и:
— Казаки, а это вы куда собрались?
— За налимом, — сразу нашёлся, что ответить, Ряжкин. — На Обь.
— Ага, а места там неспокойные, лучше при броне, — добавлял Калмыков, укладывая последний ящик в лодку Саблина.
— О, — уважительно говорили казаки. — Удачи вам.
И чтобы не торчать дальше на пристанях, товарищи, как только всё было готово, уселись в лодку. Аким сел на руль. Сначала нужно было выбраться из прибрежных зарослей, тут у берега, в тине, особо не разгонишься. Поэтому пошли на север, на «большую воду». Там открытого пространства было больше, рогоза, тины и отмелей с островками — меньше. Лодка у Саблина вместительная, сама по себе не лёгкая, ещё и загружена как следует. Хоть мотор у Акима был отличный, но даже ему было не под силу без труда толкать эту тяжесть через ряску и тину. Посему до главной воды лодка тащилась более часа. А потом, когда уже начало светать, они наконец увидели, что стены рогоза реже закрывают всё вокруг.
«Большая вода», наконец они повернули на запад. Тут уже из мотора можно было выжать как следует. И по открытой воде они пошли заметно быстрее.
К восьми часам Денис с Васей сели на носу есть, перекусили, и Калмыков пришёл на корму к Саблину:
— Аким, иди поешь.
И сменил его у руля.
От станицы Болотной до станицы Преображенской по суше, вдоль песков, всего сто восемьдесят километров. По Енисейскому тракту три-четыре часа хода на грузовике. Но по воде получалось почти двести шестьдесят километров, да и те не всегда по прямой, и через ряску четверть пути пришлось пробиваться; в общем, шли они больше шестнадцати часов, ни разу не заглушив двигатель. Останавливались лишь тогда, когда нужно было залить топлива в опустевший бак.
— Хороший мотор! — восхищался Денис. — Ты глянь, какую тяжесть тянет весь день, — и не греется, и топливо не жрёт, и масло цело.
— Да, мотор у Акима знатный, — соглашался с ним Ряжкин. — Лодке подстать.
Приятно было такое слышать Саблину, словно его самого хвалили. Да, лодка и мотор у него были отличные.
В общем, когда день уже покатился от полудня к вечеру, им навстречу стали попадаться лодки с рыбаками, и чем дальше они шли, тем больше тех лодок встречалось.
— Близко уже, — кричал Акиму Вася, — скоро будем.
Саблин ему кивал: да. И вправду, тины и рогоза становилось всё больше, а значит, берег был ближе. И уже через полчаса они вышли к длинным, уходящим далеко в воду узким мосткам-пристаням.
— Здорово, станичные! — кричал Денис двум мужчинам, что копались в одной из лодок у пристани.
— И вам здравия желаем, — нейтрально отвечали те, бросая свои дела и пристально разглядывая проплывавшую на малом ходу лодку Саблина.
— Где у вас привязаться можно? — продолжал Калмыков. — Куда лодку поставить на ночь?
— А кто ж вы такие будете, люди добрые? — на всякий случай интересовались местные.
— Второй полк! — крикнул им Ряжкин.
— А, Болотные… А мы из седьмого… Здорово, браты! — сразу подобрели местные казаки. — Вам можно везде, становитесь, где приглянется.
Так вопрос со стоянкой был решён.
Станица Преображенская была много больше станицы Болотной. На родине Саблина набирался лишь один полноценный полк. А в Преображенской казачьих пластунских полков было четыре.
Поначалу там собирались Седьмой и Восьмой полки, а потом добавился и Десятый, но народа на этом выгодном участке берега было столько, что лет десять назад тут стали набирать ещё один полк — Девятнадцатый. Тут было четыре церкви и два госпиталя, всякий из которых был больше того, что размещался в Болотной, ещё тут была техническая школа и школа медицинская, в которой после обучения у доктора Юра Саблин собирался получать медицинский патент.
— Ну что, казаки, — говорит Саблин, когда лодка была уже пришвартована к пристани, — тут нам придётся просидеть сутки. Дождаться нужно одного человечка.
— Ну, посидим, коли нужно, — говорит Ряжкин.
— А мы этого человека с собой возьмём? — интересуется Колмыков.
— Да нет… Он нам даст одну флэшку, без которой нам ящики в Мужах не отдадут, — объясняет Аким. Конечно, о том, что сюда к нему приедет Юнь, он им рассказывать не собирается. — Я сейчас пойду узнаю, когда тот человек будет, а вы пока разбейтесь на караулы, — он вытаскивает из внутреннего кармана кошелёк и высыпает оттуда несколько железных монет. — Думаю, лодку с бронёй и снарягой без присмотра оставлять не нужно.
— Думаешь, сопрут, если оставим? — интересуется Василий.
— Станица большая, — отвечает Аким, — тут не только казаки живут, сами понимаете, народа всякого неясного тут прорва… Лучше броню без присмотра не оставлять…
«Да и лодку тоже».
Но о лодке он вслух не говорит. Казаки не возражают, все знают, что комплект брони денег стоит несусветных, и за такое добро потом не расплатиться полжизни. А Аким протягивает деньги Ряжкину:
— Один на караул, второй ужинать. Потом сменитесь. Вон, кажется, харчевня тут недалеко… Но без водки.
— Есть без водки, — говорит Ряжкин.
После этого Аким пошёл по станице, решил сразу найти Елену Мурашкину с её магазином «Норильск», а заодно посмотреть, где находится гостинца «Дон», в которой он обещал Юнь снять хорошую комнату.
Он бывал тут не единожды. И по делам полка, привозил в местную мастерскую ту броню, что в его полку не могли исправить. И заплывал сюда пару раз, когда бывал тут рядом на рыбалке. Но во всех тех случаях такие места, как гостиницы и магазины для женщин, его не интересовали. А вот теперь понадобилось.
И вдруг выяснилось, что станица-то немаленькая, поди найди всё, что нужно, пришлось у людей встречных спрашивать. Пока наконец он не добрался до нужного ему магазина.
Вот тебе и магазин. Саблин и не знал, что бывают такие. Здание красивое, таких в его станице не было. Но не это удивило казака.
Вход в магазин был оборудован герметичным шлюзом, такими оборудуются госпитали. Он вошёл внутрь, дверь за ним захлопнулась, и перед ним загорелась красивая надпись:
«Будьте внимательны, особенно дамы. Сейчас будет произведена дезинфекция вашей одежды».
«Особенно дамы?». Саблин не понял, почему тут дамам нужно быть особенно внимательными.
Потом прозвучал приятный сигнал. И… и вдруг заработали где-то за стенами большие и мощные нагнетатели. На него тотчас обрушилась воздушная волна такой силы, что с его лица чуть не сорвало респиратор, пришлось рукой придержать, а его КХЗ раздулся и затрепыхался на нём. Правда, это длилось всего несколько секунд, а потом воздушный напор резко ослаб. И перед ним вспыхнула надпись:
«Приносим извинения за доставленные неудобства. Теперь можно снять респираторы».
После чего открылась вторая дверь.
«Ты глянь, как у них тут всё устроено, — входя в магазин, удивлялся прапорщик. — Видно, к пыльце люди здесь относятся серьёзно».
Впрочем, это его, отца заражённого ребёнка, даже радовало. Ведь они с Настей так и не смогли понять, когда и при каких обстоятельствах заразилась их единственная дочь.
Помещение магазина было красивое. Просторное… И, конечно же, кондиционируемое. После целого дня, проведённого в лодке, в костюме химзащиты, на страшной летней жаре, тут ему показалось даже немного… прохладно.
Ряды вешалок и полок с красивой, яркой и красочной одеждой его тоже удивили. Хотя цвета показались ему кричащими, а количество фасонов — чрезмерным. У них, в Болотной, тоже был магазин одежды, но там не было ничего красного, там была одежда, которая нравилась Акиму, всё спокойных серых или зелёных цветов. А тут аж в глазах рябит. На отдельном столе… Весь стол — необычное женское бельё… Его жена такого не носит, даже у Юнь, и то поскромнее; прапорщик, как понял это, так побыстрее отвернулся. Даже разглядывать это всё при посторонних казалось ему неприличным. А посторонние тут были. Вернее, была одна…
Продавщица. На взгляд прапорщика… необычная. Она была худой и высокой. Ростом едва ли не с него. Темноволоса. Волосы собраны в пучок, как у Юнь, видно, мода сейчас у женщин такая. Чуть лопоуха и глазаста, в общем, если бы не её худоба, с некоторой натяжкой её можно было бы назвать красивой. Брюки она носила уж очень облегающие, да и майку на лямках такую же, а под майкой ничего не было. Всё, так сказать, наружу.
В таком виде никто из женщин в станице Болотной на людях появиться не решился бы, даже распутные девки, что промышляли в чайной и в офицерской гостинице, и те выглядели поприличнее. Таких можно было встретить только в доме Савченко. Девица была молодой, она очень невежливо и даже высокомерно рассматривала Акима, и её взгляд выражал простой вопрос: а этот как сюда попал? И при этом девица, стоя за прилавком, не спеша ела апельсин, что ли…
«Нет, эта не может быть Еленой Мурашкиной. Это девчонка какая-то, притом наглая. Но трескает апельсины, а их попробуй укупи ещё. Видно, богатая… Может, и она».
Он ещё раз оглядел помещение и, убедившись, что больше в магазине никого нет, подошёл к ней и произнёс — толком не зная, как с ней разговаривать, — официально:
— Здравия желаю.
— Ну привет, казачок, — лениво ответила девица и отправила в рот очередную дольку апельсина.
Глава 21–22
«Нет, это точно не Елена».
— Мне бы Елену повидать, — произносит он, стараясь не смотреть на майку девицы: вдруг обидится ещё.
— Я Елена, — тут девица вдруг стала серьёзной, перестала жевать апельсин. — А ты кто?
Эта её невежливая манера общаться с незнакомым человеком немного покоробила Акима. Нет, он не мог поверить, что это та самая женщина, к которой его послал Савченко, уж больно она была молодой и наглой, и… несерьёзной какой-то, и поэтому он уточнил:
— Мурашкина?
— Да, — сразу подтвердила она. И снова спросила. — А зачем я тебе?
И тут Аким не сразу сообразил, как сформулировать то, что ему от неё нужно:
— Я это… Приехал забрать у вас кое-что… Из Болотной…
И тут девица удивляет его в очередной раз: из кармана узких брюк она достаёт настоящий армейский коммуникатор. Такие полагались лишь военнообязанным, ни одна из казацких жён в Болотной личного средства связи не имела. Их же не могли неожиданно вызвать в полк. Зачем им персональные телефоны? А у этой полуголой девушки он был.