Если он пойдёт к старосте да расскажет, что его дом обыскали, так Анисим Николаевич обязательно устроит разбирательство. Он этого так не оставит. Всё про эту Нелли выяснит, ну и Юрке влетит, конечно. Но нет, точно нет, этих разбирательств прапорщику совсем не нужно, но знать, зачем эта шалавёнка его дом обыскивала, а денег при том не взяла, ему, конечно, хотелось бы.
Ролики массажного кресла так хорошо проминают спину, он просто каждый мускул свой чувствует. Это от укола… Или от мази. Саблин косится на Розалию, что сидит рядом с ним. И ему кажется, что она…
«Нет, она не имеет отношения к этому обыску. Хотя чёрт его знает!».
А она, поймав его взгляд, улыбается и говорит:
- Так как насчёт нашего разговора?
- Какого разговора? – уточняет Саблин. – У нас с вами столько их было… Я с женой меньше разговариваю.
- Ну, я просила вас взять меня с собой. Помните?
- А-а… - вспоминает он. – А я просил вас найти себе броню. Вы уже нашли?
- Я врач, – говорит она. – Я здесь работаю физиотерапевтом, потому что вакансий других не было. Моя специальность – хирургия.
- Врач – это да, это хорошо, но мне в рейд радист нужен, – отвечает ей прапорщик. – Радист со мной идти отказался.
- Я имею навыки обращения с рацией, - сразу заявляет Пивоварова. – Я младший лейтенант запаса, я прошла курсы младших офицеров, я знаю, как работать с рацией.
«Знает, как работать с рацией?». Он едва сдерживается, чтобы не усмехнуться.
- О как…? А навыки работы с РЭБом имеете?
Тут Пивоварова ему уже не отвечает. На этом их разговор и заканчивается. Женщина, кажется, обижается на него. Но Саблину всё равно, не нужна она ему в болоте. Случись что… да даже и без этого, даже если ничего не случится, женщина в болоте – большая обуза. Тем более что ему нужен был не только радист, ему нужен был болотный человек, рыбарь. Такой, как Денис Калмыков.
«Жаль, конечно, что Вася отказался».
Потом он, когда уже оделся, передал список необходимого Розалии. А она, взглянув на список, произнесла чуть прохладно, видно, всё ещё дулась на прапорщика за отказ:
- Подъезжайте к дому Олега к одиннадцати. Я всё подготовлю, – и спросила: - Как себя чувствуете?
- Хорошо, - ответил он коротко.
- Если завтра утром не уедете, то приходите, я ещё вам поясницу перед дорогой проработаю.
***
И вправду он почувствовал себя после процедур лучше. Вот так живёшь и не знаешь, какую тяжесть таскаешь на плечах, а тут раз – и вдруг легко стало, а шеи так и вовсе не чувствуешь. Но это всё не успокаивало прапорщика. Никак не мог Аким угомониться, очень уж ему хотелось знать, кто послал девицу Нелли к нему в дом. И пошёл он… в чайную.
А там как раз уборка утренняя шла, но он вошёл в тамбур, отряхнул сапоги и стал снимать пыльник.
- Закрыта, закрыта… - чуть коверкая слова, говорила ему новенькая, молоденькая и тонконогая официантка. Она выбежала к нему и была явно недовольна. – Пыльник не снимай… Рано пришёл…
- Я к хозяйке, – ответил ей Саблин нехотя, сказал, чтобы официантка отстала от него. И после, повесив пыльник, прошёл под взглядами официанток через зал и стал подниматься по лестнице.
Хозяйка заведения занималась делами, орала на одну из своих работниц, обещала за что-то погнать её, причём выгнать, не выплатив зарплаты. Девка, вся в слезах, просила прощения. Каялась. А ещё в кабинете был тот самый неприятный парень, которого Саблин недолюбливал. Саблин знал, что он помогает Юнь с деньгами, обменивает их, отвозит в Преображенскую в банк и решает все вопросы с поставками всякого такого, чего в Болотной было не найти. Молодой, не казацкого вида, человек с причёской и в защитных очках, даже в помещении, да ещё и одевавшийся как городской. Разве такой мог понравиться боевому офицеру? В станице парень не жил, но бывал у Юнь часто. Теперь же он сидел на стуле с бумагами в руках и смотрел, как хозяйка отчитывает работницу. Увидав Акима в дверях, он поглядел на него поверх очков с удивлением: дядя, а тебе чего тут нужно?
Но Юнь тут же прекратила ругать подчинённую и сказала ей довольно зло:
- Ещё раз – и вылетишь… Иди работай.
Парень тоже встал, видно, всё понял и пошёл к выходу. А едва за ним закрылась дверь, как Юнь шагнула к прапорщику и обняла его.
- Всё жду, жду, когда ты придёшь…
- А этот, - Аким тоже её обнимает, – чего он у тебя сидит тут всё время?
- Не всё время, а только когда приезжает, - уточняет хозяйка заведения. Потом она отрывается от него и быстро идёт к двери, закрывает её на замок. И поясняет: – Соскучилась. Ты хоть иногда заходи, хоть просто посидеть с казаками, чтобы я тебя видеть могла.
Эта женщина сама себе хозяйка, сама тащит на себе своё заведение, крепко держит в кулачке полтора десятка подчинённых, твёрдая, колючая, а иногда и попросту злая, бывает и вот такой… мягкой и доброй. Она усаживает Акима на стул и сама садится ему на колени, целует его в губы и потом говорит:
- Не знаю, откуда… но я почему-то знала, что ты придёшь сегодня.
Близость красивой женщины, конечно, будоражит его кровь; пришёл он вообще-то по делу, ну раз уж Юнь в таком настроении. Саблин расстёгивает ей пуговицу на брюках, это срабатывает, словно сигнал: женщина встаёт с его колен и скидывает туфли, дальше сама расстёгивает себе брюки и быстро снимает их вместе с бельём… бросает на соседний стул. И вот она снизу уже голая, он видит её густые волосы внизу живота, а она ещё и поднимает гимнастёрку, заголяя свои небольшие груди правильной формы. И потом садится на него сверху, обхватывает голову и целует, целует… А перестав целовать, шепчет ему:
- Саблин, я тебя уже неделю жду… Отымей меня…
Её небольшой кабинет, она почти голая – почти голая, но при этом сохраняющая свою безупречную причёску. Сидящая на его коленях сверху… В виде, в её поведении, в этих её неприличных словах есть что-то такое… что-то неприличное или даже развратное, что-то такое, чего себе никогда не позволяет его жена. Может, это всегда и привлекало Саблина к этой яркой женщине.
***
Юнь довольна. Он это знает… Во-первых, она не торопится одеваться, так и сидит без брюк, во-вторых, ластится к нему… Думает о продолжении? Потом забирает у него сигарету. В общем она мало курит, а тут стала делать большие затяжки. И это не её тонкие дамские сигаретки, она затягивается его лютым, продирающим табаком. Самое время сказать ей.
- Я в рейд ухожу, - произносит он, выпивая воды из красивого графина с её стола. – На пару недель.
Юнь меняется сразу. Лицо строгое. Молча отдаёт ему сигарету, встаёт и берёт свои брюки, вылавливает из них трусики и, прежде чем надеть их, спрашивает:
- Так это ты попрощаться заходил? Чтобы вспоминала? – она хотела надеть трусики, но он поймал её, подтянул к себе, крепко взял её за попу и сказал:
- Деньжат заработаю, в Преображенскую съездим.
Конечно, она сразу становится мягче. Глядит на него и начинает улыбаться, видно, вспомнила их последнюю поездку. И лишь после этого говорит:
- Съездим. Купить нужно кое-чего…
А Аким садится на стул и спрашивает:
- Слушай, а та девица-то, как она, что с ней?
- Какая? – не сразу понимает Юнь; она уже надела трусики и надевает брюки.
- Ну, помнишь Лену Мурашкину, она говорила, что привезет тебе свою родственницу, чтобы ты её пристроила на работу.
- А, Марина… - вспомнила хозяйка заведения.
- А её Марина звали? – уточняет Саблин.
- Ну, назвалась Мариной Ивановой, да и Лена её Мариной звала, когда привезла. Но я документы-то не смотрела. Бог знает, как там её на самом деле звали.
«Звали?».
- Так она, что, ушла от тебя? – спрашивает Аким.
- Ушла, - говорит Юнь; она достаёт зеркало и начинает подправлять помаду на губах. – Один день отработала и забрала вещички. Сказала, что у меня ей работать тяжело. Я её останавливать не стала. Рассчитала.
- А куда же она подалась? Уехала?
- Понятия не имею; я Лене позвонила, сказала, как обстоят дела, - красавица закончила с губами и достала краску для глаз. – А Лена сказала: ну, и Бог с ней, надоела ей эта Марина, пусть сама живёт как знает. И всё.
- И всё, - повторил Саблин. – Слушай, а какая она была из себя?
Юнь перестала краситься, с интересом смотрит на него поверх зеркала.
- А чего ты спрашиваешь? С чего такой интерес к этой малолетке?
Аким качает головой и тушит окурок в пепельнице.
- Понимаешь, одна медсестра, из приезжих, с моим старшим любовь закрутила… Поступила в госпиталь неделю назад. И сбежала. Парень теперь в печали.
Юнь продолжает смотреть на своего мужчину, и теперь смотрит уже с удивлением:
- И, что, ты думаешь – это… она же?
- Да не знаю я, - отвечает Аким. – Юра сказал, что она вся из себя красота неописуемая.
Юнь снова начинает красить глаза.
- Ну, тут у неё не отнять. Красотка. Шалава ещё та… Комбинезон на два размера меньше носит, на заднице он едва по шву не расходится, лобок на обозрении, лифчик не носит, сиськи большие, в общем, всё напоказ.
- Чёрная она? – опять уточняет Аким.
- Черная, глаза карие, кожа как карамель… Конфетка, да и только.
Саблин не знал, что значит «кожа как карамель». Но общая картина для него вырисовывалась. Правда, у Юнь она была Марина Иванова, в госпитале – Нелли с какой-то замысловатой фамилией. Но это сути не меняло.
«Могла, могла девчушка Юрку окрутить, чтобы в дом попасть, а там и обыскать дом, пока он спит. И в госпиталь из-за Юрки пошла. Ушлая какая!».
- Аким, - оторвала его от размышлений женщина.
- Что?
- А Юра твой, что, расстраивается?
- Ну а то… - подтверждает Саблин. – Первый раз его таким видел.
- Любовь, - смеётся Юнь. – В их возрасте это так больно. По себе помню, как страдала. Аким, а ты-то страдал?
- Не помню, - отвечает Саблин.
- Ну скажи честно, - настаивает Юнь.
- Так я и говорю честно. Не помню я, не до страданий мне было. То промыслы, то рыбалка… Помню, Настю увидал, думаю: вот какой зад красивый у этой вот, – он достаёт новую сигарету. – Она такая вся ладная была. Крепенькая, как улитка.