Блум взяла бумаги, посмотрела, как будто замерев. Потом вернула их Бергеру, резко развернулась и выбежала на улицу. Там она опустилась на колени рядом с маленькой терраской, и ее стошнило. Она засыпала рвоту снегом и вернулась в дом.
– Ты не должна ходить на лыжах в таком состоянии. Ты нужна мне совершенно здоровой.
– Дай сюда допрос, – потребовала Блум, бросив на него взгляд, мечущий громы и молнии.
Он отдал ей бумаги, она уселась на стул, включила настольную лампу и сразу принялась за чтение. Бергер взял вторую копию, попытался сосредоточиться, но ему не удалось, попытался еще раз, получилось получше. Ему открылся целый мир, мир, о котором он забыл на удивление много. Гостиница в Орсе, суета в быстро разрастающейся временной штаб-квартире полиции, прибытие дополнительных сотрудников, постоянные допросы все большего числа свидетелей. И комната отдыха, неожиданный покой. Он тогда увидел Дезире Росенквист как будто новыми глазами – новыми, да, но вряд ли лучшими – и переименовал ее в Ди. А потом они направились в странную вытянутую комнату и встретились взглядом с широко открытыми голубыми глазами Рейне Даниэльссона, которые, казалось, вбирали в себя целую вселенную.
Бергер читал, глубоко погружаясь в тепловатую воду воспоминаний, плавал в ней, изучал дно, заглядывал во все уголки и закутки и снова выныривал на поверхность. Где видел только пару других голубых глаз, но что скрыто за ними, он тоже не знал.
– Ну, – сказала Молли Блум, глядя на него. – Ты считаешь, вы хорошо выполнили свою работу?
– Такой же вопрос я задал потом Ди.
– Но этого нет в протоколе. Потому и спрашиваю.
– Едва ли, – признал Бергер. – Вяло, без энтузиазма, не раскручивая нити, которые по прошествии времени кажутся очевидными.
– Какие например?
– Почему его так взбудоражил вопрос о четырехлистном клевере? Почему он прекратил рисовать в тот самый день, когда похитили Хелену Граден?
– А меня больше заинтересовали некоторые другие его фразы, – сказала Блум, листая бумаги. – Вот: «Хотя никто не может меня ничему научить, они говорят, что я не могу ничему научиться».
– Ему постоянно твердили, что он не может ничему научиться. Но на меня он не произвел такого впечатления.
– Другая фраза еще интереснее. Ты спросил, рисует ли он вещи, которые видит на самом деле. И он ответил: «Я обычно притворяюсь, что я – это кто-то другой. Тогда я вижу намного больше».
– Гм, – хмыкнул Бергер и принялся перелистывать бумаги; найдя нужное место, сказал: – Да, действительно он так и сказал. Он видит больше, если притворяется кем-то еще. Но слово «притворяюсь»? Значит, он понимает, что это не по-настоящему.
– А ты обратил внимание на что-то другое? – спросила Блум, пристально глядя на Бергера.
– Да, там была еще одна фраза. У нас была его медицинская карта, Ди ссылалась на нее. Мы с тобой ведь не нашли медкарты Рейне Даниэльссона?
– Нет. Приют закрылся, документы неизвестно где, и, судя по всему, они не были оцифрованы. Если что и осталось, то наверняка пылится в подвале какого-нибудь учреждения в Фалуне.
– Я помню, что Ди говорила о диагнозе. Казалось, наибольшую гармонию с жизнью Рейне ощущал, сидя в тишине и покое и рисуя. Непохоже, что он имел что-то против матерей или женщин в целом. Ди рассуждала о психической нестабильности и о слабом осознании своего «я» в сочетании с сильной тревожностью, растерянностью и депрессией.
– Звучит, к сожалению, как весьма традиционный диагноз.
– Но было и еще кое-что, – задумчиво произнес Бергер. – «Ярко выраженная потребность угождать другим людям…»
– Тяжело истолковать. То есть он легко управляем?
– Да, непросто, – согласился Бергер. – Но все же типаж начинает проясняться. Большой и сильный, но лабильный и легко управляемый. Человек, которого можно использовать.
– Ты думаешь, что кто-то сидит за кулисами и командует? Что Рейне Даниэльссон – дистанционно управляемый убийца?
– Доминирование, – сказал Бергер.
– Мне кажется, я это уже слышала. Как-то раз ты допрашивал подозреваемую по имени Натали Фреден и высказал предположение, что она рабыня, которая подчиняется хозяину. Это что-то личное? Тебе это нравится?
– На сей раз я серьезно. Разве ты не видишь очертаний какой-то фигуры, Молли? Я вижу эти очертания, но не понимаю, что это за фигура. Вроде все совпадает, но в то же время не совпадает.
Блум пожала плечами и швырнула протокол на клавиатуру ноутбука.
– Извини, – сказала она. – Я не вижу ничего, кроме крайне неправдоподобного убийцы. Черт его знает, может, мы пошли совсем не по тому пути. Он находился в пансионате Линдсторп по той простой причине, что он болен психически. Видимо, настоящий убийца пересекся с ним где-то в глуши и прихватил с собой в подвал крошечную нитку от бинта.
– А автомобиль? – воскликнул Бергер. – Некогда бледно-желтый Volkswagen Caddy, который сейчас покрыт пленкой цвета Fjord Blue? Его угнали из дома Андерса Хедблума в Сорселе. И отвезли на нем Рейне Даниэльссона в Линдсторп. А царапину он получил в гараже Йессики Юнссон в Порьюсе.
– Я знаю, – простонала Блум. – Но я не понимаю…
– Не может быть, чтобы у совершенно чокнутого Рейне Даниэльссона были водительские права! – за-орал Бергер, вставая. – Чушь! Машину водит она.
– Она?
– Блондинка, которая высадила его в Линдсторпе. Это она, чтоб ее, мозг их преступлений, это она хозяйка, она все время в деле. Она присутствовала при убийстве Андерса в Сорселе, она высадила Рейне около пансионата и забрала его оттуда, когда он выписался, она отвезла его в Порьюс, была с ним там и убрала дом, уничтожив следы ДНК. Там в котельной их было двое, точно тебе говорю. Она скомандовала ему напасть в точно рассчитанное время. Установленная нами видеокамера упала, когда он захлопнул дверь подвала, взбежав по лестнице в маске и с Йессикой Юнссон на руках. А потом вышла она. И они убивали Йессику вместе, в извращенной форме. И нам надо искать не любовника из прошлого Йессики Юнссон, а какую-нибудь подругу из тех, с кем она когда-то общалась. Настолько близкую, что Йессика не захотела ее выдать.
– Или тогда уж любовницу, – сказала Блум, устремив взгляд в спускающиеся сумерки. – Это вполне возможно.
– Сладострастие как мотив убийства, но никаких следов спермы. Черт, все сходится.
Тут зазвонил их спутниковый телефон. Они оба уставились на него, как на внеземной объект. Потом Бергер схватил трубку:
– Ди, ты прочла протокол допроса? Ты забрала у Робертссона видеокассеты?
– К этому мы еще вернемся, – раздраженно сказала Ди. – Только что звонил Робин. Он получил очень странное сообщение. Из Сербии, это ж надо! Если бы речь шла о ЕС, все выяснилось бы быстрее.
– Я вообще не понимаю, о чем ты сейчас говоришь.
– О крови. Как только провели ее анализ, результаты разослали по всему миру, это происходит автоматически.
– Извини, но я по-прежнему совсем ничего не понимаю.
– Черт возьми, Сэм. Проснись уже! Кровь из Порьюса. Море крови.
– Кровь Йессики Юнссон?
– Нет! – взревела Ди. – И в этом все дело. Это не кровь Йессики Юнссон. И волосы на расческе в ванной были не ее. Никакая ДНК в этом адском доме не принадлежит Йессике Юнссон. Теперь ты понимаешь, о чем я?
Бергер онемел. Совершенно онемел. Он посмотрел на Блум. Она все слышала, и Бергеру показалось, что ее румяные щеки побелели. Она тоже не произнесла ни звука.
– Ты еще там, Сэм? – спросила Ди после долгой паузы.
– Да, – ответил Бергер. – Но мы же сидели напротив нее, пили чай, она несколько раз почесала голову. Это должна быть ее ДНК.
– Однако это не так. Это ДНК сербки, которую зовут – точнее, звали, в этом не приходится сомневаться – Йована Малешевич. Она путешествовала в одиночестве по северной Швеции, и от нее не было никаких известий с утра воскресенья, то есть с пятнадцатого числа. Вероятно, в тот день она находилась в Арьеплуге.
– И в этот же день Рейне Даниэльссона отпустили из пансионата Линдсторп рядом с Арьеплугом, – сказал Бергер. – А вы абсолютно уверены, что это так? Сербы не могли допустить какую-то ошибку?
– У нас есть еще и отпечатки пальцев, – ответила Ди. – В том числе на старой печатной машинке Йессики Юнссон. И они тоже принадлежат Йоване Малешевич.
– И кровь на втором этаже? Кровавые очертания человеческого тела на простыне? Отрезанное бедро с клевером?
– И пятна крови на снегу, где тащили сундук, тоже. Везде кровь Йованы Малешевич.
– Но… – только и смог произнести Бергер.
Все это привело его в полное замешательство.
– И еще одна подробность, – продолжила Ди. – Причина, по которой она отправилась путешествовать так далеко от дома, заключалась в том, что ей надо было принять важное решение. Йоване Малешевич нужны были время и покой, чтобы решить, сохранить ей ребенка или нет.
Бергер сказал:
– Йессика Юнссон не была беременна, поскольку ей сделали гистерэктомию, а Йована была. И в доме, получается, нашли только ее ДНК.
– Если не считать нескольких молекул крови Рейне Даниэльссона, да.
– А пол ребенка известен?
– Йована Малешевич была на пятнадцатой неделе беременности и неделей раньше сделала в своем родном городе Нови Сад ультразвуковое исследование. Оно показало, что она ждет мальчика.
– Господи боже…
– Скорее наоборот. Я посмотрю записи Робертссона и перезвоню вам, если там будет что-то важное, – сказала Ди и положила трубку.
Блум, по-прежнему в лыжном костюме, встала, подошла к стене с материалами расследования и принялась рассматривать заметки и фото.
– Здесь многое надо перевесить, – задумчиво сказала она, ее голос дрожал.
Бергер подошел и встал рядом с ней.
– Интересно, хоть что-то можно реконструировать? – спросил он.
– Светлый парик. Маскировка не хуже других.
– Преступника не надо искать в прошлом Йессики Юнссон. Преступник – сама Йессика Юнссон. Это она управляет Рейне Даниэльссоном, человеком с лабильной психикой. Йессика – его хозяйка.