- Ладно, - наконец соглашается Аким. – Смотри мать не разбуди, а то ещё с нею поговорить придётся.
Юрка кивает: не разбужу, и сразу исчезает на кухне.
***
На пристанях людно, люди приходят из болота с добычей, многие казаки собрались под большим фонарём, у скупки, продают стекляшку и другую рыбу, там есть тент с вытяжкой, и под него почти не попадает пыльца и мошка. Там можно снять перчатки и покурить спокойно, выпить чаю из фляжки или ещё чего. Аким, остановив квадроцикл, взвалил снасти на плечо и прежде, чем пойти к лодке, зашёл под тент поздороваться с рыбаками.
- Ты никак за улиткой, Аким? – интересуются те.
- Да, пойду погляжу, - нейтрально отвечает прапорщик. – Может, поставлю пару верешей.
У людей к нему много вопросов, и по рыбалке, и других, но он под фонарём не задерживается – дескать, тяжело снасти держать – уходит, не хочет, чтобы у него спрашивали про лодку. А то начнётся: что у тебя с лодкой? А где? А кто? А как? А то, что на его некогда лучшую лодку в станице – ну, из недорогих – уже все сходили посмотреть, в этом Саблин не сомневался. И что у всех появились вопросы на этот счёт, в этом тоже. Вася с Денисом, конечно, уже всем, что могли, рассказали, но ведь люди в станице как устроены… Им завсегда мало того, что рассказывают добровольно и охотно, им надо, чтобы ещё что-то им сказали. Поверх уже сказанного. А Акиму тут лясы точить было некогда. А честно говоря, и не хотелось. Тем более сейчас, когда у него было важное дело, за которым он сегодня в болото и отправится.
Он вышел сразу: аккуратно сложил снасти в лодку и, не дожидаясь, пока его окликнет кто с берега, завёл мотор и включил фонари на носу и корме, оттолкнулся от мостушки и пошёл на средних оборотах в большую протоку, что вела от пристаней на север. Был он настороже, по своей обыденной привычке положив ружьё под правую руку, на правое колено, стволом в дно лодки. Левая рука, как всегда, на руле. Отойдя от станицы, увидал яркий фонарь. То была лодка, что шла навстречу. Только разминувшись с той лодкой, он свернул из протоки на запад к своему берегу, к своему дому. Отойдя от протоки где-то на километр, Аким выключил мотор, а потом и фонари, и сам затих в остановившейся лодке. И стало тихо, только облака мошки гудят, такие плотные, чёрные, что даже в лунном свете они видны. Мошка гудит, гул у неё низкий, монотонный и нескончаемый, она так собирается вокруг человека, пытается пролезть под КХЗ, чувствуя запах пищи. И ведь залезет – только дай ей шанс. Но человек, что живёт на болоте всю жизнь, таких шансов ей не даст. Аким постоял, смахивая мошек с очков, подождал немного, послушал: нет, только мошка гудит, да жаба где-то недалеко чавкает, как заведённая, потребляя эту самую мошку в товарных количествах. Ну разве что крупный ёрш разок всплеснул рядом с лодкой. Больше ничего слышно не было. И тогда он завёл мотор и, не включая фонарей, благо луна давала немного света, на самых малых и самых тихих оборотах пошёл потихонечку вперёд мимо стен чёрного рогоза.
Отойдя от протоки и мостушек подальше, к прибрежному мелководью, в тину, где и днём-то никого не встретить, он решил уже включить фонари. И сразу прибавил газа. Иначе по тине на малых оборотах пришлось бы тащиться до места полчаса, не меньше.
Он нашёл обломки поросшего зеленью бетона и, подойдя к ним, остановил лодку, но мотора не заглушил – фонари работали от генератора. Вылез на обломки.
Ящики были на месте. В том, что их никто не найдёт, прапорщик и не сомневался. Он, обсыпаясь с головы до ног пыльцой с кустов, вытащил их на сухое – относительно – место. Поставил, потом подошёл и перенаправил носовой фонарь на берег таким образом, чтобы как раз светил на ящики. И уже после этого присел возле них и, воткнув лопатку в грунт, стал отпирать их.
Глава 16
Нет, они были не заперты, просто не сразу поддались перемазанные илом защёлки, но и с ними Аким справился. Он откинул крышку первого ящика и вытащил из него пластиковую коробку. Небольшую, но увесистую, крепкую. Килограмма полтора, может быть. Саблин открыл и её. Открыл и повернул к свету. Признаться, прапорщик был немного удивлён, а может даже, и разочарован: что это за ерунда такая?
В коробке лежало что-то серо-металлическое, бесформенное. Ему даже пришлось взять это в руки и повертеть в лучах носового прожектора. Это было похоже на… металлическую ткань из мелких частичек. Честно говоря, он и сам не представлял, что собирался тут увидеть… Но не это же… Аким вертит в руках этот кусочек материи площадью сантиметров двадцать на пятнадцать и толщиной в полсантиметра и ничего удивительного в нём не видит. Просто какой-то серый металл. И вдруг… в одно мгновение… в одно неотразимое движение… этот самый лоскут металла молниеносно обвивается вокруг его запястья.
Сам! Сам! Как будто это была живая материя… Она обвивается и начинает сжиматься на запястье, плотно прилегая, словно прилипая к ткани его КХЗ.
«Ага, ясно… Вот что стучало в ящике!».
И теперь это крепко обвилось вокруг его руки. Любой человек в этой ситуации повёл бы себя так же, как Саблин: он сразу схватил краешек металлической материи и попытался оторвать её, но… оторвал лишь часть, кусок сантиметра в три. Причём отрывался этот кусочек весьма легко…
- Зараза, а?! – бубнит себе в респиратор прапорщик. – Ну надо же… Испортил товар.
Этого как раз ему ещё не хватало.
Он, конечно, расстраивается и вертит в пальцах этот самый оторванный кусочек… А кусочек, это было Акиму хорошо видно, весь извивается в его пальцах, качается из стороны в сторону, словно страдает от разрыва с большей частью… Или, может, ищет её? И тогда Саблин интуитивно, а может и машинально, приложил оторванный кусок обратно… и… и маленькая часть ткани тут же прилипла к главной части, да так ровно и чётко прилегла… без шва, без стыка.
Теперь металлическая ткань снова была целой… Целой и невредимой.
«Фу, слава тебе Господи!».
Саблин, теперь уже аккуратно, отрывает ткань от своей руки и, глядя, как та извивается, выгибается и пытается хоть как-то обернуться вокруг его пальцев, хоть как-то «схватиться» за них, кладёт её в коробку и закрывает ту.
- Ну… Ну, с этим теперь понятно, - тихо бубнит он себе под нос, возвращая коробку в ящик, запирая его и проверяя замки. Понятно? Да нет, конечно, ничего понятного в ящике для него не было. Живая металлическая ткань… Конечно же, видел он такое чудо впервые.
Честно говоря, вытаскивать второй ящик из грязи ему уже не очень хотелось. Новых ощущений и от первого хватило. Но Аким был не из тех людей, что останавливаются на половине пути.
«Раз уж приехал…».
Он отчищает второй ящик от тины и начинает вытягивать его на относительно твёрдый грунт. Втаскивает его под луч фонаря. Этот ящичек заметно тяжелее предыдущего. Аким перчаткой счищает грязь с замков, отпирает их и откидывает крышку.
Теперь ему стало ясно, почему второй ящик тяжелее первого. Во втором были две большие тубы, прозрачные колбы с какой-то жидкостью, литров на пять каждая. Ему пришлось взять одну из колб и вытащить её на свет. Она была тяжёлой, стекло толстое, сверху запечатанная, кажется, намертво металлическая крышка. А внутри мутная жидкость, серовато-зелёная. Банка казалась почти пустой. Почти. Ведь в жидкости что-то плавало. Сначала он подумал, что это толстая нитка, вернее провод какой-то… с чем-то округлым на конце, с каким-то шариком… Он поднимает банку повыше и глядит в неё на просвет.
Так это… глаз. Да. Ну конечно… глаз. Но Акиму показалось, что он будет побольше, чем у человека… А то, что принял сначала за нитку… Это был почти чёрный нерв, что, разветвляясь, опутывал глазное дно. А на другом конце нерва светлел бесформенный кусок какой-то плоти. Глаз – нерв – кусок тканей, судя по всему, тканей мозга.
- Так, - он кладёт банку в ящик и берёт вторую.
Ну, эта банка в отличие от первой не показалась ему пустой, тут почти половину всего пространства занимала… огромная рука. Настоящая, человеческая, с пятью пальцами, с ногтями… Вот только была она очень большой. У Саблина и у самого была ручища что надо. Как раз для того, кто всю жизнь тяжко трудится. То есть крупная рука настоящего солдата и рыбака. А тут такая лапа… На треть больше, чем у Акима. Она была отрезана чуть выше локтя. Саблин приглядывается… Нет. Не отрезана – отрублена, или даже отпилена… Он видит белые кости, торчащие из тканей. И они просто обломаны. А ещё из среза руки тянется множество волокон. Длина их пять-семь сантиметров. Как будто какие-то светлые волосы.
И ему показалось, что эти волоски… они колышутся… осмысленно, что ли, как живые… Саблин, чтобы проверить это своё наблюдение, взбалтывает банку… И чуть не роняет…
Рука, расслабленная только что, мёртвая рука, вдруг сжала пальцы в кулак, сжала с силой, тут же разжала и снова сжала, а кулак ещё согнулся в кисти, потом разогнулся, согнулся опять, после чего вся рука дёрнулась, да так сильно, что растерявшийся прапорщик едва не выронил банку. В последний момент успел перехватить её поудобнее.
- Ядрёный ёрш!
Он тут же стал укладывать сосуд в ящик.
«Стучала-то в ящике не железка. Ручища стучала».
Потом он начал ставить ящики на место, в тайник, притопил их в воде, снова нагрёб на них ила и водорослей. Сделал всё красиво. После отмыл себя от грязи и потихонечку, задним ходом, стал отходить от бетонных развалин.
Здесь, у берега, места были пустые, рыбы и улиток мало, но ведь тут и не рыбачил никто, не собирал улитку. Аким знал пару мест, пару плешей, где улитка водилась, туда он и поставил ловушки на неё, и уже потом пошёл на восток к мостушкам.
Там уже пришлось ему постоять с односельчанами, покурить. И это вызвало у тех интерес, стали они спрашивать Саблина про рыбалку, и он отвечал им по делу, но коротко, но нашлись и такие, что интересовались его рейдом и побитой лодкой, вот тут уже Саблин ничего не говорил, отнекивался да отшучивался, а потом, сославшись на поздний час и близившийся заряд, попрощался с казаками, сказав, что пора домой. Вот только домой он не поехал. Было у него ещё одно дело. Время шло к десяти и уже, наверное, на Покровах, улице, где жили всякие важные станичные люди, в доме девять ждал его заведующий отделением регенерации. Для продолжения разговора. Покрова – хорошая улица, до неё он добрался как раз с первыми порывами ветра. Только что стемнело, но народ электричества здесь не жалеет. Посему на улице светло – у каждого дома хороший фонарь. Аким доехал до второго дома от выезда. Выезд из станицы, вот-вот дорога большая, дальше степь, пылищи тут должно быть много, пауки здесь должны попадаться, и клещи, но люди на Покровах селятся богатые. У