нижегородской ярмарке; другой способ приобретения негласных сумм был не менее остроумен: металлы тонули в реках, а потом утопленники продавались купцам, и об этом знали казначей, приказчики и управляющий; другим же посторонним лицам знать не полагалось. Под залог земель брались из казны суммы, которые редко отсылались владельцам; они поступали в завод на закупку провианта или другие экономические надобности. Владельцы тратили в год сотни тысяч, но в заводе выходило в пять раз больше; владельцам посылались краткие отчеты, но запросов от них, что много выходит денег, никогда не было. В-четвертых, провианту закупалось в год тысяч на сто, а люди съедали только на тридцать; по отчетам значилось, что рабочим выдано платы тридцать тысяч, а рабочие говорили, что выдано в год не больше трех тысяч… и проч.
Как видит читатель, должность Переплетчикова была прибыльна; но ему хотелось другой должности, потому, во-первых, – много дела, во-вторых – в последнее время его службы ему пришлось получать выговоры от управляющего за беспечность, приказчик говорил ему в глаза, что он первый вор, а рабочие терпеть его не могли и сложили про него такую песню:
И да казначе-ет Переплетчиков
Объегорил всех начальников;
И вот скоро-де не барин наш,
А казначей злодей,
Сам сосветный лиходей,
Владеть заводом станет,
и т. д.
Поступил Переплетчиков караванным смотрителем, т. е. следовал с таракановскими металлами, которые сплавлялись в количестве до тридцати пяти барок. Жизнь хорошая: на пристанях ходи от барки к барке, распоряжайся, заставляй бурлаков песни петь и плясать, пей, ешь и спи, сколько хочешь. Но дело не в этом. В каждом караване каждый год разбивало барки от быстроты и каменистого дна реки, которая, несмотря на разливы, была мелка; случались эти оказии и с Переплетчиковым караваном, но редко, потому что он лоцманов под суд отдавал за то, что они по ночам слепли, т. е. не могли совладать с барками. Тонула одна или две барки, а он писал больше и делал так ловко, что утонувшие поступали в его пользу. Заводоуправление знало об этом и получало от него барыши. За хорошее усердие Переплетчикова сделали приказчиком. До него было два приказчика: один по распорядительной части, другой по хозяйственной; он же обе должности сосредоточил в себе. Приказчик – помощник управляющему. Управляющий хотел, приказчик исполнял. Но в большинстве случаев приказчик заправлял делами владельцев, потому что управляющий ничего не знал, и Переплетчиков водил его на помочах. К управляющему народ не допускался, управляющего народ видел редко; к приказчику мог являться всякий, он был как отец. У Переплетчикова были свои любимые мастера, нарядчики, штейгера, игравшие в свою очередь роль в заводе.
Здесь кстати пояснить три пункта, упомянутые при описании личности казначея.
В заводе был какой-нибудь купец, который закупал у крестьян муку и заключал с заводоуправлением условия. Мука принималась, но оказывалась не надлежащей доброты и была с песком. Если купец не хотел брать муку обратно, то ему не выдавали денег, и заводоуправление покупало муку у приказчика, казначея и смотрителя магазинов за дорогую цену, причем рабочим вследствие дороговизны выдавали половинное количество муки.
Таракановское заводоуправление вело торговлю лесом, строило из него барки и другие вещи, что в отчетах не показывалось; лесу было мало: рабочим его выдавали за деньги, т. е. нужно было подарить. Поэтому рабочие рубили его воровски, выжигали по 20 верст в год для того, что им дозволяли рубить пальник; пламя переходило в чужие леса, которые также рубили таракановцы; истреблялись межевые знаки, столбы; но виновных, как в этом случае, так и в пожарах, никого не находили. А вследствие истребления межевых столбов и знаков на них, те и другие заводоуправления хозяйничали по соседству друг у друга и для очистки совести заводили дела, которые почти никогда не оканчивались по дружбе управляющих и поверенных заводских…
Металлов выплавлялось в год обыкновенно больше показанного в отчетах. Половина поступала на приход, другая шла в пользу заводоуправления и рабочих, с которых не брали денег за гвозди, утюги, браковку, лом и т. н. вещи; однако рабочим за все количество металла выписывались в расход деньги на господский счет так хитро, что никакой бухгалтер не подкопался бы, потому что тут значились прогулы, наем крестьян втридорога и пр. В отчетах значились поправки зданий, покупка машин, – чего вовсе не было.
Комиссионер, поставлявший муку в таракановский завод, вдруг отказался поставлять ее. Муки было немного в магазинах, закупать негде, потому что время осеннее, да и в заводской конторе нет денег. Рабочим муки не дают, не дают денег за работу, а дают билеты на рубку леса для дров из самых дальних дач, где и рубить нечего, а потом хватают их за то, что они лишний воз нарубили. Народ голодает, волнуется, целый день не отходит от главной конторы; кабаки пусты, много больных…
Управляющий жил в городе: он дожидался разрешения от министерства о выдаче денег под залог одной дачи и в счет будущих металлов.
Заводское начальство беспокоится. Приказчик раздал рабочим свои деньги и сказал, что они должны винить управляющего за его безалаберность. Рабочие успокоились; но хлеб на рынке был дорог.
Издержали рабочие деньги – перестали работать.
Начальство молчит: «Мы сами два месяца по милости управляющего не получали ни жалованья, ни провианта».
Приехал к приказчику нарочный от поверенного из города с таким известием: «Карл Иваныч через день приедет сюда. Денег ему выдали тридцать тысяч».
– Тридцать тысяч вперед за четыре месяца! Да он с ума сошел! Нам нужно восемьдесят… – говорил приказчик и призвал к себе на совет казначея главной конторы.
– Я удивляюсь, отчего владельцы наняли в управляющие такого дурака, что нам и рабочим придется кору глодать; а ему все нипочем, потому он нахапал.
– Да еще как!.. Владельцы изнабазулились (избаловались): они думают, что только одни инженеры честные люди… Посмотри-ко в других заводах, где управляющие из крепостных, там всем рай-житье: все сыты и довольны. Вот бы тебя в управляющие…
– Однако я подверну исправнику такое дельцо, – ты только не говори.
– О!
– Мне наплевать: я купец.
– Счастливец! – Однако надо что-нибудь делать?
– Я хочу выйти.
– Полно, пожалуйста, прималындывать-то (представляться). Тебя никакой шайтан (черт) с этого места не стурит. Тебе заводоуправление сколько должно?
– Да тысяч двадцать семь.
– А мне три тысячи сто. Я думаю продать муки.
– Гм! плут!! Почем ты думаешь?
– По рублю.
– Возьми семь гривен, ведь мука-то ржаная, сам посуди. На что я, и то хочу продать по семи гривен… Безбожник!
– Если вы по семи, я согласен по шести.
– Я по пятидесяти пяти, потому что я имею в виду не одну тысячу кулей.
– У меня сотни; а у вас тьмы сотен… Я не могу меньше шестидесяти.
– Ну ладно, там увидим. Я доложу нашему дармоеду.
Через день приехал управляющий, явились к нему заводский исправник, приказчик и казначей, поздравили с приездом.
– Ну что, работают? – спросил управляющий приказчика.
– Да… Только хлеба нет, денег нет.
– Я привез! привез!! как вы смеете мне говорить дерзости? Я зачем ездил?
– А позвольте вас спросить, сколько вы привезли? – спросил храбро приказчик.
– Тридцать тысяч!
– А нужно восемьдесят.
– Что?!
– Вы имеете донесение.
– Очень нужно мне возиться со всяким хламом!.. Ну а вы что скажете: смирно у вас? – спросил управляющий исправника.
– Точно так-с.
– Главный начальник недоволен вами.
И управляющий быстро ушел из залы: значит, с вами, холуями, не хочу больше разговаривать.
– Дурак! – сказал приказчик.
– Тоже об мелочах толкует! – прибавил казначей.
– Попрекает горным членом, а я чем виноват? – говорил болезненно исправник.
В этот день управляющий вдруг изволил приказать заложить сани в одну лошадь и был очень взволнован. Когда ему доложили: лошадь готова-с, он спросил лакея:
– Ты кто такой?
– Клюшкин.
– Кто ты такой?
Лакей молчит.
– Ты чей?
– Чево изволите спрашивать?
– Свинья! – прошипел управляющий и вышел на улицу. Когда он сел в сани, кучер не трогался.
– Пошел!
– А лакея нету-ка.
– Не нужно! не разговаривать!! А ты, приятель, из каких?
– Чево?…
– Погодите, я уже доберусь до вас!!
– Куда, ваше сиятельство, ехать?
– Вези меня на фабрику, вези по всему заводу…
Кучер удивился: управляющий редко бывал на фабриках и вдруг прямо с приезда едет туда. Он подумал: «Верно, генерал (ревизор заводов от правительства) журовит (спешит) ехать сюда; верно, непорядки какие-нибудь пронюхал».
– Это что там? – указал управляющий на порядок Козье Болото.
– А это Козье Болото. Там живет все отпетый народ, все кержаки.
– Кто?
– Кержаки.
– А что это такое за кержаки?
– Они по старой вере все: двумя пальцами молятся.
– Ах, помню что-то, в корпусе слыхал. Вези к ним!
Подъехали к кузнечной фабрике. Заперта.
– Это что значит? – спросил управляющий кучера.
– Да провианту нету-ка в магазеях – и не робят.
Поехали в Козье Болото.
– Чей дом? – спросил управляющий кучера, указав на левый угольный дом, когда въехали на улицу.
– Не знаю.
Проехали мимо нескольких домов. Из окон глядят мужчины и женщины; ребята, никогда не видавшие управляющаго, бежали за санями. На улицу из задних домов то и дело выходили мужчины и стали у переулка, выходящаго из Козьего Болота к мосту.
Управляющий велел кучеру остановиться, вылез из саней, вошел во двор, потом полез по лесенке на крыльцо – ступеньки трещат. Он никогда не бывал в таких конурах. В сенях он заблудился. Вышла баба в рубахе, от нее пахло потом; в избе кричали ребята, ревел ребенок.