«Глухой» фармацевт, как сообщили от Кости Решетняка, вернувшись, из дома не выходил до двух часов дня. А потом направился по Херсонской улице на Слободку. Недалеко от девятой Слободской он встретился с Гренадером. Не останавливаясь, что-то сказал ей и двинулся дальше к станции Водопой. Там потолкался среди пассажиров, ожидавших поезда на Херсон, и в четыре часа, очевидно, убедившись, что слежки нет, пошел на хутор. Костя Решетняк — за ним.
Через час после встречи с «глухим» фармацевтом вышла Гренадер, тоже подалась к хутору Водопой. Часто останавливалась, проверяла, не следят ли. Ее на далеком расстоянии сопровождала Валя и сотрудник из отдела Каминского.
Матвей в то утро отправился на Варваровский мост. Было часов восемь, когда он заметил Угрюмого. Тот сидел на первой из четырех армейских фур, съехавших на понтоны, рядом с возницей — красноармейцем. Судя по грохоту на булыжной мостовой, фуры были пусты. За ними поодаль шел сотрудник из отдела Каминского. За обозом двинулся и Матвей.
Телеги протащились через весь город к юго-западной окраине, где находились артиллерийские склады.
Еще не зная всего происходящего, той активности, которую проявили заподозренные в заговоре люди, Бойченко заволновался. Конечно, Угрюмому, как снабженцу, положено было на артскладах получать боеприпасы. Но коль уж он, подозреваемый по кличке Угрюмый, связан с белым подпольем, то каждый его шаг, каждое его действие могут носить двоякий характер: в одном случае агент маскируется под армейца, а в другом он может невольно выполнять правильное и нужное распоряжение, даже во вред себе, представителю штаба белой армии. Таково уж его положение. Это-то не очень приятное состояние Матвей знал по себе еще со времени пребывания и в логове Махно, и в штаб-квартире анархистов-набатовцев в Елизаветграде.
Фуры остановились у ворот перед загородкой из колючей проволоки, которой были обнесены артиллерийские склады. Угрюмый соскочил с подводы и через проходную двинулся на территорию. Но повозки еще некоторое время стояли за воротами. Видимо, Угрюмому оформляли документы. Лишь минут через пять он в сопровождении начальника в английском френче подошел к часовому, которому было дано распоряжение пропустить повозки на склад.
Часа полтора пробыли повозки на складах. Матвей успел умыться на берегу лимана, к которому одной стороной примыкала складская территория, и позавтракать ломтем хлева, щедро посыпанного солью. Миновав складские ворота, в которых часовой достаточно придирчиво проверил документы и поклажу, обоз двинулся в обратный путь к Верваровокому мосту. Там, подав условный сигнал сотруднику из отдела Каминского, Матвей поспешил к Горожанину.
Валерий Михайлович не торопил Бойченко с докладом, но Матвей был достаточно опытен, чтобы не заметить некоторую обеспокоенность своего начальника.
— Сегодня с раннего утра все наши «подопечные» куда-то ходят, мельком встречаются… Это уже не подозрительно, а симптоматично. Что-то сегодня произойдет…
— А мы ушами хлопаем… — не сдержался Бойченко, но тут же пожалел о словах, сорвавшихся с языка. — Извините, товарищ Горожанин.
— Почему же… То, что вы сказали, думают и будут думать тысячи людей. И совсем не глупых. Кстати, то, что я скажу вам — фактически повторяю себе, может быть, в сотый раз: если даже все сочувствующие Советской власти будут помогать нам, мы окажемся не в состоянии знать все замыслы врага. Не говоря о том, чтобы предупредить все их действия.
— Тогда какой смысл…
Горожанин положил руку на плечо Матвея:
— По какой-то части данных можно разгадать замысел врага, хотя бы частный. По ряду действий — предположить общий план. Мы должны дорожить каждой крупицей сведений и тогда, зная заранее хотя бы общее направление их цели, сможем знать о враге все. Сейчас мы не знаем дня, часа, сигнала выступления, но то, что оно готовится, нам известно. По активизации вражеских агентов мы предполагаем выступление — не сегодня, завтра. Трудно сказать, где, но если основные их агенты в городе, значит первое, сигнальное — здесь. В чем оно состоит — пока не знаем…
— Вот видите, Валерий Михайлович…
— Если бы, — улыбнулся Горожанин, — начальник белой контрразведки полковник Астраханцев или тот полковник Олег, который представляет здесь штаб Врангеля, оказались у нас в ЧК…
— Они трусы, они выболтали бы все!
— Нет, они не трусы.
— Они не понимают движения истории! — воскликнул Матвей.
— Это их беда, но не вина. И вы будете чувствовать себя счастливым, когда хотя бы одному из своих заклятых врагов сможете объяснить это без угрозы, без пистолета.
— Им объяснить?..
— И дальше, — продолжил рассуждения Горожанин, будто не расслышав реплики Бойченко, — если враги, вот эти заговорщики у нас «под стеклом», то мы обезвредим их в самом начале выступления. Значит, сорвем весь замысел врага целиком по всему югу Украины и Таврии…
— Но когда? Враг-то тоже действует!
Горожанин рассмеялся:
— А как же ваше знание законов движения истории? А? Враг наш слеп там, где зрячи мы. Вот это, дорогой, надо зарубить на носу. Пожалуй, у всех народов есть пословица: кого хочет наказать бог, у того он отнимает разум.
— Бога нет, — рассмеялся Матвей и хотел пошутить на этот счет, но под окном послышался четкий шаг военного подразделения.
— Вот видите, Матвей! — сказал обрадовавшийся Горожанин. — И спасибо вам, что заняли у меня четверть часа, очень тревожные для меня четверть часа. Я уже думал, что заговорщики выступят раньше, чем в Николаев подойдет с севера этот ЧОНовский батальон. Ваш пост, Матвей, снова на Варваровоком мосту. Будьте особо внимательны к Угрюмому.
К воротам артсклада снова подъехали две подводы Угрюмого, и повторилась та же процедура с пропусками, только на этот раз более шумная. Судя по громким разговорам, Угрюмому выдали не шрапнельные, а бризантные снаряды, и их надо поменять. Наконец фуры окрылись меж насыпными валами подземных окладов. Пустырь с этими валами, похожими на овощехранилища в богатых экономиях, казался безлюдным, скучным и глухим.
Часа в четыре дня к губчека нестройными рядами подошла группа мобилизованных коммунистов и комсомольцев. Их встретил Горожанин и предложил пройти в угловое одноэтажное здание, где находилась столовая. Окнами она выходила на юг и на запад. Солнце палило вовсю, и ставни были прикрыты. Пришедшие расселись в полутьме на деревянных скамьях за длинными столами. Горожанин собирался провести с мобилизованными инструктивное совещание к предстоящей операции.
Вдруг рядом на улице загрохотал гром, и тут же стих, потом рванул снова. Ударная волна сорвала ставни, и на пол посыпались осколки выбитых стекол. Помещение сразу осветило, но через мгновение стало темно, как будто солнце скрылось за тучами.
— Без паники! — приказал Горожанин. Он подскочил к окну, выглянул. — Похоже, это рвутся артсклады. Взрывы в той стороне, — и показал рукой на запад. — Товарищ Каминский, прикажите скорее пролетку. Всем организованным порядком за мной. Батальону ЧОН и нашему батальону — к артскладам. Вы, товарищ Каминский, обеспечьте порядок здесь. С вами остается часть чекистского батальона. Будут звонить Касьяненко или комсомольцы, пусть каждый выполняет порученное задание. Это основное.
Пролетка оказалась под окном, и, выскочив в проем, Горожанин помчался на юго-запад. По всем улицам бежали к артскладам рабочие, красноармейцы, мальчишки. Толпа теснилась к тротуарам, когда раздавались колокола пожарных команд. Вороные кони пожарников завода «Наваль», порта и городской команды то и дело обгоняли пролетку Горожанина. Взрывы с небольшими промежутками слышались на протяжении всего пути. Ближе к артскладам стали видны столбы черного дыма и вспышки очередных взрывов.
Территорию складов уже оцепили бойцы, но лавину горожан нельзя было сдержать. Люди в штатском и военные подбегали к горевшему складу, бросались в огонь, вытаскивали из склада тяжелые ящики, относили в сторону, складывали штабелями, накрывали громадными брезентами. Тем временем пожарники беспрерывно поливали брезенты из брандспойтов.
Ударная волна взрыва сбила Матвея с ног. Едва очнувшись, он увидел, что Угрюмый на первой из двух фур выехал из артсклада, а затем, бросив повозки, побежал обратно к проходной. Матвей бросился за ним, но его остановил часовой. Бойченко показал ему красную книжечку губчека. Поблизости находился кто-то из командиров, и Матвея пропустили. Но Бойченко показалось, что когда его задержал часовой, Угрюмый на мгновение остановился и заметил, как он предъявил свое удостоверение.
Потом Угрюмый побежал прямо к складу номер семь, юркнул внутрь и вместе с другим бойцом потащил тяжелый ящик со снарядами, который они отнесли далеко от склада. Он распоряжался и показывал другим, куда складывать ящики, словно заранее знал, что делать. Матвей тоже включился в работу. Получилось так, что один ящик он вытаскивал вместе с Угрюмым. Одежда Угрюмого, лицо, руки были в грязи и копоти. По лбу и щекам его лился пот, перемешанный с грязью. Над их головами пролетали осколки рвавшихся снарядов и искры от горящего перекрытия.
— Ух, гады, — со злостью сказал Угрюмый, — какой подлец, мог это сделать? Держи, парень, руки поближе к себе — у поперечной планки. Не то ящик сорвется, ноги придавит.
Матвей глянул в его лицо и подумал: «Может быть, они ошибаются? Может, это вовсе не враг?» А Угрюмый, выбиваясь из сил, снова и снова бежал к складу спасать снаряды.
Вскоре в чаду дыма Матвей заметил Горожанина и подошел к нему.
— Валерий Михайлович, Угрюмый сзади меня. Все время таскает ящики, здорово это у него получается.
— Не обращайте внимания, товарищ Бойченко. Продолжайте свое дело. Главное, не упустить его именно сейчас.
Бойченко не упускал, лазил с Угрюмым в самое пекло пожара и взрывов.
Уже вечерело, когда взрывы и пожары на артскладах поутихли. Однако рабочие еще находились вблизи и уговорить их разойтись по домам было трудно.
От берега лимана к Горожанину подошли секретарь губкома партии, Буров и Каминский. Яша нес пару солдатских ботинок из сыромятной кожи и лист бумаги, на котором жирно, во весь лист была нарисована стрела.