупости?».
Они закуривают все как один, а Саблин разливает по рюмкам синюю водку.
— Слушай, Денис, — заговорил Ряжкин, — А ты говоришь, к берегам там подплывать не нужно… Что, зверья на берегах много?
— О, — Колмыков сдвигает брови, давая понять, сколько там всякой нечисти. — И не спрашивай даже… Камень рядом, посты пришлых, а за ними — лаборатории, какой там только сволочи по рогозу не шуршит. Иной раз так орут в ночи, что жутко становится… шлёпают по воде, плещутся у берега… Я лодку ставлю на якорь, где поглубже, чтобы метра три под днищем было, и в тихом месте. Оружие с предохранителя снимаю.
Казаки выпивают, а Денис снова не закусывает, а потом уходит в уборную, а Саблин, беря из тарелки большой побег печёного кактуса и кладя его на хлеб, говорит Ряжкину:
— Отчаянный он.
— Храбрый казак, — соглашается Василий, тоже закусывая, — только до водки слабый, ты насчёт этого с ним построже будь.
— Вон как⁈ — удивляется Саблин.
— Угу, — кивает Ряжкин.
Когда он вернулся, они стали обсуждать дорогу и то, что Акиму нужно заехать в Преображенскую на денёк, потом решали, что с собой взять: еду, топливо, воду, снасти, взрывчатку. Саблин напомнил казакам, что нужно будет взять броню и оружие, а также рацию и блок РЭБ. А МИК, на всякий случай, он обещал взять сам, у него имелся один.